Андрей Могучий: «Настоящее растет медленно»

Художественный руководитель БДТ имени Товстоногова — в эксклюзивном интервью COLTA.RU

 
Минувшим днем в Санкт-Петербурге министр культуры РФ Владимир Мединский официально представил труппе Большого драматического театра имени Товстоногова нового художественного руководителя, утвержденного вчера худсоветом театра — основателя легендарного «Формального театра», лауреата премии «Новая театральная реальность», четырежды лауреата Национальной театральной премии «Золотая маска» Андрея Могучего. От общения с прессой худрук БДТ отказался, сделав исключение для ДМИТРИЯ РЕНАНСКОГО.

— Четыре года назад в нашем приуроченном к двадцатилетию «Формального театра» разговоре вы признались в том, какое сильное зрительское влияние, притяжение товстоноговского БДТ испытали в молодости. Что вы ощущаете сегодня, приходя на эту священную для каждого рожденного в Ленинграде территорию повышенной мифоемкости — теперь уже на правах полновластного хозяина?

— Я иногда иду по улице Зодчего Росси и думаю: не снится ли мне все это? Ежесекундные бытовые проблемы, связанные c открытием второй сцены Александринского театра, которым я сейчас круглосуточно занят, не дают ясно поверить в реальность происходящего. И это, надо сказать, очень хорошее состояние дао: ты совершенно отстранен от проблемы и сильно не паришься. Меня вот спросили сегодня: «Вы волнуетесь?» — а я вроде как и не волнуюсь вовсе, хотя и должен бы был. Это меня даже настораживает: должен же мой организм реагировать на такой-то вызов. Но, с другой стороны, я стараюсь культивировать в себе это чувство, чтобы оно не потерялось за предоставленными мне машинами с водителями. Конечно, имеет место растроение личности: раньше приходилось балансировать между  дорогим мне маленьким «Формальным театром» и родной Александринкой, теперь сохранить баланс будет гораздо сложнее: одно дело жонглировать двумя шариками, совсем другое — тремя. Наверное, именно от этого такое состояние прострации. Но я знаю жонглера в нашем цирке, который поставил мировой рекорд, умудряясь управляться с двенадцатью, что ли, шариками. То есть возможности человеческого организма, мне кажется, еще не исследованы.

— С тех пор, как информация о вашем возможном назначении просочилась в прессу, все заинтересованные стороны — вы, театр, министерство — последовательно хранили молчание, отказываясь от каких-либо комментариев. Можно ли хотя бы сейчас, когда все уже состоялось, пролить свет на процедуру вашего назначения?

— Все началось со звонка одного очень уважаемого в театральных кругах человека, сыгравшего роль посредника между мной и Минкультом — его имя я бы не хотел сейчас называть. Он обратился ко мне со вполне конкретным предложением, на которое я отреагировал, мягко говоря, довольно эмоционально — эту шоковую информацию нужно было отрефлексировать. А в те дни я как раз собирался в Москву по собственным делам — и, коль скоро я уже и так оказался в столице, решил согласиться на встречу с Мединским. Тем более что первую встречу в любых переговорах я всегда расцениваю как никого ни к чему не обязывающую. Но так уж случилось, что события стали развиваться стремительно, с такой головокружительной быстротой, которая мне в принятии решений вообще-то не свойственна. Тогда я понял, что ничего решать, в сущности, не надо, все решается без меня — волна несет тебя в правильную сторону, и все, что от тебя требуется, это просто расслабиться и отдаться течению. Тем более что я уже давно заметил: каждые 7-8 лет в моей жизни происходят серьезные перемены, позволяющие двигаться дальше, причем происходят помимо моей воли — какая-то комета, что ли, падает...

Человеческие отношения для меня иногда бывают дороже профессиональных, и уж тем более карьерных.

— При всем при этом решение принималось вами на не слишком благополучном фоне: с одной стороны — личные обязательства перед Александринским театром, с другой — непростая ситуация, сложившаяся в последние годы вокруг БДТ...

— Разумеется, были и дискуссии, и консультации с близкими мне людьми. Я вот, кстати, до сегодняшнего дня страшно переживал, что не успел посоветоваться с людьми театра — нужно было, наверное, поговорить с Алисой Бруновной (Фрейндлих — ред.), Олегом Валериановичем (Басилашвили — ред.), Ириной Николаевной (Шимбаревич — ред.). Вместо этого я почему-то уехал с дочкой из страны — а сегодня подумал, что может быть, оно и к лучшему: в противном случае я бы наслушался всего и пришел бы на сбор труппы загруженный. Я ведь прекрасно понимаю, насколько болезненный момент переживает сейчас труппа — все-таки Темур Нодарович Чхеидзе проработал в БДТ двадцать два года, и сегодня его эпоха объективно закончилась. Все связи будут рваться, все привычки будут меняться — причем вне зависимости от того, кто бы занял место худрука. Но и для меня ситуация не слишком простая — я на полном ходу врезался в стену. Мозг болит.

— С момента утечки информации о том, что Минкульт ведет с вами переговоры, до дня, когда было официально объявлено о вашем назначении, прошло около полутора недель. Как проходили переговоры, какие условия и требования вы выдвигали министерству, как реагировал на них Мединский?

— Я бы предпочел по-прежнему не комментировать эти сугубо внутренние процессы. Отвечу так: я довольно искренне выдвигал максимально жесткие, нереальные, я бы даже сказал, требования, в надежде, что Минкульт от меня отвяжется. «Знаешь, нет, этот человек не вполне вменяем, с ним работать нельзя» — такой вариант меня бы вполне устроил, я с самого начала находился в положении «пан или пропал»: у меня и без БДТ в жизни хватает проблем, чтобы в них раствориться. Могу сказать максимально обтекаемо: в конце концов был найден некий компромисс, вполне устроивший и меня, и Минкульт.

Вся структура театра должна быть сартикулирована как художественное целое.

— Ваш приход в БДТ связывают с неизбежными реформами разной степени радикальности, которые театру придется пережить в ближайшие годы. Вместе с тем, на представлении труппе вы пообещали — и эта фраза уже успела стать крылатой — что «все будет медленно и не больно». Как вы собираетесь учитывать недавний травматичный опыт реформирования столичных театров?

— Нетрудно было предсказать, что этот опыт окажется таковым — какой еще реакции можно было ожидать при весьма определенных психоневрологических свойствах актерской профессии? Другое дело, что реформы были проведены неаккуратно, пусть и абсолютно правильно по своей сути — но с ошибками, бездарно по форме. И для реформирования БДТ нужно, разумеется, искать свои пути и методы, которые бы подошли театру с такой историей, с такой труппой. Ужас нашей жизни — не только театральной, кстати — заключается в том, что никто и никогда не думает о людях, о человеческом факторе. А для меня это в конечном итоге самое важное.

— Ваш приход в БДТ маркирует начало нового этапа не только в жизни товстоноговского театра, но и в вашей собственной судьбе. Вы проработали в Александринском театре восемь лет, всеобщее признание пришло к вам именно в стенах великого здания Карло Росси. Как отреагировал на ваше назначение худрук Александринки Валерий Фокин, в свое время пригласивший вас присоединиться к «театру прославленных мастеров»?

— Фокин, конечно, не ожидал. Тем более что и у меня, и у него были на ближайшие годы совсем другие планы — прежде всего связанные с работой новой сцены Александринки. Но Валерий Владимирович второй раз в моей жизни продемонстрировал свои высокие этические профессиональные качества — так что мне опять остается только низко ему поклониться. Он ведь не просто адекватно воспринял мое решение, он предложил мне самую активную свою помощь. Признаюсь, реакция Фокина очень повлияла на мое решение — если бы он поступил иначе, я не уверен, что согласился бы возглавить БДТ. Человеческие отношения для меня иногда бывают дороже профессиональных, и уж тем более карьерных.

— В связи с назначением в БДТ вы уходите из Александринки?

— Нет-нет, в ближайшее время я пока что буду работать на два театра — до какого-то момента, не хочу сейчас загадывать, до какого именно. Сотрудничавшие со мной знают: если я берусь решать ту или иную проблему, у меня весь организм начинает в нее погружаться. Я довольно скоро должен буду сделать над собой серьезное усилие, чтобы перестать думать про БДТ и заняться вплотную открытием Александринки-2 — на ее создание было потрачено семь лет моей жизни, это такой костюм, сшитый специально для меня, по моим меркам. А у меня сейчас голова одним БДТ забита. Я даже ночью закрываю глаза — и вижу...

— ...строительные леса, установленные на основном здании театра на Фонтанке?

— Да нет, пока, слава богу, я в большей степени занят мыслями о художественной программе, которую я могу предложить театру.

Работа с Фокиным стала для меня бесценным опытом, и я еще буду, конечно, задавать ему вопросы из разряда «как это ты так умудрился».

— В БДТ вам предстоит дебютировать в принципиально новом для себя амплуа — интенданта, формирующего всю художественную политику вверенного ему театра, а не одной его экспериментально ориентированной сцены, как было в Александринке. В профессиональном сообществе сейчас только и говорят о том, кого Могучий позовет на постановку первым, а кого — вторым: Кристиана Смедса? Аттилу Виднянского?

— Кого звать, кого не звать — это все вторичные и даже третичные вопросы. Первична художественная программа: когда она возникнет, тогда появятся и названия спектаклей, и имена режиссеров, которые будут их ставить, и имена актеров, которые будут в них играть. Вот про вторую сцену Александринки я могу сейчас километрами говорить: вся структура театра должна быть сартикулирована как художественное целое, а в случае с БДТ для этого элементарно не было времени — так что мне совершенно не хочется сейчас быть попусту бренчащей балалайкой. В Европе новый интендант формирует свою программу в течение двух лет — артикулирует ее художественно, практически обеспечивает договоренностями, обосновывает ее юридически и экономически. Одним из моих требований к Минкульту было время: двух лет у меня, конечно, не будет, но год я для себя вытребовал — полноценная художественная программа БДТ будет представлена до 1 апреля 2014 года. Хотя ситуация развивается стремительно — вполне вероятно, что вместо года я уложусь в шесть месяцев. Конечно, мой внутренний монолог вращается вокруг слов «быстро» и «радикально». Но, как и в случае работы на второй сцене Александринского театра, я сознательно себя торможу: все настоящее растет медленно. Только так и никак иначе — в противном случае потом костей не соберешь.

— Возглавив БДТ, вам придется взвалить на себя бремя не только творческой, но и административно-хозяйственной работы — сегодня для театра она столь же насущна, как и проблемы чисто художественного толка.

— Вполне отдаю себе отчет в том, что дети мои несчастные папу в ближайшее время не увидят. И в том, что стройкой и искусством придется заниматься примерно в одинаковых пропорциях. То есть вопрос лишь в том, насколько на это будет хватать моей нервной системы. Да, придется, по примеру Валерия Фокина, закрывать амбразуру своим телом. Это ведь не просто слова: я хорошо помню, как во время капитального ремонта и реставрации исторического здания Росси строители повторяли одну и ту же мантру — «заливаем бетон, углубляем Александринку», а Фокин все время отвечал им твердым «нет». И только благодаря его усилиям все работы были произведены быстро, эффективно и качественно — театр и сегодня функционирует как идеально отлаженный часовой механизм, без грязи и запаха из столовой. Работа с Фокиным стала для меня бесценным опытом, и я еще буду, конечно, задавать ему вопросы из разряда «как это ты так умудрился». Хотя секрет, конечно, простой: не уходи со стройки — и все будет в порядке.

— Вы уже успели вникнуть в процесс реконструкции и ремонта основного здания БДТ?

— У меня по понятным причинам не было возможности отслеживать ситуацию с самого начала, но то, что мне известно на сегодняшний день из самых разных источников, наталкивает на очень грустные мысли — кажется, какие-то важные вещи уже упущены. Как только в дело включаются завхозы, они начинают активно воплощать в жизнь свои собственные представления о прекрасном. Не хочу сказать о представителях этой профессии ничего плохого, но когда они начинают распоряжаться художественной властью... Эстетика завхозовской красоты неистребима. У меня на реконструкции БДТ переработало много друзей: попав на стройку, через два дня они прибегали ко мне и били в набат, надеясь как-то спасти положение, а через неделю понимали, что это невозможно, и вовсе сбегали прочь. Я страшно жалею, что только что отменилась запланированная на сегодня наша поездка на стройку с Кочергиным (Эдуард Степанович Кочергин — главный художник БДТ, многолетний соратник Г.А. Товстоногова — ред.): кто, как не он знает историю этого театра и готов подписаться под правильностью или неправильностью того или иного решения?

— По официальной информации, БДТ вернется в свое историческое здание осенью, в октябре. Получится ли уложиться в этот срок в реальности?

— Главная задача на сегодняшний день формулируется следующим образом: сделать театр, в который не стыдно будет войти. Хотя мне уже вчера предлагали подумать о том, как будет выглядеть церемония открытия основной сцены. В связи с этим я вспомнил о своей давней идее фикс: всегда ужасно хотелось написать на театральном фасаде флуоресцентными лампочками фразу «Ну, погоди!» — на здании БДТ это смотрелось бы, согласитесь, очень круто.