Филипп Освальт: «Исторический Баухауз был очень разнообразен»

Что такое «баухаузить» и почему нет одного Баухауза, разъяснил директор Фонда Баухауза в Дессау

Филипп Освальт — архитектор, урбанист, исследователь. В 1990-х годах работал в бюро Рема Колхаса, потом — как архитектор в Берлине. Автор книги «Berlin_City without Form. Strategies of Another Architecture». С 2009 года директор Фонда Баухауза в Дессау. Недавно Освальт побывал в Москве, прочитал в МУАРе лекцию о специфике музея.

— Филипп, вы практикующий архитектор. Какое значение для вас имел Баухауз до того, как вы стали директором фонда? Что вообще он значит для сегодняшнего немецкого архитектора? Это общее место, идеал, поле рефлексии, музейная ценность?

— Мой первый значительный контакт с наследием Баухауза состоялся в 1989 году во время студенческой забастовки, когда мы протестовали против существующей образовательной системы. Мы организовали пятидневный студенческий симпозиум об альтернативном подходе к обучению. И один день был полностью посвящен наследию Баухауза и Ульмской школы (преемник Баухауза в ФРГ, 1953—1968. — Ред.). В то время Баухауз все еще вдохновлял и заставлял размышлять о том, как преподавать проектирование. Также я встречался с Отлом Айхером, известным немецким дизайнером, основателем и одним из руководителей Ульмской школы, который продолжал размышлять о современной экспериментальной педагогике.

— А что это был за университет?

— Технический университет в Берлине. Забастовка, кстати, продолжалась целый семестр, полгода мы вообще не учились. Ну вот что касается моего личного опыта. Вообще сегодня в Германии хорошо знают Баухауз как «бренд». Конечно, время прошло: в то время, когда я учился, о Баухаузе была доступна какая-то информация, но влиятельнее всего были постмодернистские урбанистические концепции, которые и для меня лично имели огромное значение. Вентури, Росси, Колхас и т.д. — вот что формировало релевантный дискурс во время моего архитектурного «взросления». То есть память о Баухаузе — она как-то все время рядом, но более информированный интерес у более узкого круга специалистов: архитекторов, дизайнеров, модельеров.

— Кстати, про бренд: стало ли больше путаницы в массовом сознании с тех пор, как появился строительный супермаркет «Баухауз»?

— Я бы так не сказал. Кажется, люди более-менее понимают, что это не имеет отношения к историческому наследию. Хотя когда мои дети в школе говорят: «Мой папа работает в Баухаузе», некоторые думают, что я сотрудник магазина.

Помимо вопроса о супермаркете есть, конечно, проблема, что Баухауз стал синонимом эпохи классического модернизма. Если в Германии люди видят что-то модернистское, сделанное в эстетике упрощенных форм, то сразу называют Баухаузом. Есть даже такое понятие — «баухаузить» (bauhausen). В этом смысле путаница, безусловно, есть, так как все это к самой школе отношения не имеет.

— Хорошо, поговорим про «легитимный» Баухауз. В Германии есть три институции, изучающие наследие школы: Музей Баухауза в Веймаре, Архив Баухауза в Берлине — Музей Дизайна и, наконец, Фонд Баухауза в Дессау. В чем состоит особенность отношения к Баухаузу в вашем фонде?

— Во-первых, в отличие от Веймара и Берлина перед фондом стоят две задачи. Первая — общая для всех — исследование и популяризация наследия. Но вторую задачу ставим перед собой только мы: развивать идеи, заложенные Баухаузом, в современном обществе. Это, конечно, непросто, но и интересно. Только мы вовлечены и в историю, и в современность.

Во-вторых, почти все оригинальные постройки Баухауза за малым исключением находятся в Дессау. Так что у нас есть еще упор на архитектуру, в том числе на ее исследование. У нас есть «исследовательский архив», который занимается среди прочего такими изысканиями.

Ну и, конечно, Веймар более сфокусирован на веймарском периоде Баухауза, Дессау — на своем, а берлинский архив охватывает всю историю целиком. Кроме того, Берлин больше ориентирован «на Запад», исторически продолжая западногерманскую интерпретацию, в то время как мы, так же как и Веймар, наследуем гэдээровской линии. Сейчас, к примеру, запускаем исследовательский проект о восприятии Баухауза в Восточной Германии в 1945—1989 гг.

— То есть то, что мы с вами сейчас беседуем тут, в Москве, имеет отношение как раз к вопросу Запад/Восток?

— Да, конечно. Нас интересует советский авангард и его связь с западным модернизмом. Сейчас мы стремимся провести выставку архитектуры ВХУТЕМАСа в Дессау и ведем переговоры на эту тему с Музеем архитектуры им. А.В. Щусева, который пригласил меня прочитать лекцию.

Сегодня все, конечно, не так «черно-бело»: архив Баухауза, который основал Вальтер Гропиус, эмигрировавший в Америку, имеет свои контакты с русскими коллегами, а мы поддерживаем еще и отношения с США.

— Я заметила широту ваших географических интересов: год назад была большая выставка, посвященная баухаузовцам в Палестине, сейчас — выставке 1922 года в Калькутте и взаимосвязям с индийским авангардом. Это тоже является частью выставочной стратегии?

— Да, мы не ограничиваемся интересом к советской истории. Сейчас мы работаем над одним проектом с японскими коллегами, запускаем другой с африканскими (правда, здесь речь будет уже не про Баухауз, а про интернациональный стиль периода «холодной войны»). Нам интересно изучать, как проект западного модернизма работал в разных культурных контекстах и какое было взаимовлияние. Потому что, например, не только художники Баухауза выставлялись в Калькутте, но и индийская культура имела огромное влияние на школу, особенно в период преподавания Иттена. То же самое можно сказать о Японии. Но влияние советского авангарда на немецкий модернизм, особенно на Баухауз, было гораздо сильнее и важнее, да и немецкая культура сыграла не последнюю роль в развитии советского искусства и архитектуры.

— Вы сказали, что одной из миссий фонда является осмысление идей Баухауза в контексте современной культуры. Не чревато ли это простой стилизацией?

— Да, это сложно и довольно опасно. Есть миф, есть легендарное имя, очень известные люди — абсолютно нелепо было бы называть себя их преемниками. Но в то же время от нас в каком-то смысле этого ожидают. В местной прессе города Дессау меня нередко называют не директором Фонда Баухауза в Дессау, а просто «директором Баухауза». Что, безусловно, можно использовать в своих интересах.

Эта проблема постоянно встает перед нами. Как быть, например, с визуальными решениями, с корпоративным стилем? Согласитесь, было бы глупо начать сейчас, в 2013 году, «баухаузить» и использовать шрифт 1927 года для журнала, который мы издаем. Мне всегда интереснее смотреть, как отдельные концепты, методы Баухауза могут работать в сегодняшнем обществе, смотреть на него как на источник вдохновения, в конце концов.

Мы вовлечены и в историю, и в современность.

Мы подробно обсуждали этот вопрос с командой фонда несколько лет назад. Люди высказывали разные мнения, но в итоге все сошлись на том, что сам исторический Баухауз был очень разнообразен. Первая книга, в издании которой я участвовал уже как директор фонда, была посвящена конфликтам и противоречиям внутри школы (Bauhaus Conflicts 1919—2009: Controversies and Counterparts). У каждого студента, педагога был свой Баухауз, своя версия этой идеи, и странно объявлять сегодня какую-то одну из них единственно истинной. Так что в конце концов мы выбрали очень сдержанный и нейтральный корпоративный стиль, но для каждого проекта, для каждого номера журнала приглашаем разных дизайнеров и предлагаем им порефлексировать над собственной интерпретацией наследия и идей Баухауза.

То, что мы изучаем наследие школы, ни в коем случае не дает нам право какого-то «официального» определения: Баухауз давно стал частью публичного дискурса. Мы можем структурировать этот дискурс и создать платформу для разнообразных современных суждений о том, чем же был Баухауз, — вот наш подход. Один студент Баухауза в Веймаре сказал как-то раз: «Мой Баухауз лучше, чем твой», и такая позиция справедлива до сих пор.

Выставка «Баухауз в Калькутте»

— Однако в Баухаузе в Дессау все еще можно учиться — я говорю про ваш «колледж», вашу образовательную программу. Здесь каким-то образом учитывают педагогический опыт 1920-х годов?

— Сейчас масштаб нашей образовательной программы весьма скромен, у меня есть амбиция его расширить. Надеюсь, к столетию Баухауза (2019 г.) удастся найти какой-нибудь источник финансирования. То, что мы сейчас делаем в колледже, безусловно, отличается от модернистских практик, однако наш ключевой ориентир — это баухаузовское понимание преподавания как исследования и нацеленность образования на практику.

Традиционно человек учит тому, что знает. Гораздо интереснее учить тому, что неизвестно тебе, осознавая свою педагогическую деятельность как исследовательскую. Но еще интереснее становится, когда говоришь: «О'кей, но нам этого недостаточно, мы хотим практически внедрить наше исследование в общество». Баухаузу, надо сказать, пусть и не всегда, но удавалось это делать: вспомним хотя бы мебель, которая до сих пор выпускается, или деятельность Ханнеса Майера, построившего вместе со своими студентами несколько домов для рабочих. Это впечатляющий идеал, к которому мы стремимся. Условия сейчас другие, общество другое, но сам принцип ничуть не устарел.

Один студент Баухауза в Веймаре сказал как-то раз: «Мой Баухауз лучше, чем твой», и такая позиция справедлива до сих пор.

Мебель, конечно, мы не проектируем — сейчас и так хватает дизайнеров, которые изучают современные материалы и работают с ними. То есть мы стараемся искать какой-то иной взгляд на проектирование, а не повторять то, что уже делают сотни и тысячи профессионалов.

— Основной фокус этой программы, как кажется со стороны, — архитектура, урбанистика…

— Да, у нас примерно 80 процентов учащихся — архитекторы. В последние 10—20 лет действительно акцент делался на урбанистике, но сейчас я пытаюсь отойти от этого, несмотря на то что это область моих собственных профессиональных интересов. Дело в том, что когда это все у нас начиналось, урбанистикой не занимались почти нигде, а потом она стала очень модной, и учебных центров с такой направленностью сейчас много. Я лично считаю, что от этой темы уже можно отойти. Сельская местность, например, ничуть не менее интересна, чем город, а приватное — чем публичное.

Но важно сохранить то, что предложила урбанистика последних десятилетий, — изучение города как комплекса спланированных и произвольных факторов, формального и неформального. Организованное «сверху» проектирование имеет весьма ограниченное влияние на жизнь общества, это нельзя не учитывать. Подобный подход можно применить, однако, и к приватному пространству, и к деревне и т.д.

Международная выставка городской реконструкции в Дессау

— По соседству с вами, в двух шагах от исторического здания школы, находится Институт архитектуры Дессау. С ними вы какие-то отношения поддерживаете?

— Конечно. Они даже арендуют у нас несколько помещений. Профиль у них совершенно иной: они занимаются образованием в сфере архитектурного проектирования, в то время как мы связаны с практической профессиональной деятельностью более опосредованно. Но мы всегда сотрудничаем по отдельным проектам. Сейчас мы разрабатываем совместную магистерскую программу «Исследование проектирования», которая станет базой для аспирантских работ. Институт архитектуры является факультетом Ангальтского университета, так что у них есть формальные возможности для подобного рода инициатив, а у нас есть наш «бренд» и наша история.

— Дессау, конечно, не самый привлекательный город Германии — типичное восточногерманское захолустье, если называть вещи своими именами. Ваш фонд как-то работает с регионом и его проблемами?

— Вообще-то фонд ставил перед собой вопросы регионального взаимодействия с момента своего основания. К таким проектам относится Industrial Garden Realm (Парково-промышленное королевство) — разработанное нами в начале 1990-х предложение по деиндустриализации региона на основе концепции пейзажного парка XVIII века. Рядом с нами находится комплекс эпохи Просвещения — «Парковое королевство Дессау-Верлиц», признанный объектом Всемирного наследия, так что выбор этого ориентира не был случайностью. Мы пытались актуализировать идею английского парка, это был масштабный проект, и кое-что даже удалось реализовать.

После 2002 года в Дессау и других местах (в том числе в Петербурге) проводилась международная выставка «Убывающие города» (Shrinking Cities), посвященная 19 городам, в том числе Дессау. Главный вопрос был — что делать с городами, теряющими население и экономическую стабильность.

Сейчас есть новые проекты, нас интересуют, к примеру, новые возобновляемые источники энергии, и мы хотим взаимодействовать с региональными инженерами. Мы играем определенную роль для локального сообщества и пытаемся найти какие-то важные темы, волнующие регион, хотя, конечно, не претендуем на то, чтобы быть комиссией по проектированию и строительству.