Белые как полотно

СВЕТЛАНА РЕЙТЕР о страхе тех, кто недавно выходил протестовать и бороться

«Болотное дело», как принято сейчас выражаться, раскололо общество пополам.

Уже после первых арестов пошли разговоры о том, что взяли — провокаторов, которые пришли на наш митинг со своими кусками асфальта в задних карманах и пусть теперь сидят где сидят. Но я четко помню, как развивались события в тот день: когда колонны застряли на Малом Каменном мосту, поскольку двойные цепи омоновцев создали перед площадью «бутылочное горлышко», Удальцов и Навальный объявили о начале сидячей забастовки возле кинотеатра «Ударник». Часть людей, застрявших на мосту, развернулась и пошла к ним. Получается, что эти четырнадцать человек стояли вместе со всеми на том же мосту, а потом шли к «Ударнику».

Дальше они «месились», «винтились» и дрались с омоновцами — в общем, как и многие.

Поэтому большим сюрпризом стали заявления о том, что эти люди — «засланные казачки», дескать, поэтому на некоторых из них были надеты маски и теперь каждого, кто придет на митинг в маске, мы будем вылавливать из толпы собственными руками. А Илья Яшин прямо заявил, что провокаторы в масках «взаимодействовали с теми полицейскими, которые организовали разгон».

В Басманный суд, где обвиняемым по Болотной площади избирали меру пресечения, а затем ее дважды — до ноября — продляли, месяц не ходил никто, кроме журналистов. Во дворе Басманного суда не стояли люди с плакатами, не кричали «Позор!», а в Мосгорсуде, где стремительно, за пятнадцать минут, рассматривали кассационные жалобы на арест, не толпились операторы с камерами.

И если у кого-то и было желание прийти на суд, то оно должно было быстро исчезнуть после недавней передачи Сергея Пархоменко «Суть событий». В ней Пархоменко прямым текстом заявил, что на площади были специально внедренные в толпу люди и что «некоторые из арестованных под давлением дали показания на Алексея Навального, указав на него как на организатора беспорядков».

Весной протестное движение многим из нас представлялось парком развлечений с разнообразными аттракционами — тут поездка в автозаке, тут песни под гитару в парке, а тут — прогулка с писателями.

Дело приобрело бы совсем трагический оборот, поскольку слово «провокаторы» грозило смениться словом «предатели», но тут сам Алексей Навальный наконец-то написал пост о том, что эти четырнадцать задержанных — настоящие политзаключенные и им нужна поддержка, и их, конечно, тут же стали поддерживать массово.

Такой раскол и напряженное ожидание «сигнала сверху» были невозможны в декабре, когда на борьбу с общим врагом объединились люди в масках и без масок, анархисты, националисты и люди с белыми ленточками.

Тогда казалось, что все — заодно, и любого, кого хоть раз задерживали на митинге, заранее объявляли политзаключенным.

© Дмитрий Маконнен / Colta.ru

Если бы четырнадцать человек арестовали в декабре, то мы бы весь январь и февраль несли транспаранты с их портретами и раздавали листовки в их защиту.

Но целый месяц мы молчали, и на последнем митинге 12 июня не было, по-моему, ни одного лозунга в поддержку «людей с Болотной».

Мне кажется, я знаю — почему.

До мая протестное движение многим из нас представлялось парком развлечений с разнообразными аттракционами — тут поездка в автозаке, тут песни под гитару в парке, а тут — прогулка с писателями.

Но сразу после того, как Путин стал президентом «вдругорядь, уж нарочно», власти стали быстро закручивать гайки, рассчитывая на то, что представители совершенно разных слоев общества поймут, что любой митинг, пусть и сто раз согласованный, грозит изрядными неприятностями. По домам активистов пошли с обысками, штрафы за участие в уличных акциях взлетели до небес. В некоторых вузах начали собирать списки политически активных студентов: якобы «готовят к отчислению».

По мнению одной моей знакомой, к частым визитам полиции «рассерженные горожане» оказались не готовы. В конце концов, мы же не «другороссы», не лимоновцы, не анархисты, мы – нормальные, так почему же к нам ходят? Никто из нас не отдавал себе отчет в том, что властям, в общем, все равно, кого прессовать.

На этом тревожном фоне любое непосредственное участие в судьбе четырнадцати «погромщиков» Болотной площади стало для многих неудобным, неприятным и даже — опасным. Известно, что один из свидетелей, обещавших дать показания в пользу незаконности задержания Дениса Луцкевича, не пришел на допрос.

А один из обвиняемых в беспорядках на Болотной площади, Федор Бахов, на моих глазах обещал судье «больше никогда не ходить ни на один митинг», надеясь, что его простят и отпустят под залог.

Люди боятся, скрываются, переезжают, и даже те, кто ни в чем предосудительном особо не замечен, пишут в социальных сетях посты, призывающие к скорому отъезду из этой страны, которую нормальной назвать никак нельзя. Двое политических активистов — «другоросс» Долматов и член движения «Солидарность» Рыбаченко — уже попросили политического убежища в Европе, и это, похоже, только начало.

На днях я получила письмо от глухонемой журналистки, с которой делала интервью для безобиднейшего репортажа о внутренней жизни Театра мимики и жеста в Москве. Она написала: «Уберите, пожалуйста, из текста мою фамилию».

А когда я спросила ее, чем продиктовано такое решение, она прислала мне ответ, состоящий ровно из одной строчки: «Время сейчас неспокойное: репрессии, аресты, обыски».

Я иду по Москве, мимо высотки на Баррикадной, в сторону Покровки. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, здесь «оккупировали» парки, раздавали листовки, собирались ассамблеи с живым микрофоном.

Теперь — пустота.

Люди с белыми ленточками покинули бульвары, и дотянуть до ближайшего митинга, который был назначен на следующее столетие, а именно на октябрь, не представляется возможным. Я лично знаю нескольких человек, которые после профилактических бесед решили завязать с протестами — да ну его, себе дороже, у нас же тут без пяти минут Белоруссия. Страх, как известно, парализует волю.

После одиночных пикетов возле Государственной Думы против закона о клевете, грозящего, по чьему-то меткому определению, «замазать рот глиной всей прессе», сидим с коллегами в кафе, обсуждаем последние события. Главный вопрос — зассали ли власти, и если да, то в какой момент? Трое считают, что да — после митинга на Болотной площади. Один уверен, что это случилось раньше — где-то между январем и апрелем, между вторым «Маршем миллионов» и протестным лагерем на Чистых прудах.

А вот теперь, мне кажется, очень важно понять, насколько зассали мы.