Решение «проблемы духовности»

МИХАИЛ ЯМПОЛЬСКИЙ расправляется с одним давно раздражающим его словом

Бывают несчастные моменты в жизни общества, когда люди вдруг вспоминают о духовности. Кажется, в жизни России опять настал этот драматический момент. Слово это никогда не имело для меня смысла и казалось эквивалентом полинезийского понятия мана, смутно определяющего силу влияния богов. Леви-Стросс называл ману «парящим означающим», способным осесть на любое означаемое, вроде слова «штуковина». Марсель Мосс так писал о мане: «Идея маны — это одно из тех смутных представлений, от которых, как мы полагаем, мы сами уже избавились, и, следовательно, нам сложно их рассматривать. Темное и неясное, это представление все же используется до странности определенно. Абстрактное и общее, оно тем не менее совершенно конкретно. Его изначальная природа, сложная и запутанная, не позволяет нам провести его логический анализ, и мы вынуждены довольствоваться его описанием». Мосс считал, что европеец покончил с диффузно-магическим мышлением, а потому ему трудно постичь смысл этого неопределенного понятия. Существование понятия духовности в России, однако, говорит о том, что Мосс ошибался и диффузно-магическое все еще с нами. Отчаявшись как-то определить ману, французский антрополог предложил дефиницию столь абстрактную, что она без насилия может быть приложена не только к мане, но и к духовности: мана является «выражением социальных чувств, сформированных то необходимым и универсальным, то случайным образом, относительно вещей, избранных по большей мере произвольно <...>. Понятие маны, как и понятие священного, в конечном счете оказывается лишь чем-то вроде категории коллективного разума, который лежит в основе ценностных суждений, определяющих значимость объектов, разума, который навязывает определенную классификацию вещей, разделяя одни, объединяя другие, устанавливает пути воздействия или пределы изоляции». Нельзя не согласиться с тем, что это изумительное определение совершенно бессодержательно. Я всегда выделял мыслителей маны и духовности в отдельную шаманскую категорию. Любопытно, что духовность в равной мере востребована у нас и хрупкими носителями возвышенного духа, и православными костоправами из «Единой России». Тут полюса сходятся.

В моей жизни был, однако, эпизод, когда я чуть было не приблизился к постижению этого загадочного явления, но шанс так в конце концов и не представился. В славные перестроечные времена каким-то таинственным образом заместителем директора ВНИИ киноискусства, где я служил, был назначен публицист Андрей Нуйкин. В кино он ничего не понимал, культурой не блистал, но был прогрессивным и либеральным. Однажды по какой-то административной нужде я оказался у него в кабинете. Нуйкин завел со мной неформальный разговор, какой в те времена позволяли себе прогрессивные начальники с подчиненными, и вдруг поведал о сокровенном.

— Знаешь, — сказал он, — а я тут недавно решил проблему духовности!
— Да что вы, — изумился я, — неужели вот так взяли и наконец решили?!
— Да, — без лишней скромности ответил Нуйкин, — решил, только вот записать нет времени. Все, знаешь, текучка, дела.
— Андрей Александрович, — заволновался я, — так нельзя, замотаетесь и забудете.
— Твоя правда, надо все отложить, махнуть на недельку куда-нибудь и записать, — сказал заместитель директора мечтательно.

Я, вероятно, не был достаточно настойчив, текучка заела Нуйкина, и решение проблемы духовности осталось неизвестным человечеству. Так что придется пока довольствоваться определением Мосса, да и то относящимся к Полинезии и Меланезии, а не к России.