Истинный Кейв

АРТЕМ ЛИПАТОВ слушает новую пластинку Ника Кейва и The Bad Seeds и вспоминает свои встречи с внимательным сердцедером

До 1989-го в Москве Ника Кейва знали единицы — это если говорить о музыке; так-то фамилия была на слуху уже с год, после известной реплики мальчика Бананана в дурацком кино «Асса». Нет, конечно, можно сколь угодно долго упирать на обширную дискографию австралийского enfant terrible, на его появление в «Небе над Берлином», но моя личная история и память свидетельствуют о следующем: именно в 1989-м в гримерке музыканты непонятно каким боком приехавшей в Москву группы Sonic Youth передали известному тусовщику, а впоследствии — промоутеру и издателю Олегу «Берту» Тарасову несколько компакт-кассет. Не все помню, но отчетливо вспоминаются «Daydream Nation» авторства гостей же, «The Tenement Year» авант-гаражистов Pere Ubu — и «Tender Prey» нашего героя. Кассеты эти в той или иной степени произвели эффект, сравнимый со взрывами глубинных бомб.

Эффект от Кейва был максимален. Потому что альбом не взрывал даже, а наизнанку выворачивал мозг, пораженный, как у меня тогда, вирусом русского рока. В какой-то степени Кейв выступал как антидот, потому что, скажем, битлы и русский рок на тот момент как-то могли уживаться внутри одной головы, а вот Кейв и русский рок — уже нет. Было очевидно, что либо — либо.

В 1991-м он уже был культовым персонажем наряду с Томом Уэйтсом, не меньше. Но вот интервью у Уэйтса почему-то не взял пока ни один российский журналист, а эксклюзивное телеинтервью с Кейвом программа «Экзотика» показала еще в 1992-м; впрочем, это отдельная история, уже рассказанная. Короче говоря, к моменту его первого приезда в Россию летом 1998-го каждый его альбом становился событием, которого ждали сильно заранее; теперь так, наверное, никого не ждут.

Интервью Ника Кейва программе «Экзотика»

В чем тут дело? Наверное, в том, что никто, как он, не мог отобразить жизнь в песне, как бы банально и пошло это ни звучало. Очень показательно в этом отношении чередование нервного, делириозного, вымученного, рвущегося на части «Henry's Dream» и умиротворенно-мудрого, полного приятия всего на свете «A Good Son». А еще Кейв и его Bad Seeds необычайно тонко и точно работали со звуком. Кейв подкупал уникальным сочетанием эсхатологического взгляда на жизнь и отчаянного угара, без которого, как известно, не бывает никакого рок-н-ролла. Помню, после прослушивания песни «Mercy Seat» у меня в голове почему-то билась, как рыбка о стенки аквариума, строчка Макаревича про товарища с Востока, который, как известно, «танцует жестоко» — вот именно жестокие танцы напоминала мне эта песня. Много лет спустя ее спел Джонни Кэш, придав и без того хорошему треку дополнительных смыслов и весомости, но мне тогда и так хватило выше крыши.

С тех пор было много всего — и известный дуэт с Кайли Миноуг, внезапно открывший Ника Кейва московским таксистам, и не менее прекрасный дуэт с Полли Джин Харви, и лекция о том, как написать песню о любви, книги, фильмы, сценарии к ним, музыка к ним... Cлучившийся где-то в конце первой половины этого периода заезд Ника в Россию оказался первым из трех главных концертов того года. Кейв, помню, сидел на пресс-конференции мрачный и угрюмый, стопроцентно соответствующий образу (это потом стало известно, что музыкант был мучим серьезной вещественной абстиненцией), и то ли лениво, то ли нехотя отвечал на вопросы журналистов. Неловко выпячиваться, но из полукомы его вывел ваш покорный вопросом о взаимоотношениях с церковью. Кейв оживился, сказал — вот это отличный вопрос, то, что надо, и начал довольно длинную филиппику относительно того, что, дескать, у него с церковью все в порядке, а вот у церкви есть какие-то непонятные ему самому претензии, хотя он, Кейв, считает роль Бога и религии очень важной (это стало максимально очевидно, когда вышел в свет кормильцевский перевод его первого романа). А вечером того же дня я понял, что этот концерт буду помнить всегда: непросто забыть мероприятие, на котором, как мальчишка, смеется и танцует на балконе Горбушки джазовый гуру Дмитрий Петрович Ухов...

В новом времени Кейв стал константой, величиной вечной, хотя всегда желанной. Появился его проект Grinderman — и стало общим местом мнение о том, что возник он от тоски по буре и натиску юности и зрелости, примерно как Tin Machine у Боуи. Но, в отличие от разноглазого Дэвида, Кейв подошел к делу творчески и в то же время рационально: никоим образом не пытаясь воскресить атмосферу The Birthday Party, первой своей группы, он просто вычленил агрессивную фракцию из того, что делал с The Bad Seeds, расширил ее и углубил.

А потом вернулся к себе самому.

Эффект от Кейва был максимален. Потому что альбом не взрывал даже, а наизнанку выворачивал мозг, пораженный, как у меня тогда, вирусом русского рока.

Кейв — музыкант, оказавшийся на грани эпох и так и живущий: с каждой новой эпохой он подбирает новые и новые грани их, умело интегрируя в собственную жизнь (недавний интервьюер жаловался на то, что Кейв периодически отсылал его за информацией о самом себе в Google, например). То же и с modus vivendi — наш герой умело превращает его в modus operandi, ничем не поступаясь. Панк в смокинге и взлохмаченный поп-музыкант, безудержный хулиган и музыкальный клерк, отъявленный сердцедер и внимательный муж / любящий отец — все это в нем сливается гармонично. Фактически, чередуя взрывы и пение орфеевой лиры, Кейв создает вокруг себя нормальную атмосферу, умиротворяя стихии и возбуждая статику. Фактически Кейв — музыкальный аналог древнеримских парок, знавших тайны прошлого и будущего и плетших нити судеб; только его интересует лишь его судьба, и он ее не столько знает, сколько конструирует. На этом пути приходится поступаться иногда очень важным: сперва с Bad Seeds перестал играть Бликса Баргельд, который куда больше подходил на роль второй половины дуэта в песне про дикие розы, затем, совсем недавно, ушел вечный соавтор и главный по музыке в группе Мик Харви. И не надо говорить о возрасте, о том, что Кейв равняется на разнообразных «возрастных» бардов и крунеров: новый его альбом «Push the Sky Away» — просто новая ступень этого самого формирования реальности.

Понятно, что в развитии он наследует линии «The Good Son», «The Boatman's Call» и в определенной степени «Nocturama» — но термин «наследует» здесь тоже стоит применять осторожно. Потому что — да, это спокойный, углубленный в себя, отчасти вечерний, чуть сумрачный альбом очень взрослого и умного человека. Но это альбом художника, которому уже никому не надо ничего доказывать — и потому он совершенно свободен (в том числе и от диктата Харви, человека, у которого все-таки было собственное представление о саунде Bad Seeds). Поэтому если тут и есть какие-то гитарные хуки, то их приходится искать днем с огнем, поэтому тут слышится восхитительная ирония, поэтому в альбоме этом куда больше убедительности, чем в игровом Grinderman. Ну правда, притворяться крутым и отвязным весело, но быть на самом деле крутым — спокойным и упрямым, со скупыми телеграммами радости во внутреннем кармане пиджака — куда интереснее.

«Jubilee Street»

Когда-то бытовало деление хиппи на обычных, пластиковых (тех, кто надевал джинсы и хайратники только по выходным) и истинных. О последних стоит сказать отдельно: эти люди, согласно классификации, могли одеваться как угодно и вести себя как угодно, но внутри они давали фору любому, самому длинноволосому чуваку из Хейт-Эшбери. Кейв, если отставить в сторону хипповые ассоциации, кажется мне, относится именно к такой породе: он сам сидит за пультом управления, он держит руки на ручках и выкручивает их туда и тогда, куда и когда считает нужным. И я сильно подозреваю, что влияние от поворотов этих ручек и щелчков этих тумблеров сказывается на Вселенной куда явственнее, чем вся эта идиотская суета, которую мы традиционно считаем собственной жизнью.

Новый альбом Ника Кейва & The Bad Seeds «Push the Sky Away» уже в продаже.