В поэзии есть только одно разделение — по степени укорененности в языке. Это совершенно внеоценочная вещь: есть поэты, и большие, великие, для которых язык — орудие управления миром (как Елена Шварц или Сергей Стратановский). А есть авторы, для которых язык — средство порождения мира. Таков Бродский.
Все те «признаки крепчания режима», которые изнутри кажутся усилением, — жесткое подавление оппозиции, бряцание военными программами, различные риторические планы новых альянсов, нагнетание антизападничества и проч. — снаружи, для людей, изучающих «режимы», свидетельствуют об ослаблении.
Понятно, почему рисовал в тюрьме Параджанов — в отчаянии и ужасе, чтобы выжить, но у Бёрджера это какой-то совершенно другой процесс: Бёрджер рисует, чтобы не скучно было жить.
Толстый снялся в дюжине фильмов, но артистом он был в любом из своих занятий — издавал ли эпатажный журнал «Мулета», шокировал ли публику проповедью из недр римского фонтана Треви, ругался ли с мраморным Солженицыным или гуттаперчевой редакторшей «Русской мысли» — в каждой своей роли он мастерски исполнял самого себя.
В «Знамени» — неожиданная отповедь Сергея Чупринина Игорю Шайтанову. Не какому-то его тексту в отдельности, а Шайтанову в целом, как явлению, — и немного его окружению. Хочется спросить, почему именно сейчас, — но, видимо, просто, что называется, накопилось.
Сталин мог бы, как Синявский о советской власти, сказать о главном своем оппоненте Троцком: у меня с ним расхождения стилистические. Эти стилистические противоречия преодолевались в рамках сталинского «проекта» с завидным упорством.
Есть люди, для которых проза Улитина стала одним из главных событий чтения. Их немного, но они есть. Интересен отзыв одного начинающего читателя: «Прочел первую страницу, и ощущение — как в фантастическом фильме, когда герой мгновенно проходит сквозь какой-то водопад, какую-то водную завесу — и оказывается по ту сторону».
Дерлугьян — не просто историк, но public historian, т.е. человек, переводящий достижения своей науки в публичный дискурс. И вот в этом своем качестве он таков, что книгу его я бы на вашем месте, может, и прочел — но ни единого слова, ни единого факта, ни одной даты, ни единого объяснения не принимал бы на веру.
Теперь, через столько лет, делается ясно, что политического раздела в литературе нет и не было. Есть талантливые писатели со своей судьбой, других нет вообще, невзирая на политическое положение по ту или другую сторону. Их просто очень мало. И в этом дело.
Действие романа происходит в тот период, когда на Руси ждали конца света, который должен был наступить в 1492 году (к слову, роман был подписан в печать в канун еще одного конца света, ожидавшегося многими).
новости
разделы
Кино Искусство Современная музыка Академическая музыка Литература Театр Медиа Общество Colta Specials
Помоги сайту
