Не надо стесняться

ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ о «Спящей красавице» Мэтью Боурна

 
Только что показанная в рамках Чеховского фестиваля «Спящая красавица» Мэтью Боурна многим показалась зрелищем, проходящим по ведомству исключительно just for fun, в котором не следует искать глубоководных подтекстов и второго смыслового дна. Хронологически последняя премьера театральной компании New Adventures — и в самом деле выдающееся свидетельство эпохи nobrow, расчетливый коммерческий ход, в котором совершенства маркетинговой стратегии не меньше, чем собственно творческой воли. Все это, впрочем, не мешает боурновской «Спящей» оставаться впечатляющим художественным высказыванием.

Движущая сила спектакля — саморефлексия и самоирония жанра. Ставя танцевальный блокбастер, Боурн поминутно ехидничает над архаичной ограниченностью театрального дискурса: не просто расширяя сценический вокабуляр типично кинематографическими приемами — но подчеркивая с их помощью границу театральной условности, за которую сценическим жанрам перешагнуть не дано. В предыдущих постановках New Adventures, показанных на Чеховском фестивале в прошлые годы, — «Портрете Дориана Грея» (2008) и «Золушке» (2010) — кинематографичность размывала театральность, в выпущенной под занавес прошлого года «Спящей красавице» конструктивные швы между ними выставлены наружу.

Серьезное обращено во фривольное: вместо помпезного гимна Франции Людовика XIV, трехчасовой феерии с пятью переменами декораций и пятью сотнями сложнейших костюмов, — компактное, динамичное шоу, структурно куда более близкое бродвейскому мюзиклу, чем подлиннику Всеволожского, Чайковского и Петипа. Первые такты партитуры звучат в спектакле Боурна точь-в-точь как старая добрая фанфара 20th Century Fox, а сам автор «Спящей красавицы» предстает не столько мастером симфонической формы, сколько гением микки-маусинга. Belle epoque первого акта — с идеально подстриженным газоном и безмятежной игрой в бадминтон — радует глаз немыслимой для театра подробностью и слаженной отрепетированностью пантомимных сцен. Из особы королевской крови красавица Аврора разжалована в приемные дочери благородного викторианского семейства, ее суженый произведен в незадачливые садовники — с укусом дружелюбного вампира графа Сирени он обретает вечную жизнь и по прошествии предписанных первоисточником ста лет возвращает возлюбленную в реальность «Блейда» и «Сумерек»: во втором акте спектакля действие, совершив временной кульбит, из 1910-х переносится в 2010-е.

Кэмп, учила нас Сьюзен Зонтаг, — это восприятие китча человеком, который твердо знает: то, что он видит, — китч. Мэтью Боурн твердо знает: великая балетная традиция XIX века, традиция многоактного сюжетного спектакля, исчерпала себя — массовая публика по-прежнему ждет от хореографов фабульности и повествовательности, но нарратив на современной балетной сцене почти всегда синонимичен китчу. Спектакль New Adventures — об этом, он «как бы иронизирует над тем, что в нем восхищает, и в то же время иронизирует над иронией, к которой приходится прибегать, чтобы вас не поймали на восхищении тем, над чем положено иронизировать всем приличным людям». Партитура Чайковского всегда чутко, как губка, впитывала дыхание времени: в 1910-е на европейских подмостках появляется «Спящая красавица» с модным импрессионистским дизайном, в 1920-е Федор Лопухов решает свою версию легендарного балета в конструктивистском духе. В этом смысле трактовка Боурна — не только плоть от плоти сегодняшнего дня, но одновременно и логическая точка того художественного маршрута, который проделала «Спящая» за 123 года своей сценической истории.