Журнал одного журналиста

ОЛЬГА ФЕДЯНИНА о жителе Вены, который в одиночку пытался предотвратить ХХ век

Австрийца Карла Крауса на русский переводили крайне мало, у нас он известен в основном своими афоризмами. Между тем медийная стратегия, которую на рубеже ХХ века выбрал для себя Краус как журналист и издатель, выглядит по-новому актуальной именно сейчас, в эпоху медийной революции, переосмысления роли журналиста и форм существования СМИ. Сегодня COLTA.RU публикует статью ОЛЬГИ ФЕДЯНИНОЙ о Краусе и ее перевод одной из его ранних журнальных колонок.

День выхода этого издания очевидец, журналист Роберт Шёй, описывал так: «Куда ни глянь — везде красный цвет. Ах, какое было перешептывание, ропот, мурашки по коже. На улицах, в трамвае, в городском парке — все читали красный журнал».

Дело было в Вене незадолго до начала нового времени, в апреле 1899 года. Красный журнал назывался «Факел», и с выпуском его первого номера начался один из самых парадоксальных сюжетов в истории СМИ. Журнал выходил 37 лет, общий объем его составляет 22 500 страниц в 922 выпусках. Целью создавшего «Факел» журналиста Карла Крауса было уничтожение журналистики.

Через пару лет после старта «Факел» стал (и на десятилетия остался) одним из самых уважаемых и влиятельных журналов для серьезного чтения на немецком языке. Слова «влиятельный» и «серьезный» уже тогда были скрытыми антонимами, но эта закономерность еще не стала стопроцентной. Так вот, успех у журнала был, хотя никаких разумных предпосылок для этого не было — предприятие от начала и до конца выглядело слишком экстравагантно.

«Факел» выходил в Вене с апреля 1899 года и до смерти издателя, случившейся летом 1936-го. Поначалу трижды в месяц, но довольно быстро Краус понял, что придерживаться декад не получится — на обложке появилась надпись: Erscheint in zwangloser Folge (что-то вроде «выходит со свободной периодичностью», проще говоря, нерегулярно). Иногда между отдельными выпусками проходили месяц-два, во время Первой мировой войны и по полгода. Не было постоянства и в объеме. Вначале подписчикам обещали от 16 до 24 страниц, позже число страниц менялось от выпуска к выпуску, бывали и 80, и 100, и 300-страничные номера. Соответственно менялась всякий раз и цена: подписчики платили не за номер, а за «условный номер» объемом в 24 страницы, то есть журнал в 75 страниц считался тремя выпусками и стоил втрое дороже.

И чем больше становилось у «Факела» страниц — и подписчиков, — тем меньше у него оставалось авторов. В первые годы здесь публиковались Франк Ведекинд, Август Стриндберг, Оскар Уайльд, Франц Верфель, Петер Альтенберг, Детлев фон Лилиенкрон, Эльзе Ласкер-Шюлер, Адольф Лоос, Эрих Мюзам. Но сам Краус всегда был главным автором номера. А с 1912 года — единственным; на обложке «Факела» появляется строка Sämtliche Beiträge von Karl Kraus («все статьи написаны Карлом Краусом»).

Диагноз «мономания» ему ставили и при жизни, и после смерти. Разумеется, он был мономаном! Но мало ли мономанов пишут в журналы и издают журналы. Ни один не удостоился того, чтобы Академия наук Австрии сканировала и хранила каждую написанную им страницу, снабдив архив полнотекстовым поиском и словарем. А «Корпус Факела» существует: в 2006-м, когда по закону истек срок охраны прав автора — 70 лет со дня смерти, тексты Карла Крауса стали доступны всем желающим.

Газетные новости перестали быть сообщениями о событиях, а журналисты перестали выполнять свою работу.

О чем писал журнал одного журналиста на протяжении почти 40 лет? В каком-то смысле — всегда об одном и том же. Любимой темой Крауса была Вена. Вернее, венская жизнь в зеркале венской прессы — получившееся отражение он внимательно изучал как неисчерпаемую клиническую картину разворачивающегося конца света. У Карла Крауса была собственная профессиональная метафизика, своя концепция апокалипсиса in progress. Признаюсь, меня она убеждает.

Тысячи и тысячи страниц «Факела» заполнены глоссами, репликами, афоризмами, стихами и скрупулезными многостраничными исследованиями отдельных, иногда микроскопических, событий венской жизни, ни одно из которых автор не считает ни слишком мелким, ни слишком значительным. Арест проститутки. Смерть нищего. Убийство ребенка. Премьера Макса Рейнхардта. Политический скандал. Сексуальный скандал. Отставка кабинета. Назначение кабинета. Праздничное шествие. Уличная драка. Драка в парламенте. Мировая война.

Самое ужасное, что может произойти с любым ни в чем не повинным событием, — стать газетной новостью, полагал Краус. Потому что к началу ХХ века газетные новости перестали быть сообщениями о событиях, а журналисты перестали выполнять свою работу, то есть просто информировать публику о том, что, к примеру, император прибыл в загородную резиденцию и сразу отправился на охоту. Вместо этого газеты и газетчики занялись тем, чем им заниматься было нельзя. Они начали распространять мнения, провоцировать эмоции, популяризировать научные теории, продвигать политические взгляды и рекламировать эстетические концепции.

Но это еще не сам апокалипсис, а только его предпосылка. Апокалипсис начинается тогда, когда тень окончательно отказывается знать свое место. Влияние фикции на реальных людей и реальный мир вырастает настолько, что события начинают случаться для того, чтобы попасть в газету. Люди живут, сверяя свои чувства, взгляды, реакции с заголовками и передовицами. И тогда жизнь становится дурным сном конклава главных редакторов. Вот это и есть конец света, примерно совпавший с первой третью ХХ века. Скрупулезной фиксацией его симптомов «Факел» занимался 37 лет.

Главным его объявленным врагом было то, что сам Краус называл «фраза». Фраза — это то, во что каждый журналист научился превращать любое предложение. Фраза — это предложение, смысл которого при помощи слов не проявляется, а искажается. Предложение, которое морочит голову и пишущему, и читающему, прикидываясь то литературой, то политикой, то наукой.

Главным оружием в его личной борьбе с фразой была цитата: почти все тексты «Факела» строились вокруг цитат из ежедневной австрийской прессы. Именно Краус создал собственную технику обращения с чужим газетным текстом — он никогда не вступал с фразой в полемику, а вместо этого показывал, как эта самая фраза устроена, открывая один за другим скрытые в ней слои лицемерия, продажности, морока и глупости.

Один из самых известных афоризмов Крауса гласил: «Чем ближе разглядываешь слово, тем более отстраненно оно глядит в ответ» («Je näher man ein Wort ansieht, desto ferner sieht es zurück»). В каком-то смысле это и был его метод. Он так долго, подробно, неутомимо разглядывал все детали конструкции фразы, что в конце концов оказывалось достаточно просто повторить ее, уже без всякого комментария. Постепенно это стало центральным жестом почти каждого текста Крауса: жест немого негодования и ужаса, с которым автор выставлял на всеобщее обозрение чужую фразу. После того как на протяжении нескольких страниц он ее препарировал, вкладывая в это исследование всю свою ненависть к журналистике и всю любовь к немецкому языку.

Ненависть Крауса к лицемерию, продажности, глупости и мороку не ослабевала — ни на протяжении одного текста, ни во все 37 лет существования журнала. Стоит ли удивляться, что с какого-то момента во всех венских редакциях даже имя Карла Крауса упоминать было запрещено?

Да, кстати, а почему именно Вена? С одной стороны — Краус там жил. Ну, не повезло городу. С другой стороны, согласно его версии, именно австрийцы и их столица были особенно предрасположены к тому, чтобы стать жертвами и соучастниками этого рокового превращения живой жизни в подобие собственной тени на первой полосе утренней газеты. Потому что у венцев времен конца империи была особенно развита так бесившая Крауса чувствительная жилка, которая позволяла им не морщась говорить в кондитерской, что «это не пирожное, а поэма». С его же точки зрения, страна, которая начинает с того, что называет пирожное поэмой, заканчивает тем, что получает поэзию, сделанную из заварного теста.

(NB. Если кто-то из читателей по ходу решил, что Карл Краус был человеком левых или же прогрессивных взглядов, — значит, я плохо описываю. Картины он у себя дома держал сюжетные и в позолоченных рамах, в театре ненавидел уже упомянутого Рейнхардта, а позже и Пискатора. Из драматургов преклонялся перед Шекспиром, в музыкальном театре предпочитал Оффенбаха. Это не мешало ему нежно любить Брехта и не выносить Толстого.)

Диагноз «мономания» ему ставили и при жизни, и после смерти. Разумеется, он был мономаном!

Но вообще-то, если судить по истории «Факела», следует предположить, что среди всех черт характера австрийцев вообще и жителей Вены в частности одной из преобладающих была склонность к мазохизму. Потому что, годами оставаясь объектом наиболее злобных нападок Карла Крауса, они годами же оставались его самыми верными читателями и почитателями. «Факел», как было сказано выше, еще до Первой мировой войны превратился в популярнейшую венскую «институцию», а в послевоенное десятилетие имел статус просто культовый. И если издатель «Факела», который вел сугубо кабинетный образ жизни, ввязывался в открытую войну с особо опасными объектами своей ненависти, то город готов был его поддержать. Как это случилось, например, с популярным и чрезвычайно беспринципным журналистом и издателем Имре Бекесси, владевшим главным венским таблоидом «Час» (одним из его «специалитетов» было зарабатывание денег на НЕпубликации статей). Краус был единственным человеком, который не только выступил против Бекесси и его издания, но и продолжал свои нападки на протяжении трех лет — доводя дело до судебных разбирательств и публичных слушаний. Вена любила свой «Час», но тем не менее Вена отчетливо заняла сторону Крауса. В 1928 году Бекесси уехал «на воды» и больше в город не вернулся. Увял и его газетный бизнес.

Самое впечатляющее описание Крауса на пике его популярности есть у Элиаса Канетти. Одна из книг его автобиографической трилогии так и называется Fackel im Ohr («Факел в ухе» или «Слушая Факел») — большая часть ее описывает Вену конца 20-х годов, в которой Карл Краус и его «Факел» являются чуть ли не главным центром притяжения.

Ну и если уж речь зашла про популярность, то под занавес — последний важный вопрос. Всех же нынче интересуют успешные и неуспешные бизнес-модели для «серьезных СМИ». Какая бизнес-модель была у «Факела»?

Коль скоро Краус был издателем, редактором и единственным автором своего журнала, то он же, конечно, был и его финансовым директором. Он всегда работал за деньги — но никогда для того, чтобы прокормить себя. В городе Йичин, где он родился, в Восточной Богемии, у семьи была бумажная фабрика, хорошая, налаженная. Причитающаяся ему доля доходов от семейного предприятия позволяла Карлу Краусу оставаться обеспеченным человеком на протяжении всей жизни, включая совсем лютые годы Первой мировой войны и после нее. Таким образом, журнал освобождался от необходимости платить жалованье и гонорары своей редакционной и управляющей части. Ничего, кроме своего собственного безбедного существования, Краус семейными деньгами не оплачивал. Аренда редакционного помещения, жалованье нескольких сотрудников, бумага, печать, распространение, накладные расходы — все это «Факел» финансировал через подписку и розницу, в лучшие годы принося еще и неплохую прибыль, которая откладывалась на нужды самого журнала. Большое неудобство для историков состоит в том, что Краус был хорошим издателем: тиражи журнала вычислить довольно сложно, потому что он по нескольку раз оперативно допечатывал те выпуски «Факела», которые хорошо распродавались. А это случалось нередко.

Система эта работала и в 1900 году, и в 1918-м, и в 1936-м. То есть в 1936-м она, конечно, уже не работала, а дорабатывала, теряя рентабельность вместе со стабильностью. Я, кажется, еще нигде не упомянула, что Карл Краус был евреем — если кто-то не понял. Проживи он на полгода дольше, финал его жизни и его дела едва ли оказался бы мирным. Но он в каком-то смысле «успел»: наверное, это милость небес. И все случилось естественным образом — столкновение с велосипедистом на темной улице; от последствий этого столкновения Карл Краус через несколько месяцев скончался 62 лет от роду. После похорон и улаживания всех формальностей его личный финансовый баланс и баланс «Факела» сошлись на ноль. Он никому не остался должен, после него некому и нечего было наследовать, кроме архива, который нужно было уже не столько наследовать, сколько спасать. Все ресурсы были использованы и отработаны, а тут как раз закончилась и жизнь.

Сноска в конце, чтобы скорректировать неизбежную односторонность этого портрета. Карл Краус был не только создателем и издателем «Факела», но и автором выдающихся исследований, посвященных немецкой грамматике, одним из самых известных благотворителей своего времени, поэтом, автором тысячестраничной любовной переписки, длившейся двадцать пять лет, претендентом на Нобелевскую премию по литературе, популярнейшим декламатором, собиравшим огромные залы своими публичными чтениями Шекспира и Гете. Но это все уже другие истории.

Постскриптум. Как вы заметили, я не цитирую, а пересказываю. Краус слишком любил цитировать других — а свои тексты обустраивал так, чтобы любителям отдельных предложений там было нечем поживиться. Поэтому я просто предлагаю тем, кто дочитал до этого места и не потерял интереса, одну из ранних колонок Крауса в «Факеле» — полностью. Там все написано.