Спокойствие, только спокойствие!

В прошлую пятницу редакция собиралась порадовать себя и вас последним в истории COLTA.RU блогом. Но траур пока откладывается как минимум на месяц. Хотя редакция всегда найдет о чем погрустить и без траура, не так ли? Антидепрессанты (поэзия, песня и комикс), впрочем, тоже прилагаются.

Как вы, возможно, помните, все названия для блога редакции были придуманы сильно загодя. Но они закончились. Так что эту серию мы пока решили назвать «Спокойствие, только спокойствие!» Очередной пул заголовков — в следующую пятницу.

Мария СТЕПАНОВА

Вот если бы, думаю я, кто-нибудь завел блог и вешал там стихи живых и мертвых авторов — по одному в день, как делала когда-то Елена Костылева на старинном narod.ru. Могла бы и я, думаю я, только все время выкладывала бы один и тот же текст, а это не годится. Вот он, Андрея Николева:

Как много в мире есть простого
обычным утром в пол-шестого!
Бог, этот страшный Бог ночной,
стал как голубь, совсем ручной:
принимает пищу из нашей руки,
будто бывать не бывало былой тоски.
Тикают ходики так умильно,
кушая завтрак свой простой, но обильный.
Для еды, правда, еще рановато —
не везде убралась туманная вата,
и трава вся в слезах (твои ли ноги
шли вчера по ней без меня, без дороги?),
и восходит всюду, справа и слева,
то, что всходить должно: солнце и посевы —
и такая свежесть, и так все просто,
будто мы считать умеем всего лишь до ста.

1947—1955

 
Василий КОРЕЦКИЙ

Погиб Кодзи Вакамацу, один из самых диких японских шестидесятников, режиссер изматывающего революционного софт-порно (постоянный сценарист Вакамацу Масао Адати был членом Красной армии Японии). Когда-то Вакамацу сделал лучший в мире фильм о том, как должен вести себя настоящий прогрессивный студент. Герой его «Сезона террора» бесконечно скучал в тесной однушке, по вечерам пил и ел за счет двух хороших девушек, потом ложился с ними в постель — и так день за днем, а к финалу вдруг отряхивал штаны и шел взрывать американскую базу. А в 2007-м он снял своего «Коня бледного», United Red Army, печальную, лишенную иллюзий и зрелищности, почти любительскую хронику самоуничтожения боевой студенческой организации «Объединенная Красная армия», члены которой перебили друг друга на сеансах самокритики. Помню, в фильме меня поразила не столько бессмысленность левого террора в Японии, сколько документальная съемка, показывающая масштаб протестного движения в 60-х: студенты, рабочие, крестьяне, сотни тысяч. И полная, в конечном счете, безрезультатность их борьбы. Трагичнее разве что судьба коммунистов на Сицилии.

 
Михаил РАТГАУЗ

***

Где-то, на краю земли, в Ультима Туле, есть кладбище потерянных писем, сгоревших хардов, стертых статусов.

***

Сидели по делу в кафе, которое находится недалеко от Лубянки. Мимо огромных окон со стороны Китай-города в сторону Охотного Ряда прошли с промежутком в полчаса несколько знакомых, в том числе один крупный медиаменеджер оппозиционного СМИ. Приятель убежденно, как-то даже радостно захлебываясь: «Из АП идут. Точно-точно, откуда еще?»

Возражать бессмысленно. Сейчас любые маршруты из любой точки в любую возможны. Что бы они ни означали. С каким бы знаком ни происходили. И под каким бы прикрытием ни производились. И от этого тоже усталость, граничащая с отвращением. Проговорили час с Б. об общественной депрессии осени-2012, которая настолько боится себя, что не готова просто себе в себе же самой признаться. Координационный совет — один из способов замаскировать эту депрессию. Хотя бы эта его функция вполне реальна.

***

Барельеф с гуляющим гипсовым народом на «Парке культуры». Растянутый аккордеон посередине, белые ноги, юбки. Подумал, что 40-е — и вообще советское — были временем, когда современник мог и должен был быть: а) изображен; б) в твердых материалах (камень, литье), то есть увековечен. Понятно, что он получил право потеснить конных императоров. Понятно и то, что сейчас современник никак не годится для материалов, претендующих на вечность. В лучшем случае он попадает на бумагу или пластик рекламных баннеров, то есть полностью обречен на утилизацию и ресайклинг.

***

Подростки на скамейке. Андерсеновский огород. Говорящий молодой порей.

***

Короткий собачий гавк. Попытка выкашлять ворсинку, попавшую в зев вечера.

***

Фассбиндер: человек, который хотел сбросить прищемивший его капкан и который смог использовать мир (и даже весь мир) в качестве противовеса.

 
Станислав ЛЬВОВСКИЙ

Я все пропустил, а оказывается, журнал «Логос», серьезное издание, не жук лапкой потрогал, опубликовал во втором номере за текущий год удивительную статью Юлии Меламед «Перепостили — следовательно, существую: что такое текст в Фейсбуке». Это текст в жанре «мы все умрем», подкрепленный обращениями к Лотману, который «выделял двух чемпионов среди текстов с нулевой информативностью и полной предсказуемостью: это передовица “Правды” и разговор двух женщин. Лотман, к сожалению, умер в 1993 году и о Фейсбуке ничего не знал», и цитатами из Лумана: «Коммуницировать может только коммуникация». В общем, автора Фейсбук страшно раздражает, но все-таки из него «можно извлечь не меньше, чем из рекламы мыла». А вот Твиттер — «перспектива вырождения. Или новый синоним вырождения».

Все это вполне допустимые, понятное дело, соображения, но все-таки от «Логоса» (а то ли я его давно не открывал?) ждешь какой-то более внятной и более оригинальной рефлексии. Автор, по собственному признанию, «больше двух лет» в Фейсбуке, а стилистически статья очень напоминает тексты, иногда появляющиеся в региональных газетах, — «все пишут, что в стране поэтический бум, и вот мы решили узнать: что же такое пишут молодые поэты. Так вот: представляете, у них стихи — БЕЗ РИФМЫ».

Т.е. мы уже пару лет как знаем, что картинки с подписями гарантируют большее количество interactions. Давайте уже переходить к ответу на вопрос, почему, — и, если можно, чуть более содержательному, а то Лумана, выходит, недостаточно.

Обитатели Facebook ждут, чтобы им что-нибудь про них объяснили (на самом деле это дом в Гамбурге, 1904 год, но не важно)

Справедливости ради нельзя не сказать, что в том же номере имеет место несколько более содержательная статья Инны Кушнаревой на ту же примерно тему.

***

У Гаспарова в «Записях и выписках» есть такой фрагмент: «Самая оптимистическая строчка в русской поэзии, какую я знаю и вспоминаю в трудных случаях жизни, это в “Коринфянах” Аксенова. Медея зарезала детей, сожгла соперницу, пожар по всему Коринфу, Ясон рассылает пожарников “и на Подол, и на Пересыпь”, хор поет гимн огню со строчкой “Укуси? укуси? укуси?”, вестники браво рапортуют, что все концы выгорели дотла, — и Ясон, выслушав, начинает финальный монолог словами: “Но не в последний раз горит Коринф”!»

Вспоминать его в последнее время приходится по понятным причинам все чаще и чаще — но поводы для оптимизма находятся в самых неожиданных местах.

На фотографии члены Общества за подавление порока (Society for the Suppression of Vice) и помощник комиссара полиции Нью-Йорка Мартин Мини наблюдают за тем, чтобы запрещенная литература была сожжена надлежащим образом. Дело происходит всего-то в 1935 году.

А у нас даже книг пока не жгут, вот!

***

Я, наверное, закончу опять стихотворением, как в прошлый раз. Во-первых, это очень хорошее стихотворение, а во-вторых, я немного скучаю по Poetry News Weekly. Так что вот: текст Сергея Тимофеева из новой подборки в сентябрьском «Октябре». Называется «быстро скажи»:

за всех кого выбило
           кого вынесло
кого уложило на грунт
и так что дребезги стекла на костяшках
           как хрустальная мерзлая каша текла
за все деньги потраченные на туфту
которая была важна до зарезу
           на пыль в глаза
на звездную дрянь
           стекольную крошку
и за всех кого выбило вынесло
уложило и кто не дожил до четкой пластмассы
спокойных манипуляций на входе
намагниченных по последнему слову техники
отсчитывающих каждую каплю
и вынесло и по всем этим улицам
под победный визг тормозов
под перекошенные лица и вот не забудь
(то что надо сказать особо отчетливо)
все эти деньги никому не достались
все ушли в грунт превратились в землю
           твердую зимнюю землю
и вот теперь за твердые зимние проценты на чужих счетах
и конечно за упакованную шипастую резину
и еще чуть-чуть за огромные черные круги
сминающие тьму по пути
в никуда особенного ничего
предопределенного.

 
Варвара БАБИЦКАЯ

Купила кулинарный журнал, на обложке «18+» — да и немудрено. Для многих, ох, для многих в этом журнале дело обернулось скверно. Знаете, что там случилось с кроликом? Не буду огорчать вас подробностями, но это кровавая баня. Про треску и говорить нечего — испанская инквизиция содрогнулась бы. Короче говоря — «Жареная рыбка, / Дорогой карась, / Где ж ваша улыбка, / Что была вчерась?»

Да, до 18+ наш гибкий разум оберегают от потрясений, но только затем, чтобы, достигнув зрелости, мы могли тем вернее снять ментальные шоры и приучиться мыслить широко, на что намекает, скажем, такой многозначительный вынос: «Люди, стоящие за прилавком, зачастую не менее привлекательны, чем продукты, которые они продают».

Возможно, возрастная цензура, которая поначалу казалась нам дикостью, в действительности не бессмысленна: она сообщает какую-то дополнительную глубину буквально всему, что ни возьми в руки.

***

Редактор тебе говорит: ближе надо к читателю быть. Вы со своим снобизмом и стилистическим террором подите знаете куда. Вы ему азбуку расскажите, и не надо нам объяснять, что у нас, мол, обязательное образование девять классов: читатель не то что вы, учился на медные деньги, а как теперь ввели ЕГЭ, так азбуку с человека вообще бестактно спрашивать.

Автор тебе говорит: вы нашего читателя за дурака не держите. Стану я ему объяснять, что такое синхрофазотрон или, там, гипердактилическая клаузула: сам знать должен, а если позабыл — так мы ему нос-то вытрем, сладкое чувство стыда за свое ничтожество перед лицом неведомого составляет половину удовольствия от чтения, и вообще в Википедии посмотрит — не рассыплется.

А потом ты сам редактор, а потом сам автор и твердишь все те же заклинания. Но большую часть времени ты — читатель. И совсем не хочется, чтоб о тебе, писав, думали. Хочется главным образом почему-то свежей синтаксической конструкции, нешаблонного выбора слов. Говорим вообще не словами, а куда более крупными кусками, блочной или панельной речью. От этого, мне кажется, глухое безмыслие и малограмотность: не нужно знать механизм, привинчивать или делать сруб — в лапу, в чашу, в ласточкин хвост; так, приваливаешь бетонные блоки один к другому, и вроде как само держится.

Если выбирать слово за словом, без какой-нибудь плохонькой мысли не обойтись, потому что иначе, как ни противно, не удастся закончить предложение. Если писать готовыми конструкциями — дело идет гораздо веселее, а если, как многие умельцы, целыми фразами — можно почти безболезненно составить совершенно бессмысленный текст.

***

И тематический комикс от xkcd.

Cautionary Ghost

Примечание автора: «But then the Ghost of Subjunctive Past showed up and told me to stay strong on “if it were”».

 
Юлия ЛЮБИМОВА

На днях перед хлебной палаткой две тоненькие молоденькие девочки (года 22 максимум — а скорее 19—20) с младенцами в колясках очень серьезно обсуждали варение супа: «Очень жирный получается, надо жир снимать». Супа какого-то, судя по всему, вполне народного. Диссонанс: так обычно обсуждают готовку мамаши среднего возраста, надежно — точнее, безнадежно закрепившиеся в жизненном круге «муж, работа, сын-оглоед опять трояк принес, в выходные мы на дачу, а вы обои где брали? дорогие, наверно?» Мои ровесницы. От тоненьких девочек невольно ожидаешь, что если они рецепты и обсуждают, то пусть хоть суп-пюре какой-нибудь. Но девочки серьезно примеряют на себя будущее. Которое выглядит как отражение прошлого. Все те же щи, оливье и сосиски с картошкой.

***

Коридор и ванная прямо на глазах из печальных развалин стали чем-то сияющим и усредненным, как и положено свежеотремонтированным помещениям. Ну да ничего, я их еще обживу. Облеплю какими-нибудь нелепыми постерами, наставлю всяких предметов, где им не место, а мне удобно. Коты тоже свою лепту внесут, к бабке-гадалке не ходи. Один вот уже внес — под раковину вместо горшка. Я понимаю, у него стресс — все не такое, как было, и пахнет неправильно. А у меня не стресс, с утра пораньше пол мыть? И выуживать из унитаза полотенце, которое они оба со скуки сняли с крючка и туда сложили?

***

Сериал (книжный, в бумажных обложках, которые хочется обернуть газеткой, чтобы не позориться) Gossip Girl, на который меня подсадила дорогой наш главный редактор Маша (и как она попадает? всегда предлагает мне книжку, которая, по описанию, ну никак мне не подойдет — не хочу, не буду, боюсь, не мой сюжет, но на деле я каждый раз влюбляюсь), — это мой новый «Дживс и Вустер». И только не говорите мне, что там нет никого, кто мог бы быть Дживсом, что рожденные в деньгах современные нью-йоркские подростки — совсем не то, что британская аристократия первой половины ХХ века, и что, может, они тоже все идиоты со звенящими от пустоты головами, но доброты и товарищества в них нет ни капли. Все так, и я все сама понимаю, и понимаю также, что это скорее «Секс в большом городе» lite, чем что-либо другое. Однако на меня оно действует, как до сих пор действовал только Вудхаус. Я хихикаю в метро, глотаю книжку за книжкой — а их мильон, да вот только поставила телефон в тихий режим и проспала доставку очередной порции.

***

Block B потому и моя любимая молодая группа Кореи, что они умеют вот так отжигать:

Block B — «Nillili Mambo»

Это вам, конечно, не Psy с его «Gangnam Style», но для меня такая песня — дистиллированная радость. Веселый, с фигой в кармане, мягкий трибьют «Пиратам Карибского моря» и десятку гангстерских фильмов, заводной и жутко прилипчивый. Таблетка от меланхолии.

 
Денис БОЯРИНОВ

Последнее концертное впечатление Берлина — The Sparks в странноватом клубе близ Остбанхофа. Братья Мэл, гастролирующие уже больше сорока лет, снова в туре — с новой программой «Two Hands, One Mouth», предельно простой, для которой им требуется минимум — синтезатор и стул для сурового Рона, микрофон и стойка для взъерошенного Рассела. Полтора часа Рон без перерыва стучит по клавишам, Рассел поет знаменитым фальцетом, иногда делая полуминутные передышки. И больше ничего.

Это только звучит слишком просто, на деле это страшно рисковая затея. Отказаться от любых декораций, от группы поддержки в лице инструменталистов и бэк-вокалистов, светового оформления, видеоряда и прочей мишуры значит лишить себя права на малейшую ошибку, заминку, провис. Исключить необходимую возможность забежать за ширму и перевести дух (в 60-то с лишним!). В случае театрально-комедийных Sparks, для которых всегда были важны костюмчик и его перемена, а последний альбом представлял собой мюзикл на 20 персонажей («Совращение Ингмара Бергмана»), такая шоу-аскеза поначалу выглядит номером на грани самоубийства. Не просто фигурой высшего пилотажа, демонстрацией накопленного за десятилетия мастерства, а мертвой петлей. Смогут ли два старых фокусника удивить зрителя избитым трюком с платком и кольцом? Смогли, да еще как!

Первые два дня в Москве вообще не выходил из дома, чтобы адаптироваться к окружающей среде после Берлина. Как только вышел — сразу резануло по ушам. В Москве жуткий уровень шума, несовместимый с человеческим здоровьем. Невероятно агрессивная звуковая среда — автомобили, стройки, ремонт дорог, но самое ужасное — это метро, в котором не спасают наушники с системой шумоподавления. Главная беда — что в поездах Московского метрополитена, в большинстве своем спроектированных полвека назад, вентиляция поддерживается исключительно распахнутыми форточками. От этого такое ощущение, что рельсы, по которым шкандыбает поезд, проложены прямо у тебя в голове. Полный эффект присутствия, на который никто из пассажиров особенно не реагирует — не морщится на особо крутых, визжащих тормозами поворотах. Привыкли, даже не замечают. Это чрезвычайно смелый вывод, в стиле Онищенко, — но, подозреваю, именно из-за уровня шума в Москве такое количество ненормальных и агрессии.

Где-то читал, что полностью обновить парк поездов Московский метрополитен собирается не раньше 2020-го. Выздоровления ждать осталось всего восемь лет.