Александр Морозов — Владимир Пастухов. Переписка из двух углов. Март

COLTA.RU начинает новый проект. В конце каждого месяца два политолога — АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ из Москвы и ВЛАДИМИР ПАСТУХОВ из Лондона — будут интерпретировать в эпистолярной форме запутанную и туманную политическую жизнь страны при третьем Путине

 
Письмо из Москвы, первое. Морозов — Пастухову

16 марта

В., добрый день! Сейчас середина марта, давай обсудим, что у нас здесь происходит. Думаю, мы видим одни и те же детали ландшафта. По-моему, Путин в трудном положении. Он пытается совместить в одном «политическом курсе» три линии: разгром оппозиции, репрессии против собственной элиты и непопулярные социальные реформы. Не помню случая из политической истории, чтобы кому удавалось после 12 лет правления с успехом осуществить эту схему «снотворное и слабительное одновременно». Он открывает все «ящики Пандоры» одновременно. Каждый день новости из Следственного комитета. Только в марте — обыски в «Сколково» , Сердюков продал участок побережья Финского залива Дерипаске, депутаты и сенаторы загрустили, их трясут на предмет офшоров и недвижимости (Пехтин, Малкин и др.), аресты в руководстве Таможенной службы. Каждый день в первой половине месяца сообщения о делах по хищениям в ЖКХ — по всей стране. СК веерно возбуждает дела.

При этом Бастрыкин только что выступил с «идеями». Требует себе новых полномочий. Маркин в «Известиях» говорит угрожающим тоном. Короче, СК продолжает набухать. Бастрыкин хочет оказаться Ланцелотом, победившим Дракона. Когда «ящик Пандоры» закроют, окажется, что именно люди Следственного комитета — самые верные путинцы. Им и кадровые бонусы. «Питерские юристы» у Путина кончились, и новые герои, из которых наше «Политбюро» будет рекрутировать гражданских начальников, — это парни из СК, получившие медали за борьбу с Драконом. А это страшновато. Поскольку правовое и политическое самосознание у этих парней из СК еще хуже, чем у питерских юристов. Это просто «бей-колоти».

Медиаменеджеры говорят своим: «Хватит уже демшизы!»

Оппозицию доедают. В марте Удальцов сидит дома на цепи, Развозжаева где-то держали, не найдешь где. Гудкова выгнали. Пономарева вот-вот. И вроде бы СК собирается расширять «Болотное дело». Скоро год, как они «расследуют», никак не могут сшить дело о «государственной измене». Они опросили 1500 свидетелей, суды продлевают сроки в СИЗО первым арестованным. А на подходе «второй список».

СМИ тоже тихо доедают под лозунгом «Фитилек прикрути, коптит». Медиаменеджеры говорят своим: «Хватит уже демшизы!» И потихоньку «климатические перемены» в медиа делаются все заметнее. План выбить остатки «московского протеста — 2012» из медиа реализуется. Политических колумнистов в «Газете» убрали. Костю Эггерта — а он был последним и самым звонким колумнистом «Коммерсантъ-ФМ» — решили занять руководящей работой, чтобы не было времени на пламенные тексты. «Русская жизнь» — с фирменным «неоптимистическим взглядом» на «неразрешимые противоречия» — закрылась, инвестор испугался. Да, тут и не различишь политическое давление и коммерческий интерес. Вдруг все стройно двинулись в безобидную желтизну. Она и так нарастала в последние годы, а тут уже даже «Полит.ру» провел ребрендинг и резко «повеселел». То же самое с «верхней частью» фронды. Володинцы теперь снимают для Путина какое-то politmovie, где мочат Будберга, Тимакову, Дворковича, да и Медведева. Из-за чего непрерывно ширятся слухи, что Медведев и правительство вот-вот поедут в отставку.

«Политическая воля» изливается сверху вниз бурным потоком инициатив, смывая остатки институций.

При этом еще и каждый день производятся какие-то «структурные разрушения»: крушат ВАК, диссертации липовые. Школы укрупняют. Какие-то дружинники на улицах будут взимать штрафы. В кинотеатры приходят какие-то проверяющие, выискивают в зале подростков (соблюдается ли режим 16+).

Не очень понятно, с какого конца Путин хочет выйти из этой ситуации. Путин смело накапливает антибонусы, сознательно идя на понижение рейтинга. Но идея о том, что он глубже заныривает вниз, чтобы мощнее оттолкнуться ногой от дна, выглядит сегодня слишком конспирологично. На кого же он обопрется после арестов, чисток и вынужденных эмиграций? На «патриотических» бизнесменов (без офшоров), на бедных, как францисканцы, депутатов (без особняков в Майами), на бескорыстных силовиков (без любовниц)? И даже — как предполагает социолог Бадовский — на правильную патриотическую либеральную оппозицию (?!), поскольку, как он пишет, к 2016—2018 гг. вот эта лежащая в жиже политическая система как-то добредет до двухпартийности по американскому образцу... Все это трудно себе представить.

Институции-то и прежде у нас были слабые. Но с третьим сроком — вот уже год — мы вступили на какой-то совсем уже странный участок маршрута. Все институции поблекли, осталась одна «политическая воля». Прежде хотя бы обсуждалось будущее этих слабых институций. И правительственные советники на экономических форумах твердо говорили, что их надо развивать. А сейчас просто «политическая воля» изливается сверху вниз бурным потоком непрерывных законодательных и моральных инициатив, смывая остатки институций. Как будет выглядеть пейзаж после этого селя?!

Напиши, что там говорят про наш маршрут умные британские люди? Я имею в виду тех, кто понимает в эволюциях политических систем. Были какие-то интересные публикации?

А.М.

 
Письмо из Лондона, первое. Пастухов — Морозову

16 марта

Александр, в Лондоне субботнее утро, за окном дождь с ветром, по Первому каналу российского телевидения показывают фильм-катастрофу об эвакуации с Земли, это мешает есть овсянку, хочется переключиться на BBС. Впрочем, тема эвакуации отсюда видится весьма актуальной, многие из тех, кто смотрит российское телевидение в Лондоне, уже прошли первый тренировочный курс...

Вся проблема в том и состоит, что отсюда уже никакой политический ландшафт рассмотреть практически невозможно. Куда ни глянь — всюду один Путин, он закрывает собой все политическое пространство, так что создается полное впечатление, что кроме него ничего нет — он и есть ландшафт. В медийном поле между собой борются коллективный мистер «Пропутин» и такой же коллективный мистер «Контрапутин». Хочу взять все-таки под защиту Диму Ицковича и «Полит.ру», автором которого много лет являюсь, — они не повеселели, просто им хочется как-то выкарабкаться из-под ковра, на котором два вышеуказанных господина толкаются, изображая борьбу нанайских мальчиков.

Никакой политический ландшафт рассмотреть невозможно. Куда ни глянь — всюду один Путин.

В целом проблема состоит в том, что Путин на самом-то деле ничем и никем не руководит. У меня сложилось стойкое впечатление, что он безумно устал, что он давно плывет по течению, что это всего лишь бренд, которым обозначают некое «сетевое сообщество» суетящихся личностей, где управляют все сразу, а значит — никто. Все его политические инициативы страшно напоминают задумки идеологического отдела ЦК КПСС, просто у многих людей очень короткая память, а молодежь не знает о том времени толком ничего. Впрочем, мой сын, приезжая домой из университета, развлекается тем, что смотрит по каналу «Ностальгия» программу «Время» тридцатилетней давности. Я думаю, что вообще в работе Володина есть серьезные упущения — «Ностальгия», безусловно, является самой подрывной программой на сегодняшнем российском телевидении.

Путин, безусловно, неглуп. У него есть интуиция и народная смекалка. Надо быть совершенным безумцем, чтобы не понимать, что коррумпированность чиновников — это сегодня оголенный политический нерв. Ведь пока никаких других серьезных проблем у него и нет. Когда-то Карлейль писал, что ни один режим в мире не рухнул бы, если бы в кладовых дворца лежал фортунатов мешок (европейский фольклорный аналог скатерти-самобранки). Ну так у Кремля он есть, и он черпает из него полной ложкой, так что и по усам течет, и даже кое-что в рот попадает. То есть народ в меру сыт, в меру этой сытостью развращен и в целом поэтому спокоен. Одна проблема — есть все-таки не добитая до конца совесть и некоторое чувство гнетущей социальной несправедливости. Этот атавизм и создает некоторые политические проблемы. Со стороны кажется, что коррупция — это единственная актуальная и реальная политическая проблема для Путина. Но не потому, что она его беспокоит, а потому, что народ все-таки как-то на это реагирует, и тут скрыта какая-то угроза стабильности, которую он ощущает. Поэтому и единственная на сегодня политическая программа, которая реализуется, — это демонстрация борьбы с коррупцией (так же как единственная на сегодня экономическая программа — нефте- и газодобыча). Все остальное делается по инерции, в том числе по инерции верстаются безумные с экономической точки зрения социальные проекты и прессуется оппозиция.

Но борьба с коррупцией — это сплошная имитация. Ключевая проблема состоит в том, что Путин хочет запретить среднему и нижнему уровню бюрократии делать то, что позволяет делать себе и своему ближайшему окружению. Это невозможно, потому что в российской политике повсюду сообщающиеся сосуды, все связаны друг с другом и все перетекает из одного кармана в другой. Поэтому весь март, как и весь февраль, январь и так далее, мы смотрим по телевизору «трэш», фантазию о том, как Путин борется со своей элитой. Ни с кем он на самом деле не борется. Если бы боролся, начал бы с дела Магнитского — это теперь для него «лакмусовая бумажка» на всю жизнь. И в этом смысле именно март очень показателен, потому что в марте как раз начался давно заявленный посмертный процесс над Магнитским и тут же прошла выдающаяся даже по нынешним масштабам кампания на телевидении.

В целом мне кажется, что Путин — это какой-то «мистер Фейк». Он великий мастер имитаций, постановок, шоу. Управление страной становится все более драматическим. Это шоу-политика, в которой главные роли принадлежат show boys вроде Астахова — еще одного героя марта. Путин — великий и ужасный мистификатор зла, настоящий «волшебник нефтяного города». Мне кажется, что его демонизация только вредит делу, мешает воспринимать вещи такими, какие они есть. Сидя здесь, в Лондоне, я как раз пытаюсь продраться «за Путина», отодвинуть его в сторону и понять: а со страной-то что на самом деле происходит? Там идут какие-то важные процессы, что-то утробно урчит внутри, клацают какие-то челюсти, но мы отсюда этого пока не видим, потому что куда ни глянь — всюду Путин. Путина стало много, слишком много. Но не в политике, а в нашем сознании. Пора освобождаться от наваждения, все-таки начинается весна (хотя даже в Лондоне, как и в Москве, в это трудно поверить, глядя в окошко, — выходить сегодня из «пещеры» совершенно не хочется).

В общем, я лично жду, пока снег сойдет, появится земля под ногами, и тогда станет ясно, что там из нее проросло — сорняк или подснежники. А что думают британцы — отдельная тема для апреля. Не так далеко от нас ушли, как может показаться.

С уважением, В.П.

 
Письмо из Москвы, второе. Морозов — Пастухову

30 марта

Зима кончилась, а у нас продолжается бурная «общественная жизнь». Понимаешь, тут есть какой-то парадокс: с одной стороны, идут репрессии. А с другой, бойкость публичной политики уже «украинская». В России такого не было все нулевые годы. Как ни смотри, а это расцвет «публичного пространства». Если посмотреть через оптику политической истории, вот что попадет в хронику второй половины марта: публичный конфликт Госдумы с «Московским комсомольцем». А он кончился тем, что заседание московской организации давно уснувшего Союза журналистов прошло с большим подъемом. В Екатеринбурге преследуют Аксану Панову — более 2000 журналистов подписались под открытым письмом в ее защиту. На днях начался процесс «Фонд храма Христа Спасителя против Николая Ашманова», это дело о свободе высказывания. Агентство РАПСИ ведет оттуда трансляцию. У многих есть ощущение, что инвесторы как-то сворачивают политическую тему в СМИ. А с другой-то стороны: Парфенов начал новую программу на «Дожде». Весь март на разные лады шло публичное избиение «Единой России».

Продолжается кристаллизация «гражданского общества».

Или вот — яркий пример «публичности». Путин вдруг заявил про то, что надо делать новый, «непротиворечивый», учебник истории для школьников. Казалось бы: должна пойти серия высказываний «кремлевских экспертов» с воплями «о, да!». Но этого нет. Мне позвонила Ира Ясина, прочитав мой текст, и говорит: да, надо какую-то общественную кампанию организовать против этого безумия. Не прошло и трех дней, как вдруг читаю: Фурсенко — а он теперь помощник президента — публично заявил в Ростове, что единый учебник не нужен, а нужны серия учебников и конкурс. То есть это все говорит о том, что у нас как бы «открытая политика». Прокуратура — с позором на весь мир — в марте выполняет наказ Путина о поиске «иностранных агентов». К 29 марта — вот список опубликован — трясут в столицах и провинции: наехали на 100 (!) НКО. Кстати. Список поражает воображение. Но это все обсуждается, об этом пишут, возмущаются.

Конечно, многие пишут, что в этом есть дьявольский замысел: «открытая политика» призвана показать, какие мы тупые, базарные люди. То есть замысел в том, что мы должны увидеть в этой публичной дискуссии самих себя и содрогнуться от нашего несовершенства. А стало быть, и снова вручить себя верховной власти. Но, конечно, такого замысла нет.

А что есть? Видимо, есть «зреющие субъекты». С одной стороны, продолжается какая-то кристаллизация «гражданского общества» (словосочетание отвратительное, но употребим для простоты). Ну или, во всяком случае, это рождение «новой публики из духа протеста». Это по аналогии с публикой парижских кофеен XVIII века, описанной Роже Шартье в исследованиях о начале Нового времени. С другой стороны, у нас тут, как Венера из пены, во всей красе поднимается Следственный комитет. С третьей стороны, как говорят, день за днем углубляется конфликт между Путиным и Медведевым. Два «аппарата» тоже выступают какими-то «субъектами». Битва идет между ними. В марте удивительный по наглости видеоролик путинцы запустили против Медведева—Дворковича. А Дворкович вдруг недавно публично заявил, что полправительства было против «закона Димы Яковлева». А чего стоит фантасмагорическое заявление Пескова о том, что он «видел» скорбное письмо Березовского Путину, хотя и «не читал». (Ты, кстати, очень точно сразу написал об этом в «Полит.ру».) Это настолько провальная отмазка, что начинаешь такие заявления тоже видеть как бы в свете «публичной политики»: вот, пресс-секретарь главы государства залепил какую-то ересь. Ее даже невозможно встроить в какую-то разумную линию реакции Кремля.

И вот это все плодится каждый день. Вот что это такое? Как думаешь? Одни, как я вижу, думают, что этот хаос ведет нас неуклонно к «голове Гонгадзе». То есть это не «публичная жизнь», а просто опасная хаотизация в пользу «условного Бастрыкина». Который однажды «неудачно» вывез в лес журналиста Соколова, но затаил после этого недобрую мысль на следующем витке затопить этих «соколовых» целой баржей посередине Волги. Другие, как, видимо, Дм. Быков в последней колонке на «Эхе», думают, что тут есть «публичная политика»: исход «Болотного дела» не предрешен, вокруг него идет борьба. Эта борьба идет не только в сетях, в кофейнях, в газетах, но и где-то там в госаппаратах... Понимаешь, такое «пробуждение публичного» имеет свою логику, историкам политики она известна. Даже если одновременно централистская власть усиливает полицейский контроль и строит коварные «азефовские» схемы — это никогда не приводит к укреплению власти. Это ее ослабляет. Конечно, главной проблемой остается то, куда движется это «новое публичное пространство». Антикоррупционная кампания работает против власти, она не набирает на ней бонусов. Наоборот, о том, о чем говорили в кофейнях, теперь говорят и в шахтах. Это ведь «путинские друзья» проворовались...

 
Письмо из Лондона, второе. Пастухов — Морозову

31 марта

Знаешь, расстояние все-таки имеет значение. Отсюда ощутить «мелкую вибрацию», о которой ты пишешь, практически невозможно. В этом и есть прелесть непосредственного восприятия ситуации «изнутри», которой я сейчас лишен. Все эти толки и перетолки, бури в стакане и тайфуны в кастрюле, все то, что задает «ежедневное настроение», — а это важнейший показатель состояния политической жизни — все это здесь недоступно. Сюда, «на остров», сигнал доходит как от далекой звезды. Все лишнее отпадает в пути, и видны только выбросы политических протуберанцев. Пока я жил в России, я тоже воспринимал политическую реальность «импрессионистски», в каком-то вечно чуть смазанном движении. Теперь я ее воспринимаю резко, как Малевич, — сплошные «Черные кресты» на «Белом квадрате».

Три события определяют мое восприятие России во второй половине марта, и все три — очень однотипные. Во-первых, это смерть Березовского. Во-вторых, это начало посмертного судебного процесса над Магнитским. И в-третьих, это прекращение расследования его же смерти. Второе и третье можно объединить для удобства.

Смерть Березовского показала, насколько российское общество нравственно больное. Я Березовского не знал, более того, всегда относился к нему с какой-то настороженностью и опаской. Но та вакханалия, которая началась в прессе после его смерти, показывает, что «гниль» чрезвычайно остро востребована, что у людей уже выработался условный рефлекс на падаль, что трагедия является лишь поводом для выброса адреналина. Это очень опасно, потому что это индикатор готовности общества «принять» гораздо более высокий и брутальный уровень репрессий, чем тот, который мы наблюдаем.

Люди «заводятся» на трагедии, на смерти, на обсуждении деталей страданий. Это отбрасывает память к самым худшим периодам русской истории, когда она «велась» буквально «на запах крови». То есть меня не столько смерть Березовского как таковая задела, сколько то, что Петровская очень метко в «Новой газете» назвала «плясками». О самом событии рассуждать бессмысленно, нет никакой позитивной информации для предположений, есть лишь почва для спекуляций, а их и так было достаточно.

Все, что происходит с делом Магнитского, говорит о том же — утеряно ощущение реальности. Кафка как бы становится в принципе возможным. Пока в малом, пока в частности, в отношении мало кому знакомых и еще менее симпатичных (с точки зрения массового обывателя) личностей. Но Рубикон уже перейден. А если мы находимся за границей рационального, то ничего нельзя исключать в принципе. Там, где есть Кафка, не действуют даже законы земного притяжения, а не то что Уголовный кодекс.

Нужен аскетизм — и духовный, и материальный.

Понятно, что такое восприятие действительности, основанное только на материалах изучения «крупных астероидов», долетевших до меня с Родины, резко контрастирует с твоим энергичным восприятием живого движения и поэтому является односторонним. Но тем не менее именно оно задает ракурс восприятия мною общих тенденций. В том числе и тенденций развития публичного пространства. То оживление, которое ты наблюдаешь, может быть ведь истолковано двояко: и как активизация в связи с расширением, и как болезненная реакция на сужение. Так сказать, больной перед смертью потел...

Вот журналистское сообщество задергалось в связи с тем, что грубо одернули одного из его столпов. И не просто кого-нибудь, а последнего из могикан-лоялистов старого закала. То есть тех, кто поддерживал власть практически во всем и везде, шел в общем и целом в заданном русле, но при этом сохранял достоинство и периодически демонстрировал готовность к фронде. И тут вдруг выяснилось, что подросли «швондеры», которым мало лояльности. Нужны беспрекословное подчинение и чтоб никакого достоинства. Естественно, что когда режут по живому, то люди кричат от боли. Но покричат, покричат и привыкнут. Скорее всего Гусеву отомстят по-взрослому, то есть не сразу и обязательно асимметрично, по совершенно другому поводу. И хватит ли тогда «запала» у журналистского сообщества?

Что касается внешних проявлений «активности», то я бы предпочел заменить кофейни на что-то более суровое — вроде комнаты с доской и письменным столом, где не болтают о конституции, а пишут ее. Мне инстинктивно кажется, что чеховское «работать надо» приобретает какую-то «вторичную актуальность» для России. Очень много людей, готовых играть в революцию, конституцию и тому подобное (не буду углубляться). А нужен Савонарола (образ, навеянный разговорами с Андреем Сергеевичем Кончаловским).

Нужен аскетизм — и духовный, и материальный. Нужна новая этика, какая-то другая требовательность к себе (я здесь себя от русского общества не отделяю — я такой же, как и все остальные, осколок своего века). Граница между «они» и «мы» должна быть не политической, а этической. Тогда, может быть, и все остальное начнет складываться. Если бы все дело было только в Путине и его друзьях, я думаю, что мы бы до этой печальной точки не дошли. Тормознули бы их где-то на полпути. Но дело не только в них. Согласись, пассивность большой части среднего класса объясняется в том числе и сомнениями людей в том, что лидеры оппозиции, заняв места во власти, будут чем-то существенно отличаться от тех, кто эти места там уже занимает. И для такого скептицизма, увы, есть зачастую основания.

Март что в Лондоне, что в Москве выдался на удивление холодным. Может быть, поэтому и мысли такие, нетеплые. Все-таки впереди апрель, есть надежда на оттепель. Куда ж без нее...

Также по теме:
Александр Морозов — Владимир Пастухов. Переписка из двух углов. Апрель
Александр Морозов — Владимир Пастухов. Переписка из двух углов. Июнь