Крайняя воспитательная мера

ЕВГЕНИЯ ПИЩИКОВА считает, что легализация короткоствольного оружия в стране сильно способствовала бы исправлению нравов

Как только случается преступная стрельба (я имею в виду дело Помазуна), сразу завязывается разговор об оружии, о «народном пистолете» — продавать или не продавать, иметь или не иметь, изымать или пусть. Разговоры прохладные и пустые, все аргументы идут не по первому разу.

Течет, как река, вялая дискуссия, и всякий раз по этой реке плывет какой-нибудь топор до села Кукуево, а именно — особо веское и острое суждение человека при должности, гражданина по найму: на сей раз депутат Овсянников (ЛДПР) говорил о срочной необходимости легализовать короткостволы. «Если бы в это время в Белгороде (имеется в виду день, когда Помазун принялся стрелять в прохожих. — Е.П.) в этом месте проходили двое-трое мужчин, вооруженных короткоствольным нарезным оружием с целью самообороны и защиты окружающих, я уверен, они бы применили оружие, чтобы этот мерзавец не стрелял по людям», — говорил Овсянников. Кинематографической силы воображаемая картинка. Но тут же депутатской мечте о честном пистолете, пистолете — уравнителе шансов, пришел конец, г-н Путин высказался мельком в интервью в том смысле, что на руках у населения и так много оружия, поэтому стимулировать процесс опасно. В общем, действительно много. Желающий пострелять, как известно, всегда найдет из чего. Помнится, в краеведческом музее города Буй мне довелось осмотреть экспонат — кожанку ходока Налетова, в которой он ворвался в кабинет к Владимиру Ильичу Ленину с революционной просьбой: «Велите отгрузить Буйской республике оружия!» Ленин ласково принял энтузиаста и посоветовал оружие изыскать на местах. По слухам, выход нашелся — революционная ячейка города Буй ограбила железнодорожный состав, который вез боеприпасы революционной ячейке города Кострома.

В общем, никто и не сомневался, что оружие частным лицам продавать в России никогда не будут. Разговоры эти всегда были бесплотными — так, трепетанье гражданских притязаний на ветру. В стране, где имелся хотя бы намек на некие народные волнения, хотя бы тень того, что можно было бы назвать предреволюционной ситуацией, кто ж будет раздавать населению хоть короткоствольное, хоть длинноствольное нарезное? Это ж учебник истории для девятого класса не помнить.

Так что твердо зная, что легализации оружия не будет, не затрудняя себя аргументами, можно позволить приступ воображения: а что все-таки было бы, кабы оно стало доступно филистеру — оружие? Как изменилась бы общественная атмосфера?

Это, думаю, было бы обаятельное изменение. И ведь многие думают так же. Вот глядите — в популярной фейсбуковской гостиной, хозяин которой — противник легализации (видит в мужской любви к коротко- и особенно длинностволам лжемужество и дурную чувственную подкладку; не доверяет чумазым), один из гостей-комментаторов пишет: «Когда народу раздадут оружие, все сразу станут вежливыми на дорогах, вернутся обращения “сударь”, “сударыня”, приятней станет жить!»

Самое интересное, что так бы оно и случилось. И действительно, началось бы с автомобильных дорог — тут правильно угадано. Неоднократно я видела, как новинки поведенческой нормы рождались и обкатывались именно на дороге. Видела, как выстраивалась иерархия, смягчались или, напротив того, ужесточались нравы. Всю историю общественной нравственной гигиены (гигиенны огненной) можно написать по видеосюжетам, снятым с помощью автомобильных регистраторов, — кстати, в сети есть несколько сообществ, размещающих эти записи. Даже самое домашнее, жежешное из них («Чрезвычайное происшествие») имеет более четырех миллионов просмотров в месяц. В этих группах собраны тысячи записей дорожных происшествий: казусов, случаев, счастливых поворотов руля, маленьких подвигов опытных автомобилистов, драк, наездов, запугивания, бряцания травматикой и бейсбольными битами, обмана, ругани, божбы — и так до видеозаписей самых серьезных аварий. Дорога — до сих пор мощная метафора «реальной России»; значение автомобиля в жизни русского человека недооценено. Отчего автомобиль так важен? Единственное реальное имущество, субститут недоступной квартиры, витрина, понт, символ какой-никакой независимости. Но еще и броня, защита. Дорога — ристалище, машина — доспехи современного воина, боевое облачение, конь и броня одновременно. Выстраивается иерархия странствующих латников. «Жигули» — «маловата кольчужка»; десятитысячная бюджетная иномарка — ландскнехты, рабочие лошадки войны, дальше идут тяжеловесы с тонированным забралом, великие германцы «Мерседес» и «БМВ», псы-рыцари, и спецсигналы на крыше иной машины — как плюмаж на золоченом шлеме. И есть еще былинные персонажи. Скажем, ветеран на «Оке», поседелый богатырь, обязательный герой девятомайской доброй сказки, в которой обиженный пенсионер таранит «Мерседес», приговаривая: «Я и на танки вот так же ходил». «Ока» или «Запорожец» («твой ржав доспех, усталый воин») как символ победительной слабости — обязательная часть сказочного фольклора, отдушина, утешение, поскольку дорожная этика выстраивалась страхом, осторожностью, опаской, нежеланием связываться с тем, «кто право имеет», с тем, кто страха не знает и оттого внутренне оторван от «благочестивого мира». Что ж, страх — действительно могучий воспитательный метод.

«Когда народу раздадут оружие, все сразу станут вежливыми на дорогах, вернутся обращения “сударь”, “сударыня”».

С этой точки зрения «доброе оружие», «честный пистолет», вдруг ставший бы доступным добропорядочному обывателю, законопослушному филистеру, сыграл бы свою волшебную роль. В конце концов, не мы ж первые: «Бог создал людей слабых и сильных, а полковник Кольт уравнял их шансы».

Да, и насчет не ведающих страха персонажей — позвольте в абсолютное бесстрашие не поверить. Как известно, до 1953 года в психиатрических лечебницах не было ни одного больного, называющего себя Сталиным и считающего себя вождем народа. Можно предположить, что оцепеневшие от страха врачи такого рода параноиков тотчас сдавали в холодную, но есть свидетельство Константина Николаевича Корнилова, директора Института психологии АН СССР. В 1957 году он упоминал об этом своеобразном феномене: больных именно со сталиноманией было ничтожно мало. Страх побеждает даже безумие; что ж говорить о разбалованности.

Так что прекрасным средством смягчения нравов и освежения атмосферы был бы обывательский короткоствол. Какие чудесные разговоры, действительно, могли бы мы услышать на улице!

«Не соблаговолите ли, милостивый государь, чуть отъехать в сторону»; «Голубчик в кожаном картузике, вам не кажется — вы уж простите, милый мой человечек, — что вы меня подрезали?»; «Ай-яй-яй, что ж это у нас такие славные собачевские без намордничка бегают?»

Но — российским реформаторам никогда не хватает смелости предположить, что вольности, позволенные населению, могут привести к смягчению, а не ожесточению. Это я не к тому, разумеется, чтобы обсуждать причину, по которой народный пистолет не будет и не может быть легализован именно сейчас. Я ж так хотела — вообразить. А сейчас даже пафоса особенного не поддашь — общество расколото, фейсбучек полнится страхами; свой же брат разночинец боится народа-оруженосца. Вчера только прочла чудесную фразу у какого-то взволнованного комментатора: «Что ж это будет, если у каждого за обшлагом зипуна будет спрятан обрез?» Действительно — что? Страшно будет.