Креативный класс в России: кто все эти люди?

ЮРИЙ САПРЫКИН, ИГОРЬ МАЛЬЦЕВ, АРСЕНИЙ ЖИЛЯЕВ и ДЕНИС БОЯРИНОВ дискутируют о том, что такое креативный класс в России и что он креативит

Сегодня мы публикуем стенограммы четырех круглых столов, которые редакция старого OpenSpace.ru провела в начале июня в рамках Открытого книжного фестиваля в ЦДХ. Сейчас уже ясно, что темы, обсуждавшиеся нами тогда, — «Надо ли бояться своего народа», «Чего мы ждем от церкви», «Как стать популярным в Фейсбуке» и «Креативный класс в России: кто все эти люди?» — не утратили актуальности и даже злободневности. COLTA.RU предлагает вам в этом убедиться.

Юрий Сапрыкин: Ричард Флорида, который придумал термин «креативный класс» и ввел его в активное употребление, — на уровне риторики это чистый Дмитрий Анатольевич Медведев. Если взять все любимые медведевские слова — инновации, модернизации, гаджеты и так далее, то Флорида именно их и использует по отношению к объекту своего описания. У него термин «креативный класс» расширен до такой степени, что вообще не очень понятно, о чем речь. Туда входят и инженеры, и врачи, и учителя — и всем им приписываются качества модернизационности и инновационности. По-хорошему, Флорида называет креативным классом то, что ему нравится, и не называет креативным классом то, что ему не нравится. Странно, конечно, наезжать на уважаемого человека, который еще к тому же это словосочетание придумал, но это как-то не очень корректно. Антинаучно.

Меня просили сформулировать тезисы по теме, поэтому начнем по порядку.

Тезис номер один: я бы предложил рассматривать «креативный класс» в строгом смысле слова — как работников креативных индустрий. Что такое «креативные индустрии»? Это такие индустрии, которые позволяют ярко и увлекательно упаковать товары, услуги и территории, нуждающиеся в этой упаковке, — те, которые в условиях случившегося потребительского изобилия уже не могут продвигать себя на рынке обычными способами, а требуют навернуть сверху на торте. Как-то специально, по-модному себя преподать. Вот тут на помощь приходят работники креативных индустрий — не только рекламщики и маркетологи, но и дизайнеры, стилисты, фотографы, специалисты по современному искусству, а также еще много чему, которые позволяют придать продукту оттенок современности и, в хорошем смысле слова, модности.

Арсений Жиляев, Игорь Мальцев, Юрий Сапрыкин

Тезис номер два: если понимать термин таким образом, то никакого креативного класса в России, конечно, нет. Потому что все эти креативные индустрии существуют у нас в зачаточном виде, никому они, в общем-то, не нужны, и все они сконцентрированы в городах-миллионниках на территории в несколько тысяч квадратных метров на каждый город. Вообще этому способствует государственная муниципальная политика, которая все эти креативные индустрии запихивает в креативные гетто — желательно, чтобы они были на острове и до них было далеко идти пешком или на каком-нибудь старом, заброшенном заводе, чтобы они людям глаза не мозолили ну и как-то сами там себя развлекали. Креативных индустрий нет как таковых, потому что нет особой потребности в этой креативности, так как эта самая модная упаковка — она не имеет экономического смысла. В России производится не так много вещей, которые с ее помощью можно лучше продать, чем без нее. Здесь не Британия и не Швеция, поэтому работники этих креативных индустрий есть, но существуют они как-то случайно, разрозненно и особенно никому не нужны.

Тезис номер три: возможно, более правильно было бы говорить с точки зрения экономики или социологии о людях, живущих на фрилансе. С точки зрения протестных движений последнего времени — о новой интеллигенции или образованных горожанах. Термин «креативный класс» совершенно не объясняет людей, которые выходят на митинги, и не описывает их никоим образом.

Тезис номер четыре: тем не менее этот термин каким-то образом приклеился к этим протестным движениям, и немалую роль в этом сыграл Владислав Юрьевич Сурков. И термин очень удобен так называемой сурковской пропаганде сразу в нескольких смыслах. Во-первых, это как бы комплимент людям, которые вовлечены в протестную активность. Им говорят: ребята, смотрите, вы молодцы, вы такие креативные, буквально соль земли. Во-вторых, этот термин одновременно предъявляет к ним некоторые требования, которые они выполнить никак не могут. То есть, раз вы такие креативные, что же вы кандидата в мэры Красноярска не можете выдвинуть? Что, вы не накреативите программу, как спасти Россию? Сразу от этого креативного класса ждут чего-то такого, на что у него совершенно нет ресурса — хотя бы в силу того, что такого класса не существует. В-третьих, это позволяет сразу провести черту между этими «асоциальными элементами с Болотной» и основной массой населения страны. То есть существуют простые люди труда, а есть креативный класс, который куда-то там бегает на площади. Заводы в стране стоят — один креативный класс кругом.

Игорь Мальцев и Юрий Сапрыкин

Тезис номер пять: несмотря на то что креативный класс разрознен, неорганизован и совершенно не составляет ядро протестных движений, в чем его принято обвинять, тем не менее от него есть польза. Она состоит в том, что он, как писал Ричард Флорида, не решает проблемы, но эти проблемы создает. Вернее, находит. И через нахождение этих проблем он тихо и незаметно меняет среду обитания, в которой мы живем. Наверное, представители злосчастного «креативного класса» не смогли бы придумать книжный фестиваль, на котором мы находимся, не смогли бы собрать здесь таких спикеров и вообще придать этому какой-то смысл. Но если бы они тут появились, то немедленно создали бы кучу проблем всем окружающим. Они бы сказали: что это за уродливый шатер, в котором мы сидим? Невозможно приличным людям сидеть в таком шатре. Почему здесь из года в год варят отвратительный кофе и кормят посетителей комбикормом? Почему газон не прополот и на нем безобразные проплешины? Сразу бы возникла масса проблем, которые под давлением этого креативного класса, глядишь, и решились бы, и нам всем от этого стало бы хорошо. То есть еще раз: креативного класса в России почти что нет, его очень мало, и уж точно он не составляет ядро какого-то протестного движения, в чем его принято обвинять, но тем не менее от этих людей есть вполне понятная практическая польза. Они хотят сделать мир немножко дружелюбнее и удобнее, и иногда у них получается. Ну посмотрите на парк Горького через дорогу — там за последние два года произошли серьезные изменения. Если раньше там надо было писать на табличках у выхода: «Спасибо, что живой» — то теперь там пишут: «Друзья, извините, пожалуйста, высокоскоростной wi-fi появится у нас через два дня. Потерпите, пожалуйста, все будет хорошо». Это довольно серьезные изменения. Там стало лучше именно благодаря подотряду креативного класса, который нашел на свою голову проблемы и сумел заинтересовать ими городские власти. У меня, пожалуй, все.

Игорь Мальцев: Я лайкаю выступление Юры Сапрыкина на тысячу лайков, потому что все, что говорил Юра, абсолютная горькая правда. Обладание навыками пользования пакетом Adobe Photoshop и прочими адобовскими продуктами не делает человека креативным. Более того, в России мало-мальски оторванные от сохи люди вдруг начинают придумывать для себя некие очень смешные самоназвания, которые никакого отношения не имеют ни к культурному, ни к мировому контексту. Например, интеллигенция — отвратительный термин, который ни о чем не говорит. То же самое с «креативным классом» — радостно подхватили достаточно обоснованный термин американского автора. Отличие только одно: вообще-то все, что придумано в мире интересного и реально креативного, придумано в Америке. Поэтому американские авторы вполне уместно оперируют термином «креативный класс», хотя он, конечно, никакой не «класс» в марксистском понимании термина. Однако очень мило, что сытые, красиво одетые московские и питерские молодые люди, разучившиеся, в отличие от своих отцов, наступать на ноги в общественном транспорте и научившиеся пользоваться четырехслойной туалетной бумагой, себя называют креативным классом. Я какое-то время прожил в Южной Африке, так там черное население, которое живет в контейнерах, тоже очень креативное. Оно подбирает пустые баночки из-под кока-колы, искусно вырезает из этих баночек фигурки слонов и носорогов — и продает. Вот чем на самом деле занимается так называемый креативный класс в России — поделками из пустых баночек из-под кока-колы, которые придумали, спроектировали, выпустили в Америке и только разлили в России. Причем плохо разлили. Они, показывая нам вырезанного из банки слоника, говорят: я вот креативный. О'кей, это креативность — на абсолютно детском уровне, и этому имеется объяснение.

Дело в том, что на территории России креативности быть не может в принципе.

Я занимаюсь музыкой с детства, я слушал Led Zeppelin, когда они только выпустили первый альбом. Когда начинались русские параллели к рок-н-роллу, казалось, что вот-вот и у нас что-то случится. Прошло одно десятилетие, потом второе — все это время нам говорили: о, сейчас купим такие же гитары, как у Led Zeppelin, и будет все хорошо. На дворе уже 2012 год, и выясняется, что на шотландском острове, где живет пять тысяч человек, — шесть артистов с контрактами с мейджор-лейблами, и как минимум два моих приятеля работают с Брюсом Спрингстином на его мировых гастролях. А в России из артистов, у которых есть контракты с мейджорами, — только Влад Топалов. Была еще группа «Тату», которая до сих пор остается главным русским прорывом на Западе. Очень странно — 140 миллионов человек, и нет ни одного нормального музыканта, ну просто ни одного.

Игорь Мальцев

Почему класс, называющий себя «креативным», не смог со времен «Тетриса» придумать ни одной значимой компьютерной программы? Не считая Степы Пачикова, который слинял черт знает когда в Америку и там придумал Evernote. Почему в стране, где живет 140 миллионов так называемого читающего населения, за последние 100 лет не написано ни одной книги, которая могла бы хоть как-то конкурировать на мировом уровне (не будем говорить про психологические исследования)? Если вы думаете, что у нас проблемы с идеями только в компьютерных технологиях или в дизайне, — вы ошибаетесь. Ничего подобного. Наука попросту молчит. Сейчас, когда в обществе поднялись протестные настроения, — где социология? Молчит. Национальные проблемы — есть институты, занимающиеся национальными проблемами. Молчат — полная тишина. Хуже того, они занимаются совершенно реакционными исследованиями, которые делят единый народ по национальному признаку. Математика? Господи, на всю страну единственный несчастный сумасшедший Перельман, над которым только ленивый не издевается, требуя, чтобы он забрал этот пресловутый миллион долларов. Что происходит?

Происходит чудовищная вещь. На территории России нет креативности по причине постоянной отработки защиты, как это объясняют психопатологи. То есть вся творческая энергия, которая могла бы быть использована для создания чего-то нового, расходуется человеком на защиту. На поддержку безопасности — в семье, на улице, в обществе. Небезопасно себя чувствует миллиардер Роман Абрамович, который обкладывается системами противоракетной обороны на своих яхтах. Небезопасно себя чувствует последний бомж на улице. Все чувствуют себя небезопасно: и в семье, и в обществе. Это огромная психопатологическая проблема. Нашей стране необходимо постоянное внимание психиатров, психопатологов и психоаналитиков, к которым у меня самая большая претензия, потому что они не работают с обществом. Не работают в средствах массовой информации, не работают с отдельными персоналиями — в принципе не работают. Вообще-то у нас страна сумасшедших. Все, спасибо.

Арсений Жиляев: Начну с того, что позволю себе не согласиться с Игорем Мальцевым. Мне тяжело мыслить масштабами наций, но с тем, что Россия — ненормальная страна, в которой никто ничего не креативит, я не могу согласиться. Скорее наоборот. Распространение термина «креативный класс» и даже некая психическая ненормальность общества — это абсолютно закономерное следствие мировых процессов, которые начались примерно 20 лет назад. Они связаны с тем, что прежняя социальная структура, существовавшая в обществе, перестала обеспечивать капитализму экономическую стабильность. И умные люди разработали план перехода промышленности от конвейерного типа производства к, так скажем, креативному, который менее универсален, зато больше заточен под потребителя — под его утонченные, совершенно немыслимые желания и также под производство этих желаний. Когда Флорида описывает «креативный класс», он как раз описывает модель производителя таких желаний, который в постиндустриальном мире становится главной фигурой. Модель этого производителя берется из творческой, богемной среды и распространяется на все виды деятельности. Потому что именно эти люди занимаются тем, что в условиях социальной неопределенности, то есть без издержек на соцобеспечение, производят уникальные продукты, которые могут найти себе уникальных покупателей. Как следствие, креативность из некой привилегии, из некой особенности становится обязательством. Нас всех заставляют быть художниками. Я в последнее время рассказываю всем историю, пересказанную мне теоретиком искусства Машей Чехонадских, которая как раз занимается проблемами нематериального труда. Как-то раз Машина мама пошла устраиваться инженером на завод. Перед собеседованием ей сказали: для того, чтобы все прошло хорошо, вы должны предъявить свое CV и сделать креативное представление своих навыков. Услышав такое, мама очень распереживалась и стала звонить дочке, потому что дочка живет в Москве и имеет непосредственное отношение к этим словам. Стала спрашивать: как же мне сделать CV и как все креативно представить, чтобы меня взяли на работу? Теперь, оказывается, чтобы простой инженер (или даже уборщица) успешно получал работы и существовал в новом мире, ему необходимо представлять себя в виде такого красивого образа, зафиксированного в CV. Причем делать это нужно обязательно креативно, чтобы работодатели чувствовали, что делают правильный выбор.

Меня как художника вся эта ситуация очень тревожит, поэтому я в своей деятельности пытаюсь уходить от обязательств креативного производства — пытаюсь как раз не быть художником, а заниматься просто творческой активностью.

Но вернемся к истории с психической ненормальностью. Повторюсь: модель «креативного производства» — очень нестабильная, прежде всего в трудовых отношениях. И как одно из центральных следствий этой нестабильности — возникающее естественным образом чувство тревоги, которое испытывают люди по всему миру. Не только в России. Потому что, когда ты признаешь, что работаешь на проектах или фрилансе, и не знаешь, сможешь ли ты заплатить за квартиру через несколько месяцев, у тебя это вызывает обоснованный страх. Причем страх не опредмеченный, не модернистский страх того, что вот ночью к тебе придут полицейские (хотя и такое уже происходит, к сожалению), а скорее постмодернистский — когда ты испытываешь тревогу и не знаешь, откуда она рождается. Вот это состояние тревожности — оно, в принципе, всеобщее и связано как раз с теми условиями, в которых сегодня живут люди. Потому что эти новые условия производства характеризуются полнейшим отсутствием каких-либо социальных гарантий, разрушением профсоюзов и переводом индустриального производства в третьи страны, где живут совсем уже бедняки и совсем не креативные люди.

В большей части я согласен с позицией Юрия Сапрыкина по «креативному классу». Этот термин в России надуманный и абсолютно пропагандистский. И, конечно же, надо пытаться каким-то образом этот термин переформулировать. Отобрать у кремлевских политтехнологов, сделав оружием в борьбе за свободу.

Последнее, что я хотел сказать, — мне как человеку левых убеждений, конечно же, симпатично то, что неожиданным образом такое забытое понятие, как «класс», вдруг возвращается в медиа, возвращается в общественные дискуссии. Некоторое время назад это было совершенно невозможно. Мне кажется, что эта ситуация в развитии нашего общества, если к ней подойти трезво и критично, возможно, когда-нибудь откроет перспективы для более высокого уровня солидарности. Когда мы сможем не только найти общий язык внутри своего творческого комьюнити, но и попытаться навести мостики и с другими эксплуатируемыми секторами — с индустриальными рабочими и мигрантами. Потому что все это — один большой социальный пласт, который скорее описывается словом «прекаритет» и связан с экономическими процессами, происходящими в нашем мире.

Сапрыкин: Мне эта картина всеобщей тревоги в разных странах, описанная Арсением, напомнила репортажи корреспондентов-международников в советских информационных программах: «Праздник на улицах Парижа, но не радостны лица парижан — рождественский гусь опять подорожал на два сантима». Я сегодня ночью вернулся из города Берлина, и что-то я никакой тревоги на лицах горожан совершенно не заметил. Может быть, они так здорово маскируются.

Жиляев: Там социалисты у власти лет 20 уже.

Сапрыкин: Ангела Меркель — социалист? Понятно, что всем живется несладко, но мне кажется, что те психические аномалии, о которых говорит Игорь — я в этом полностью с ним согласен, они имеют несколько другую природу, нежели тревожность на базе нестабильности трудовых отношений. И на то есть, действительно, масса исторических причин в России, чисто бытовых, таких, сяких, и пятых, и десятых. Но мне кажется, что еще одна важная вещь, которая подспудно определяет эти аномалии, — и вот этот тип тревожности в полной мере свойственен «креативному классу» — все мы в глубине души понимаем, что с точки зрения той модели существования страны, которая сейчас принята, нас могло бы не быть и ничего бы не изменилось совершенно. Все мы, здесь сидящие, а также еще масса людей, здесь не сидящих, вне зависимости от нашей степени креативности — это в общем-то балласт, который зачем-то надо содержать, при том что для процесса перекачки углеводородов такое количество людей просто не нужно. И уж тем более в этом процессе не нужна креативность. На фига нужна креативность в процессе продажи нефти? Канистры разукрашивать или на трубах рисовать логотипы? Это все абсолютно лишнее. И это вызывает, в том числе у пресловутого «креативного класса», невероятное количество комплексов, ощущение собственной неполноценности, недооцененности, непризнанности и так далее. Что на самом деле не связано напрямую с культурной и даже межклассовой ситуацией. Понятно, что нынешняя модель — она далеко не единственная. Многие из нас застали еще модель предыдущую, которая в бытовом плане была не в пример более чудовищной, но тем не менее давала вполне конкурентоспособные культурные и научные достижения. И внутри страны ощущения, что мы находимся в культурном смысле в некоторой жопе мира, уж точно не возникало. Игорь совершенно справедливо говорит, что за последние 20 лет в России не написано ни одной книжки, которая бы могла быть позиционирована на международном рынке, но ни одной книжки для внутреннего употребления — которая хоть как-то приближалась бы к уровню Трифонова и Шукшина — тоже ведь не написано. Даже для внутреннего употребления. Тогда, в общем-то, тоже ничего не происходило, но у всех было ощущение, что все при деле, и можно было разбираться инструментами культуры с тем, что же все-таки происходит. А сейчас ничего не происходит, но у всех ощущение, что все не при делах, и при этом хочется, чтобы что-то происходило. И кажется, что если перекрасить вот этот шатер, то тут и настанет полный класс. А он не настает даже после перекрашивания шатра, и от этого еще грустнее.

Арсений Жиляев

Мальцев: Арсений сказал, может быть, намеком, но важную вещь. Про то, что вот эти милые, благостные мечты о том, что в постиндустриальном обществе классов не будет — будут люди, живущие в интернете, которые, не выходя из дома и не запачкав тапочек, прославятся, записав хит на Garage Band, и заработают миллион, — это полное фуфло. Я ненавижу леваков, в принципе, но они правы в том, что вынос грязной работы за пределы вашей комнаты не означает, что вы построили постиндустриальное общество. Ведь все, что придумали в Америке, все равно производят в Китае. Это как с электромобилями и экологами. Считается, что электромобиль — чудовищно экологически полезная вещь. Но любой инженер вам скажет, что для того, чтобы электромобиль работал, нужно вырабатывать электроэнергию. И, собственно говоря, экологический вред переносится на фабрики, которые вырабатывают электроэнергию. Если вы их выносите за пределы штата Калифорния, это еще не значит, что их не существует. Если вы выносите металлургические заводы, а также компанию, которая делает айфоны 24 часа в сутки, в Китай, где их производят с использованием детского труда, ненормированного рабочего дня и за доллар в месяц зарплаты, это еще не значит, что наступила эпоха всеобщего благоденствия. И я опять-таки намекаю, что эта модель разделения труда — креатив в Штатах, чудовищная пахота в Китае — она не подразумевает существования России. Потому что русские не умеют пахать как китайцы и не умеют ничего придумывать как американцы.

На самом деле у нас еще интеллигентные власти. Они могли бы сказать, что хватит: вот это население — оно нам в принципе здесь не нужно. Потому что для обслуживания нефтяной трубы нужно несколько вахтовых смен — несколько тысяч человек, плюс охрана, плюс те, кто обслуживает счета, и все. Что делают эти 140 миллионов здесь — вообще непонятно. Они что-то хотят — жрать, требуют какие-то зарплаты, какие-то пенсии. При этом не хотят ничего делать. Это совершенно чудовищно.

Вопрос из зала: Если креативный класс — это класс, то какой-то классовый интерес должен быть у класса? Какой у него интерес?

Сапрыкин: Явный интерес креативного класса — в том, чтобы его нанял на работу некреативный класс. Есть такой классовый интерес.

Вопрос из зала: А зачем вообще креативить и что это такое?

Сапрыкин: Зачем креативить? Представьте себе: есть телефон, уже не телефон с трубкой, с витым шнуром, а телефон в виде такой штанги с антенной. На котором надо кнопками набирать. Можно и с таким жить — не проблема. Но дальше приходят какие-то неуемные совершенно люди, которые начинают придумывать, как у него закруглить уголки, найти вот именно тот сорт металла и стекла, который был бы самым легким, при этом — самым прочным, при этом давал бы какие-то правильные блики, запихнуть в него весь функционал, как у компьютера, и еще привернуть к этому целую систему продаж музыки, видео и всего остального. И вот вместо этой штанги с антенной мы получаем совершенно иного типа и качества предмет, не только в плане дизайна, но и в плане функциональности и полезности.

Арсений Жиляев, Игорь Мальцев, Юрий Сапрыкин и Денис Бояринов

Вот есть парк Горького в центре города — в принципе, там и так было нормально. Там были какие-то американские горки, покосившиеся карусели, асфальт потрескавшийся, табличка: «Въезд на велосипеде запрещен». Очень хорошо помню парк Горького два года назад… Но можно там все починить, и оказывается, что и карусели даже не обязательны, а вместо каруселей могут быть танцевальные площадки, wi-fi, пляж и апельсины. Кто-то же эту придумал чудесную штуку? А скорее всего, ее придумали где-то в другом месте, а кто-то просто подсмотрел — ну и хорошо. Уже хлеб. Счастья от этого в глобальном смысле не прибавляется, но тоже ничего.

Жиляев: Небольшой комментарий к тому, что креативит креативный класс. Недавно мне мой товарищ Влад Софронов рассказал про новые китайские цеха нематериального производства. Так вот, там есть фирмы, которые специализируются на нарабатывании навыков для сетевых компьютерных игр. Представьте офис — там стоит 50 компьютеров, за них садятся 50 человек и по 12 часов в день просто тыкают мышкой, нарабатывая волшебство какому-нибудь воину, чтобы потом его продать. Вот это тыкание мышкой — это и есть грубое, но довольно точное определение креатива, которым занимается креативный класс.

Денис Бояринов: Резюмируем. Из всего услышанного я сделал такие выводы, поправьте меня, если что. Креативный класс просто делает нашу жизнь прикольнее, весь креативный класс живет в Америке, а у нас живут люди, которые пытаются либо эмигрировать в Америку, либо перенести подсмотренные там песчаные пляжи из Центрального парка в парк Горького.

Сапрыкин: У нас живут люди, которые пытаются эти, так сказать, достижения всемирной креативной мысли приспособить сюда. Получается плохо, потому что никому это нафиг не надо, но иногда удается хотя бы улучшить бытовые условия с этой помощью.

Бояринов: Почему нафиг не надо? Да, чтобы торговать углеводородами, совершенно не обязательно иметь красивую упаковку, но все равно же люди к ней тянутся. Тот же Медведев тянется к айпэду, понимаете. Почему?

Мальцев: Потому что он красивенький.

Сапрыкин: Айпэд уже есть.

Бояринов: Они же хотят свой собственный айпэд сделать.

Сапрыкин: Вот это и ужасно, если в России будет сидеть специально нанятый креативный класс и выдумывать национальный айпэд — это полная катастрофа. Айпэд уже есть, contemporary art есть, музыка модная есть. Давайте этим пользоваться! Зачем умножать сущности?