Что нам делать со всеми нашими фотоаппаратами?

ИРИНА ПОПОВА задается вопросом о судьбе современной фотографии после «смерти героев»

Какие бы моральные претензии ни были сделаны от имени фотографии, ее главный эффект — обращать мир в универмаг или музей-без-стен, в котором каждый объект обесценивается до предмета потребления, продвигаемого в качестве объекта эстетического восприятия.

Сьюзен Зонтаг

Моя предыдущая колонка «На смерть героя» неизбежно позвала в дорогу. Герои умерли, даже толком не родившись, журналы на последнем издыхании. Неужели такая красивая, смелая, свободная и героическая профессия, как фотограф, умерла? И что нам теперь делать с горой дорогих фотоаппаратов, которых наверняка приходится по три-четыре штуки на душу населения планеты?

Мой ответ — вместо фотожурналистики придет независимая фотография, которой названия нет и невозможно придумать, кроме того, что она просто фотография. Авторское «Я», которое фотожурналистика привыкла стыдливо прятать, в этой новой фотографии станет естественной частью проекта — заключающихся в нем смыслов, моментов выбора и личной ответственности. Не нужно путать это с эпатажным-выпендрежным-высосанным-из-пальца «артом» или тем, что они называют «артом»: где «Я» обязательно должно писаться с большой буквы и ставиться на пьедестал. Но, как ни крути, в любом значимом проекте свой хвост не спрячешь, и уши фотографа будут все равно торчать из любого снимка — ведь именно ваше присутствие сделало этот кадр, как бы вы ни притворялись, что вас там не было.

Robert Rutoed, from the series "Right Time Right Place"

Называться «просто фотографом» вообще-то как-то странно. «Вы для себя фотографируете или профессионально?» Критерии, по которым отличали профессионалов от любителей, стерлись, когда техника стала делать все за вас. То есть если каждый — фотограф, то на самом деле, как ни парадоксально, никто не фотограф. Если иметь в виду именно красиво-героическую составляющую профессии.

Ко мне на воркшоп приходили люди, говорившие: «Мне подарили дорогую фотокамеру, мне нужно с ней что-то сделать». Да, но что можно сделать с фотокамерой? Нажимать периодически на кнопку и множить изображения, которыми мир и так переполнен, только чтобы эта черная коробка не пылилась в шкафу? С тем же успехом я могла бы посоветовать сварить из нее суп. Или сделать подставку для бижутерии.

В народе профессия фотограф ассоциируется с какими-нибудь свадебщиками или другой службой быта — именно этим фотографическим хаосом наводнен интернет.

Оградить себя от клейма бытовых и прочих «низших» составляющих фотографии решили «фотохудожники». Это те, кто заседает в региональных союзах, гордится корочками и прозябает в непродуктивной бюрократической системе, снимая темы безопасные и скучные, как провинциальный краеведческий музей. Каждый думает, что он лучший. И это его губит. Со стороны же самопровозглашение фотохудожником звучит не менее абсурдно, чем называние себя арт-каменщиком или рыцарем-поломойкой.

Остальные — те, кто игнорирует фотосоюз, — сидят, уютно угнездившись, как птицы на линиях электропередачи, на всяческих форумах и громко чирикают. Чаще о преимуществах фотоаппаратуры. Некоторые доходят и до картинок. Осмеливаются даже судить о том, что такое «хорошая» и «плохая» фотография. Причем яснее всего для них остается понимание плохой фотографии — неизменно на примере чужих работ. Хорошей же фотографией для них по-прежнему остается Картье-Брессон, дотянуться до которого — все равно что дотронуться до звезды. В такой обстановке публиковать свои работы те же критики не решаются. В птичнике эффект всегда обратный — лучше не делать, чем делать. А если сделал, то лучше не показывать — все равно заклюют. Впрочем, диктат большинства, знающего «свой шесток», существует в этом мире не только на фотографическом поприще.

В общем, называться фотографом в любом случае не очень-то отрадно. Так что же делать?

Для писателя было бы просто и скромно сказать: «Я пишу книжки». Также фотограф может сказать: «Я делаю картинки». Не более того. И главное — их делать. Хотя это вопрос тоже относительный.

Остальные — те, кто игнорирует фотосоюз, — сидят, уютно угнездившись, как птицы на линиях электропередачи, на всяческих форумах и громко чирикают.

В современном обилии и интенсивности медиапотока кажется, что каждая, даже самая мусорная, картинка идеально утилизирована. Если не в музее, то в галерее. Если не в галерее, то на фестивале. Если не на фестивале, то в журнале. Если не в журнале, то в газете. Если не в газете, то на одном из многочисленных веб-сайтов и форумов. А если и там не берут, то можно всегда кинуть в свой поток в Фейсбуке. И потом стоять и смотреть, как мирно проплывает мимо тебя в этой мусорной реке бесконечный хлам, вброшенный всеми такими же — Фотографами. Это сделано, чтобы фиксировать каждый момент. Но в итоге из реки Памяти это превращается в реку Забвения — когда всего так много, то не выделяется и не запоминается ничего. Передозировка таблетками от скуки рушит волшебство созерцания.

Поэтому действительно — стоит ли снимать, остается вопросом открытым. Когда каждый обладатель фотокамеры называется фотографом, то единственным критерием профессионализма становится — не снимать. Да-да, в Школе Родченко и в резиденции Райксакадемии в Голландии меня научили именно этому. Просматривая ваши фотографии, они готовы задать миллион вопросов: о чем это, какое отношение к этому имеете вы, что вы хотели этим сказать, насколько ново то, что вы хотите сказать, чем оправдан именно такой выбор техники, размер отпечатков, цвет паспарту, на которое они приклеены? И так до бесконечности. Все это время я снимала очень мало или не снимала вообще.

В конечном итоге получается: при кажущейся легкости нажатия на кнопку искусство фотографии перемещается в область думания. И вообще, сама фотография перемещается в область искусства.

Сейчас попытаюсь объяснить. Концепция книги голландского философа Арьена Мюлдлера «Фотографическое удовольствие» заключается в том, что каждый медиум через какое-то время своего свободного, кажется, существования обращает свое внимание с внешнего мира на самого себя.

Сначала, когда мы только обрели фотографию, она казалась нам волшебным, незаменимым инструментом, который может запечатлеть все. Документальная фотография занималась исключительно тем, что пыталась раскрыть некую правду о мире через этот медиум. Сам же медиум воспринимался как абсолют, безмолвный послушный посредник. Со временем стало возникать все больше вопросов к самому медиуму, пока в конечном итоге он, как змея, не съел собственный хвост, замкнувшись сам на себя.

Когда каждый обладатель фотокамеры называется фотографом, то единственным критерием профессионализма становится — не снимать.

Приведу пример попроще. Однажды мы купили билет на один из перформансов современного танца в Центре Мейерхольда. И вместо того, чтобы увидеть танец — красивый или не очень, мы наблюдали, как артист ходит голый кругами по сцене и рассуждает о тупике современного танца. Пробует двигать руками и ногами, но тут же останавливается, чтобы описать собственную реакцию на эти движения. Как обычной тетеньке, честно заплатившей за билет, мне хотелось встать и возмущенно покинуть зал. Но как фотограф я осталась сидеть на месте, понимая, что в современной мировой фотографии, выступающей на арене искусства, происходит примерно то же самое.

Старый мир отошел в прошлое. Самые умные из нас устали молиться на икону Картье-Брессона. Новый еще не создан. Или рушится как карточный домик. Остальные просто присоединяются к миллионам медианасекомых и посвящают все свое свободное время борьбе за скудные фейсбуковские лайки.

При этом никто не отменял ту истину, которую подробно разобрала Сьюзен Зонтаг в своей книге «О фотографии»: фотография стремится либо к красоте, либо к правде. При этом одно практически исключает другое — правда редко бывает красивой, и поэтому кто-то едет на войну и снимает обгоревшие трупы. Как минимум — чтобы мир об этом узнал. Как максимум — чтобы это прекратилось. Другой лагерь удаляет кистью в фотошопе прыщики красавицам и добавляет ядреных фильтров, чтобы все «звенело». А адепты экстремальных форм красоты двигают ползунками, меняя цвет заката с розового на салатовый.

Есть еще фотография как социальная практика. Как фактор, укрепляющий семейные узы. Или как свидетельство проведенного не зря отпуска (и как тайная причина чего-либо — быть не хуже других и иметь тому визуальные доказательства).

Каждая из областей фотографии ожесточенно воюет с другой за внимание зрителя и за право называться той единственной, настоящей и нужной. Однако не каждая еще доросла до того, чтобы осознать собственное несовершенство.

Правда — штука хитрая, и у каждого, вероятно, она своя. И даже если встанешь на высокую трибуну и будешь махать плакатами с фотографиями пыток, никто тебя не захочет услышать. Более того, никто не даст сфотографировать и без того такую хрупкую правду. Или же кто-то организует очередное избиение младенцев, как это было в Беслане, — только для того, чтобы приехали фотокорреспонденты и запечатлели ужасное на своих матрицах.

Со мной однажды случился физический приступ дурноты на фестивале тюльпанов в Голландии. Цветы красивы, это бесспорно. Но почему здесь ходят эти толпы людей и через каждый шаг делают снимок еще одного красивого цветка или — что хуже — себя в клумбе?

С красотой больше всего волнует вопрос — не как сделать фотографию красивой, а как избежать дурновкусия. Со мной однажды случился физический приступ дурноты на фестивале тюльпанов в Голландии. Цветы красивы, это бесспорно. Но почему здесь ходят эти толпы людей и через каждый шаг делают снимок еще одного красивого цветка или — что хуже — себя в клумбе? Хорошо, цветы красивы — это бесспорная истина. Но кто сказал, что они бесспорны? И при чем тут фотография? И что здесь делаю я?

С социальной функцией фотографии все и так понятно. Соцсети переполнены тем, что могло бы стать предметом полноценного социологического исследования или художественного проекта. Но фотография — это всегда практика взаимодействия с реальностью, от этого никуда не деться.

От искусства все эти виды фотографии отличаются не красотой или уродством, а только тем, что они упорно не желают рефлексировать сами над собой, не могут подняться на точку «над».

В качестве примера приведу голландского фотографа Ханса Аарсмана. Он сфотографировал статуэтки, сделанные его умершей мамой, — чтобы потом спокойно их выкинуть. Здесь фотография является просто компактной заменой самого объекта, сентиментальных с ним связей. Сами карточки сделаны, если равняться на Картье-Брессона, паскуднейше. Ни цвета, ни света, ни композиции. Сам Аарсман объясняет так: «Я многие годы ломал голову над вопросом, какое место в композиции должен занимать главный объект. И наконец пришел к выводу, что лучше всего ему быть в центре».

Итак, в будущее прорвется та фотография, которая имеет в себе сочетание красоты, правды и социальной практики — с субъективной позиции автора и которая во всех этих аспектах внесет понимание чего-то нового в этот мир. Слишком сложно?

По версии художника Эда Рейнхардта, есть несколько уровней искусства. Первый уровень — профессиональное. Здесь важно не только создавать искусство, но и соблюдать некий кодекс и главное — быть частью сообщества, тусовки. Есть еще маверики — отшельники, которые сами по себе, и Рейнхардт со всей жестокостью записывает их в кучку лузеров. Есть еще третий тип искусства — народное. Оно на каждом шагу. Ведь даже чтобы вбить гвоздь в стену, нужно сделать целый ряд выборов, многие из которых — эстетические. Значит, и это искусство.

Делать фотографию недостаточно. Даже уметь ее делать недостаточно. Для фотографии важно мыслить проектами. А каждый проект — как сложный пирог, который состоит из множества уникальных ингредиентов и последовательности четко продуманных ответов на поставленные самому себе вопросы.

Как отделить мух от котлет, временное от вечного?

Настоящий проект — это не просто модное слово, это всегда картина мира. Вместо слова «проект» можно поставить слово «ковер». В древности ткали ковер, внося смыслы и символы в каждый свой стежок, и создавался полный и гармоничный узор. Всякое творчество — это создание космоса из хаоса, игра со смыслами, раскладывание по полочкам. И чтобы создать такую картину Вселенной, для начала нужно определить свое место в ней. Именно поэтому настоящая фотография не может спрятать авторское «Я».

Законченный проект всегда предстает в готовом результате — это может быть выставка, мультимедиа. Но для меня почему-то самой важной формой остается книга. Как и писатель, фотограф без книги — ничто.
Но самое главное — в фотографии действует универсальное правило: «Начни с себя. Не мусори». Чтобы не засорять мир бессмысленными изображениями, продолжая плодить хаос, нужно начать с того, чтобы определить точку отсчета. Затем — направление вектора. И только потом — подставить паруса попутному ветру.