День города. Рассуждение о краске

КИРИЛ АСС о том, как обращаться с цветом доставшегося нам в наследство города

Большая часть России расположена в тех широтах, где мало какой строительный материал способен сберечь тепло человеческого обиталища и сам себя. Зимняя стужа и летняя жара континента истязают фасады домов не меньше, чем наши тела. Однако когда мы можем остаться в одной рубашке или закутаться в шубу, дома такой возможность лишены. Их стены должны быть неизменны.

Спор о фасадах далеко простирается в прошлое, еще Саллюстий порицал мраморную облицовку частных домов, считая, что добропорядочный дом не должен скрывать сущность своих стен. В то же время греки красили свои храмы и статуи, стараясь последние сделать подобными живым людям, а храмы — краше, чем они есть на самом деле. Спор этот не вполне о краске, а о последнем пределе плоти здания, о ее поверхности и ее честности. Одни говорят, что эта внешняя поверхность подобна человеческой коже и неотъемлема от плоти здания. Другие — что это всего лишь одежда и здание должно быть, как и человеческое существо, прекрасно и без одежды. Первое мнение опирается на уверенность архитектора в своей природе творца, создающего здание и потому властвующего над его внешностью до последней степени. В подтверждение второго мнения выступает время, которое срывает со зданий и облицовки, и тем более краски, заставляя их облетать и исчезать в безвестности, обнажая настоящую плоть строений. Любая облицовка, однако, — это маска, личина, скрывающая действительную суть строения и вещи.

В наших широтах материал, из которого собственно возведено здание, часто скрывается за облицовкой. Она бывает трех родов: либо здание скрывается за другим материалом, оставленным в своем естественном виде, либо за штукатуркой, составляющей плоскость или изображающей другую конструкцию, обычно окрашенной, либо окрашивается материал здания (и иногда облицовка). Каждая из облицовок имеет собственный смысл.

Здания в своем естественном материале — каменный храм, кирпичный завод или изба — являют себя как есть, не скрываясь. И стареют, и разрушаются так, как это присуще их составным частям. Здание, чья конструктивная основа скрыта за облицовкой, или краской, или и за тем и за другим вместе, сохраняет себя лучше ценой своего рода обмана. В нем есть практичность, но есть и отказ от признания своей природы. В то же время такой отказ часто делается в пользу украшения, придания зданию качеств больших, чем ему отведено судьбой.

Краска и тем более облицовка служат тому, чтобы уподобить здание чему-то, чем оно не является или является не в полной мере. Очевидно, чтобы произошло узнавание подобия, зритель должен помнить то, чему здание уподобляется. Таким образом, отделка становится катализатором памяти. Тут происходит разделение облицовки и краски: облицовка естественным материалом все же обладает собственной природой. Напоминание происходит через воспроизведение иной природы, не присущей зданию, средствами ее самой. Облицовка штукатуркой уподобляется иной природе, изображая присущую ей пластичность. Краска — и на штукатурке, и на не тронутой облицовкой стене — природой вовсе не обладает, она лишь знак, указание на отсутствующую природу.

Однако именно в этом качестве и во временности своего существования она приобретает силу. Краска стареет, облезает, выцветает и осыпается, свидетельствуя о течении времени и о существовании прошлого с неподражаемой наглядностью. Естественная, да и искусственная облицовка в своем разрушении обнажает собственную природу. Краска открывает нам нашу.

Уважение к строителю дома и к зданию требует внимательного выяснения, какой цвет был придан зданию при постройке, и его повторения.

Из всех строительных материалов краска, возможно, единственный, чей срок короче человеческого. Оттого краска приближает к нам дома, делает их нам ровней, одновременно и свидетельствуя о конечности их жизни, и напоминая нам нас самих, являя нам нашу же скоротечность. Краска примиряет с тем, что дома переживут нас. Есть нечто бесконечно волнующее в том, что это важнейшее послание хранит в себе самая эфемерная часть строений, самый тонкий и в то же время чрезвычайно значительный слой здания, завершающий его экспансию в пространство, расположенный на границе между плотью строения и внешним миром.

Практичность требует снова и снова красить постаревшие стены. В этом сквозит еще одно подтверждение временности самого здания и того, что оно изображает.

Но отсутствие у краски собственной природы влечет за собой свободу перекрашивающих в выборе цвета, который часто оказывается случайным или, того хуже, основанным на ложных, модных или вовсе вздорных представлениях. Уважение к строителю дома и к зданию требует внимательного выяснения, какой цвет был придан зданию при постройке, и его повторения. А в наилучшем случае — и использования такого же рода красителя, чтобы старость стен продолжала проявляться тем же манером, что и прежде, позволяя зданию быть самим собой, хотя бы и в его обманчивости. Это важно для города и важно для его жителей, потому что город — воплощение памяти и следов жизни тех, кто его населял и без кого он никогда бы не стал тем, чем является теперь. И эта память значительнее и важнее для жителей, хоть и менее заметна, чем мемориальные доски, названия улиц и памятники.