Кристина Ополайс: «Я на сцене сумасшедшая, я себя не берегу»

Бывшая хористка Латвийской оперы о своем превращении в международную оперную звезду

Сегодня на обеих сценах Большого театра начинаются гастроли Латвийской национальной оперы. Самый живой музыкальный театр постсоветского пространства, подчеркнуто европейский, но русскоговорящий, довольно регулярно показывает в Москве свои новинки. На сей раз привезли два спектакля, оба в постановке шефа театра Андрейса Жагарса: «Лючию ди Ламмермур» и «Евгения Онегина». Рижская версия оперы Чайковского, которая еще дальше от ожидаемых публикой березок, чем московская, надо думать, не пройдет незамеченной. Украшение постановки — Кристина Ополайс в роли Татьяны, одна из визитных карточек Латвийской оперы, певица со стремительно развивающейся международной карьерой, приехавшая в Москву после дебюта в нью-йоркской Метрополитен.

— Ну как она, Мет?

— Хорошо! Впечатления замечательные. Город понравился, театр понравился, публика понравилась и опера, которую я исполняла, тоже понравилась — это была «Ласточка» Пуччини. Я раньше мало что знала об этой опере, я думала, что это что-то легкое, почти опереточное. Но это оказалось не так. Очень я полюбила эту роль.

— Тебе твой агент советует, что петь, что не петь, на что соглашаться, от чего отказываться, как планировать свою творческую жизнь? Или ты сама решаешь? Или когда предлагает что-то Метрополитен, то вариантов нет?

— Конечно, считается, что если Метрополитен что-то предлагает, то надо ехать. Потому что Нью-Йорк — столица мира, а Метрополитен — главный оперный театр для певца. Это так. Кто там не поет, кто там не мил, может говорить что угодно, но это так, это главный театр. Все хотят туда попасть. Но у меня сложилось все необычно. Я сначала им отказала. Я должна была там дебютировать в 2010 году в роли Мюзетты (вторая женская партия в опере «Богема». — Ред.), но не в новой постановке. И на этот же период поступило предложение о «Русалке» Дворжака в Баварской опере. Мы с моим агентом оба считали, что надо выбирать «Русалку». В Баварской опере это новая постановка, главная роль, известный режиссер Мартин Кушей, вся пресса будет. А в Метрополитен это возобновление старого спектакля, второстепенная роль. И мы пошли на риск, отказали Метрополитен. Конечно, многие мои знакомые говорили, что это плохая идея, потому что больше не пригласят. Но все прошло гладко, без ссор. И мне предложили в Метрополитен дебютировать в 2014 году в роли Мими (тоже «Богема», но уже главная роль. — Ред.). А уже после моего дебюта в Ковент-Гардене в роли Баттерфляй, куда приехали люди из Метрополитен, и в Нью-Йорке дебют ускорился. Нашли, что мне спеть пораньше, — «Ласточку».

— С самого начала у тебя складывалась карьера такой певицы-актрисы, активная режиссура для тебя — нечто само собой разумеющееся. Еще дома, в Риге, был Андрейс Жагарс. Ты — любимица Чернякова, у которого участвовала в трех постановках. Знаменитостью тебя сделала «Русалка» Кушея. Так что не могу не задать малооригинальный вопрос: что для тебя важнее — музыка или театр?

— Ой. Как же объяснить? Я не могу это разделить. Для меня всегда самое главное — в любой режиссуре остаться на высоте как певица. Но без режиссерской задачи я не могу петь. Тело мое противится. Поэтому я не очень люблю петь концерты. Я люблю оперную сцену. Там все помогает. Там есть образ, партнеры. Есть же сейчас разные специализации у певцов. Есть певцы студийные (которые хорошо диски записывают), концертные, оперные. Вот я — оперная.

— Режиссеры тебя мучают?

— Меня — да. Всегда.

— Больше всех Черняков?

— Наверное. Потому что он больше всех меня знает. С Димой непросто, но интересно. Без сомнения, это режиссер, с которым ты всегда растешь и набираешься опыта. Ну и теряешь нервы.

— Вы сделали «Игрока» в Берлине и Милане, «Дон Жуана» в Экс-ан-Провансе и «Енуфу» в Цюрихе. Что было важнее, сложнее, интереснее?

— Самой гармоничной нашей с ним работой была «Енуфа». Мы понимали друг друга с полуслова. Не было споров, недопонимания.

— Вы обсуждали роль, как-то ее вместе лепили или тебе уже выдавали выверенный по миллиметру план?

— Мы даже иногда работали вдвоем, отдельно от остальных, — в принципе, со всеми моими ролями в его спектаклях так было. Мы всегда имели отдельное общение и отдельное время. Это то, что мне нравится. Это важно, когда режиссер спрашивает, удобно ли мне в моей роли.

— Ты должна была быть еще Февронией в его амстердамском «Китеже», но вместо этого родила дочку. Больше нет планов спеть эту партию?

— Нет. Я вообще теперь от русских партий отказываюсь, к сожалению. Вот отказалась от «Пиковой дамы» в Цюрихе, которую там ставит Роберт Карсен. Мне очень жаль. Но мой голос и карьера тянут меня все больше в итальянский репертуар — Пуччини, Верди. И немножечко остается чешского — «Русалка», «Енуфа». А Лизу в ближайшие пять-шесть лет петь не буду. Татьяну пою. Но нечасто. В Мюнхене буду петь, в Ковент-Гардене.

— Тогда надо уже поговорить нам про Татьяну, ради которой ты сейчас в Москве.

— Да, пора.

— Каково петь эту партию на сцене Большого театра?

— 10 лет назад я приехала в Москву с Латвийской оперой в качестве хористки. Были гастроли «Аиды» в Большом. Это было на основной сцене, еще до ремонта. За кулисами стоял запах кошачьей мочи, экзотика. Все хихикали, но мне было это не важно. Тот приезд в Большой театр — это был переломный момент в моей жизни, мне кажется. Вообще-то пение в хоре засасывает. И мне уже вроде нравилось в нем петь, я была довольна и спокойна. Но после спектакля я стояла на сцене Большого театра и сказала себе: «Я вернусь сюда, но как солистка». И сейчас я об этом вспомнила.

Я вообще всегда разговариваю с театрами. С Рижским театром разговаривала, когда еще была хористкой. Ложилась на пол. Слушала биение сердца театра. Одержимая я тогда была.

— Насколько тебе самой близка роль Татьяны?

— Роль Татьяны близка любой женщине, потому что любая женщина была девушкой, и была влюблена первый раз, и переживала то, о чем поет Татьяна: когда в омут с головой, когда хочется верить, что любовь на всю жизнь. Конечно, я по темпераменту больше Тоска — ревнивая, сумасшедшая. Но у нас же много красок. И в отношениях с разными людьми мы разные. И такой, как Татьяна, я тоже была в своей жизни.

— Есть ли новые проекты с Баренбоймом — который в оперном мире, наверное, тебе как крестный отец? Я помню, как он встал перед тобой на колено после берлинской премьеры «Игрока».

— Это он сделал для латвийской прессы. Потому что он меня очень любил. Ну, мы уже успели с тех пор поссориться. Маэстро считает, что я очень подходящая певица для Вагнера, а я не разделяю его точку зрения, и мы как-то на этом расстались. Но я ему очень благодарна, никогда не забуду того, что он для меня сделал. Девчонку из Риги, которую никто не знал, просто так взял и поставил на роль Тоски! Это был риск. Но «Тоска» была очень удачная.

Я вообще-то к нему тогда приехала прослушаться на Татьяну для его постановки в Зальцбурге. Взяла зачем-то еще много других нот с собой и «Тоску» схватила в последний момент. Режиссеру я сразу не подошла. Они с Баренбоймом чуть-чуть поругались между собой. И потом он спросил: «Что у вас еще есть для меня, “Тоска” есть?» — «Есть!» — «А ноты есть?» — «Есть!» Я считаю, что это судьба. И через 10 минут я уже пела ему Vissi d'arte. Через две недели он меня еще раз пригласил отпеть прослушивание — почему-то оно в Вене было. А потом еще через две недели — в Берлинской филармонии, перед его концертом. И только через восемь месяцев прозвенел звонок! Уже все забыли. А я ждала. Я знала, что все будет в порядке. И я сразу получила три контракта — «Тоска» в Берлине, черняковский «Игрок» в Берлине и он же в Ла Скала. Конечно, после этого я звездой не стала, но опыта поднабралась. Потому что сразу оказаться в руках Баренбойма и Чернякова — сама понимаешь. Актерская база у меня, впрочем, была, с Андрейсом Жагарсом мы много работали.

— Какие театры теперь для тебя главные?

— На ближайшие шесть лет есть четыре театра, на которых я концентрируюсь: Метрополитен, Ковент-Гарден, Мюнхен и Вена. Там мне стабильно предлагают контракты два раза в сезон. В этих театрах я очень хорошо себя чувствую. И публика меня там полюбила. Для меня это важно. Если я не получаю взрыва оваций, я болею. Потому что мне нужна назад вся моя энергия, которую я отдаю во время спектакля. Я на сцене сумасшедшая, я себя не берегу.

— В Риге поешь?

— Нет, почти не получается. Жизнь расписана до 2019—2020 года. В Риге хочется отдохнуть, набраться сил и отдать себя ребенку. К тому же дома тяжело петь. Дома всегда больше ругают. Гораздо легче работать не там, где ты вырос. Люди, которые знают тебя с первых шагов, все время сравнивают, хотят услышать какую-то ошибку. А люди, которые о тебе ничего не знают, воспринимают тебя такой, какая ты сейчас.