Михаил Шишкин и «хромая утка»

Фокус в том, что в коридоре ближайшего 10-летия Путин слабнет, а Шишкин крепнет, считает АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ

1.

Михаил Шишкин не поехал в составе российской писательской делегации на международную книжную ярмарку BookExpo America в Нью-Йорк и опубликовал свое письмо-отказ. Письмо короткое и не содержащее морального назидания. В нем важны последние три абзаца. Из одного видно, что «дальше не могу, дальше уже край». Ключевые слова письма: «Я хочу и буду представлять другую, мою Россию, страну, освобожденную от самозванцев» и т.д. Этими словами М. Шишкин стремится создать новую литературную ситуацию, близкую к «послеоттепельной», к ситуации 70-х гг. Смысл в следующем: есть глубокая разница между просто жизнью писателя за границей (или жизнью «на два дома») и политической эмиграцией. Писатель в политической эмиграции продолжает оставаться патриотом, но делается — для мирового гуманитарного и политического сообщества — как бы «представителем» образа другой России. В таком положении находилась чешская литературная эмиграция после 1968 г. В таком положении были Синявский, Довлатов, Солженицын и др. Круг таких репрезентантов «другой культуры» на Западе был широк и охватывал все сферы искусства. Это М. Шемякин, М. Барышников, Р. Нуриев, А. Тарковский, М. Ростропович, А. Галич и т.д. и т.д. Разумеется, исторически ситуация малосопоставимая. Тогда были ЦК КПСС и разветвленный контроль за всей советской культурой (сейчас опубликованы сотни внутренних документов партийных и государственных органов, принимавших решения о недопустимости тех или иных театральных постановок, фильмов, о запрете участия в международных встречах). Был «железный занавес». Эмигранты покидали родину навсегда. Здесь их имена вычеркивали из титров, книги изымали из библиотек. Сейчас ворота открыты. Издательства свободно публикуют авторов, критически настроенных к режиму Путина. Тут нет сейчас «борьбы двух систем». Поэтому как бы и невозможно сравнивать те невзгоды, которые обрушивались на писателей-эмигрантов, и те проблемы, которые могут возникнуть у М. Шишкина. На это и обращают внимание многие сетевые комментаторы заявления Шишкина. То есть как бы «невысока цена» поступка Шишкина.

2.

Но это не так. Дело в том, что на Западе нынешние ответственные наблюдатели состояния нашей политии интерпретируют режим Путина в этом цикле как «опасно слабый». Когда-то он был сильный. А теперь он вступил в полосу непрерывного ослабления. Все те «признаки крепчания режима», которые изнутри кажутся усилением, — жесткое подавление оппозиции, бряцание военными программами, различные риторические планы новых альянсов, нагнетание антизападничества и проч. — снаружи, для людей, изучающих «режимы», свидетельствуют об ослаблении. А значит, и о рисках. А думать о рисках — это значит думать о том, кто, как, в каких формах, через какие институции будет улаживать последствия коллапса. Иначе говоря, Путин теперь — гигантская «хромая утка». Не важно, когда случится день Х — в ближайшее воскресенье или через 15 лет. Теперь главный вопрос — как все будет устроено после дня Х. Вот в этом контексте Михаил Шишкин своим заявлением перемещает себя в пространство по ту сторону дня Х. Он как бы говорит: этому «режиму» уже конец, не важно, когда. И не от него я хочу ездить на конференции и ярмарки. Я, говорит он, хочу свой символический капитал инвестировать сейчас — в следующий режим. Который будет тут после. И ездить за премиями я хочу уже сейчас от имени будущего режима.

И это — на мой взгляд — достаточно мудрая позиция в данный момент. Тем более что его биографические обстоятельства позволяют такую позицию занять: его переводят на 25 языков, он пишет и по-немецки, его хорошо промоутируют западные издательства. Он уже 15 лет живет в Европе. Стилистика его романов, с одной стороны, очень качественная (если брать верхние планки сложной русской литературы), а с другой, он — хорошо опознаваемый западным читателем «русский Джойс». Фокус в том, что в коридоре ближайшего 10-летия Путин слабнет, а Шишкин крепнет.

Поэтому сейчас — когда мы все под впечатлением ежедневных сообщений о закручивании гаек и о федеральной программе «Больше ада!» — нет смысла сильно нервничать.

3.

Какой была реакция аудитории? Первая группа — это те, у кого символический капитал тоже есть. И тоже отчасти инвестирован в постпутинское будущее. Ольга Седакова написала: «Я уже несколько лет не езжу от этих». Дмитрий Быков стих написал в «Новой газете»: мол, Миша, да, ты останешься в выигрыше, но я не в обиде; мол, я вот тут в КС и то-се. Писатели-анахореты, такие, как Евгений Попов, Юрий Буйда, выразили у себя в блогах краткие мизантропические реакции: мол, в принципе правильно, что режим ужасен, но все-таки такой жест ставит остальных писателей в неудобное положение, а зачем? А Дм. Ольшанский — журналист извращенного ума — сконструировал, как принято у его поколения публицистов, «ложную сущность» и ее подверг мягкой критике. Он написал: «Представим себе, что Шишкин — ангел. Допустим, что сам Шишкин себя считает ангелом. И вот теперь вопрос: если Шишкин ангел, может ли он бомбить Ливию?» — и т.д. Журналистка Н. Осипова — ходившая на многия шествiя и в целом здоровая — впала в трехдневное помешательство. Вдруг она стала писать, что ее принуждают поддержать жест Шишкина (хотя она не знает, кто это такой, не читала его). Сначала ее успокаивал С. Пархоменко. Она, бедняга, тоже сконструировала для себя такую сложную героическую схему: «Представим себе, что писатель Шишкин списал “свою” диссертацию из интернета. Представим теперь себе, что меня — Осипову — обступили плотной стеной и с каждой минутой зловеще приближаются ко мне толпы моих друзей зомби-либералов и скандируют: “Люби Шишкина!” Как я должна поступить?» На этой фазе ее уже утешала жена журналиста Пархоменко. Бедная Наташа загнала себя в такой тупик, что ей пришлось сесть и читать этого проклятого Шишкина. Но в целом все это вывелось на «я — женщина и право имею...»

Классическую пародию на советскую передовицу выдал ленинградский критик Топоров. В «Известиях» он так и написал: кормила-поила Родина писателя Шишкина, государство о нем заботилось, а он... и т.д. Ниже этажом уже находятся многочисленные комменты, построенные по известной схеме: «Че-та я стал смотреть “Фауста” какого-то Сокурова. Десять минут смотрел, такая муть! А че, мужики, правда этот Сокуров известный какой-то?»

4.

Ставит ли жест Шишкина кого-то в неудобное положение? Например, тех, кто поедет на нью-йоркскую ярмарку? Очевидно, нет. Это ведь не сталинский и не нацистский режим. Речь не идет о коллаборационизме с «ужас-ужас-ужас». Да, это «ужас», но это «просто ужас». Это слабый режим. Да, он оскорбительно использует кое-какие практики, риторику и символику сильных популистских режимов. Но править с помощью vox populi по схеме «один вождь — один народ — одна партия» он не сможет. Он все больше пытается симулировать эту схему, как бы невольно сползает в нее. Но никакой энергии на это у него нет. Именно потому это «слабеющий режим». И все: Шишкин, Быков, Сокуров, Седакова, Мирзоев и еще можно десятки и десятки имен назвать — и литераторов, и режиссеров, и профессоров-гуманитариев, и физиков, и географов, и медиков, и юристов… — пригодятся при следующем повороте колеса в том месте и том звании, в каком их застанет «уход хромой утки». Поэтому сейчас — когда мы все под впечатлением ежедневных сообщений о закручивании гаек и о федеральной программе «Больше ада!» — нет смысла сильно нервничать. Позже пригодятся все «символические капиталы».