Ян Граруп: «Все дело в людях»

ИРИНА ПОПОВА поговорила с Яном Грарупом, победителем World Press Photo 2013

Мы с датским фотографом Яном Грарупом вышли из зала Felix Meritis, где в течение трех дней программы World Press Photo в Амстердаме непрерывно шли слайд-шоу, в основном фотографии из горячих точек. После темного зала и контрастного экрана солнце резало глаза. «Я дам тебе интервью, но ты тогда найди мне хорошего тату-мастера в Москве, ладно?» Руки Яна Грарупа испещрены татуировками, и кажется, что он делает их в каждом месте, куда попадает. «Ничего, что я буду есть бутерброд во время нашего разговора?» — «О'кей. А ничего, если мы будем идти во время разговора?» Я провожала его до амстердамского боди-салона, где продают всевозможные кольца и приспособления, вживляемые в тело. Субботний Амстердам был забит народом так, что периодически мы с ним расходились, потом снова сходились или на нас наезжали велосипедисты, крича и звеня звоночками.

 
— Почему Сомали, Ян?

— Сомали — это страна, где последние несколько десятилетий продолжается война, голод и отчаяние. Мне кажется важным рассказать в своем проекте о людях, живущих там и испытывающих огромные проблемы в повседневной жизни. Поэтому я назвал свой проект «Между войной и голодом».

— Да, жизнерадостное название... Это проявление комплекса вины западной цивилизации перед Африкой и странами третьего мира или нечто иное?

— Нет, это всего лишь мой личный проект. И надеюсь, что он сможет повернуть что-то в сознании других людей.

— Я слышала, Сомали — это самая небезопасная страна в мире. Кто-то из фотографов, побывав там, просто отказался ехать туда снова...

— Да. Сомали — это страна, где к своей безопасности нужно относиться крайне серьезно. С тех пор как «Аль-Шабаб» (вооруженная исламистская группа. — И.П.) получила власть, по улицам небезопасно ходить, особенно мне, европейцу. Очень многих моих коллег там захватили в заложники или... (молчит) да, убили. Ты не поверишь, каждый день я плачу 1500 долларов за охрану.

— То есть ты, как в кино, ходишь всюду с двумя телохранителями?

— Не с двумя, а с восьмью. Да, у меня восемь телохранителей каждый день.

— Как же тебе удается снимать? Ты никогда не думал, что зрителю интереснее всего будет увидеть историю о западном человеке, который приехал в незнакомое место, где последние два десятилетия идет война, и нанял восемь телохранителей, чтобы снимать проект?

— Нет, я концентрируюсь на внешнем мире. Субъективная реальность мне неинтересна как таковая.

— Скажи, а что заставило тебя выделить из огромного внешнего мира именно историю про сомалийских баскетболисток?

— Так часто случается, что во время съемки больших проектов по пути попадаются маленькие частные подистории, на которых я иногда решаю сконцентрироваться. Эти истории никогда не найти путем предварительного исследования у себя дома, по интернету. Можно встретить таких людей уже только на месте, в пути. И никогда не знаешь, сколько всего важного и интересного встретишь. Баскетбол в Сомали, да еще и среди женщин… они идут на огромный риск, чтобы продолжать заниматься тем, что считают нужным. На них несколько раз совершались покушения, их постоянно хотят убить.

— Почему?

— Считается, что женщина должна носить хиджаб и не проявлять никакой активности, кроме рождения детей и домашних обязанностей. А эти девушки оголяют свое тело, носят спортивную форму, прыгают, бегают и ведут себя «непотребно»...

— И поэтому ты начал на своем сайте кампанию по сбору денег им в помощь?

— Да. Я считаю нечестным, что получаю полторы тысячи евро за победу в конкурсе с историей о них, а они там каждый день борются за свое существование. Я полностью передам им призовые деньги и еще пять тысяч евро пожертвований собрал через интернет. Отдельно предстоит документировать сам момент передачи, их реакцию и, конечно же, их развитие с течением времени.

У меня восемь телохранителей каждый день.

— Получается, опять старая добрая история про то, что фотожурналистика должна спасти мир.

— Я не говорю, что пытаюсь спасти мир. К сожалению, это не в моих силах. Но я пытаюсь сделать хоть что-то, чтобы повлиять на отдельную историю отдельных людей, которых встречаю и которым, по моему мнению, необходима помощь или поддержка — как это произошло с баскетбольной командой.

— По опыту знаю — каждый раз во время выступлений фотожурналистов найдется хоть один человек в зале, который, в тему или не в тему, встанет и спросит: а что вы будете делать — снимать или помогать?..

— Я, конечно, не доктор, и не в моей компетенции спасать, например, раненых или покалеченных. Что я могу сделать — это попытаться повлиять на общественное мнение своими репортажами.

— Все сейчас говорят о кризисе фотожурналистики. Так ли это? Как вам удается снимать проект длиной в четыре года, да еще и помогать героям этого проекта?

— Если люди готовы пожертвовать пять тысяч евро, значит, все не так уж плохо. Просто сейчас изменилась платформа: старые печатные медиа уходят на второй план и скоро совсем исчезнут. Но у нас появилось гораздо больше возможностей доносить до людей свои истории — это интернет. Думаю, что за социальными сетями и блогами будущее.

— Значит ли это, что фотограф должен теперь заниматься сам и производством, и дистрибуцией своих историй? Как я понимаю, одному с такой задачей не справиться. Вот ты на своем выступлении показывал мультимедиа, смонтированное командой Bombay Flying Club. А до этого ты работал с агентством NOOR.

— Из NOOR я ушел, потому что административные вопросы, управление агентством отнимали слишком много времени и сил. Там работает персонал, которому нужно платить зарплату независимо от того, есть у тебя съемки или нет. А я часть времени хотел посвящать собственным проектам. Поэтому и ушел.

— Получается, лучше все-таки одному?

— Нет универсальных рецептов. Можно и одному. Но должна возникнуть новая система реализации и продвижения фотопроектов. Так же как и новая экономическая база. Издания сильно уменьшили свои гонорары, да и заказ на съемку есть не всегда. Однако существует еще та часть, где ты занимаешься исключительно своими проектами, инвестируешь в них. Вот я начал кампанию по сбору средств на свою книгу про Сомали, потому что кризис коснулся и книжного бизнеса. Книги покупают сейчас гораздо меньше. Часть денег на издание нужно все равно собирать.

Я считаю нечестным, что получаю полторы тысячи евро за победу в конкурсе с историей о них, а они там каждый день борются за свое существование.

— Конечная форма презентации твоего проекта — это книга?

— Да.

— Но не думаешь ли ты, что книгу на те темы, которые ты затрагиваешь, не всегда хочется поставить на полку и перелистывать по воскресеньям?

— Круг зрителей моих фотографий в любом случае достаточно ограничен. Но по-прежнему есть очень и очень многие, кому близки темы, которые я затрагиваю, и они захотят иметь книгу и ее перелистывать.

— А ты не пробовал снимать более близкие тебе темы? Мир вокруг тебя? Данию, например?

— Дания как объект для съемки мне неинтересна. Да, я возвращаюсь домой, чтобы провести время со своими детьми, но потом снова уезжаю. Я тянусь к тем местам, где живет мое сердце.

— Сомали? Да, симпатичное во всех отношениях местечко...

— Дело не в том, что там трудно или опасно. Все дело в людях. Несмотря на все трудности, эти люди открыты и всегда готовы протянуть руку помощи.

— Мне интересно, что по контрасту с тем, что ты говоришь, на твоих фотографиях почти неразличимы сами люди. Там много чистой классической фотографии — вещи в себе. Тут я снова ясно вижу конфликт эстетического и этического, который не решен еще со времен Сальгадо или более ранних. Как можно изображать смерть, разруху красиво?

— Я не вижу здесь никакого конфликта. Кадр должен быть хорошим, он должен останавливать взгляд. Рассматривая, зритель, возможно, задумается о бедах и несчастьях, которые там изображены.

— Ты делаешь черно-белые снимки. Это помогает добавить трагизма?

— Нет, просто цвет чаще всего засоряет взгляд. Он не несет никакой новой информации, но сильно отвлекает от содержания. Например, синее небо или зеленая трава. Они такие яркие, что все внимание — на них, а я хочу обращать внимание прежде всего на людей, их лица, взгляды. И черно-белое изображение в этом помогает.

Если вы будете снимать историю без эмпатии, у вас ничего не получится.

— Ты придерживаешься классической эстетики. Когда-то ты упоминал, что твои любимые фотографы — Юджин Смит и Себастьян Сальгадо. Как ты думаешь, должен ли фотографический язык развиваться или есть неизменные классические каноны?

— Фотографический язык неизбежно меняется. Но нет никакой идеи прогресса, все просто ходит по кругу, как в моде на одежду. Сначала модно снимать на средний формат, 6 на 6. Потом панорамы. Черно-белое зерно. Айфон. И в конце все снова возвращается к классической эстетике. Выбора, на самом деле, не так много.

— У тебя есть совет для молодых фотографов, которые желают достичь успеха на этом поприще? Есть ли вообще смысл этим заниматься, какая-то надежда?

— Мой самый главный совет — слушайте свое сердце. Если вы будете снимать историю без эмпатии, у вас ничего не получится. Зритель сразу почувствует фальшь. Только время, проведенное в месте съемки и с героями, только общение и взаимодействие, только помощь и сочувствие помогут вам сделать настоящую историю.

В Москве выставка победителей 56-го международного конкурса World Press Photo пройдет в Шоколадном цехе на «Красном Октябре» с 29 мая по 30 июня.