Иван Ахметьев: «Конфликты есть, без них невозможно»

ИГОРЬ ГУЛИН поговорил с составителем самого полного на сегодняшний день собрания стихотворений Яна Сатуновского

После долгой подготовки в свет наконец вышла книга «Стихи и проза к стихам», практически полное собрание стихов Яна Сатуновского, одного из главных старших классиков советской неофициальной поэзии. Подготовил ее Иван Ахметьев — поэт-минималист, собиратель неофициальной литературы, также составлявший книги Евгения Леонидовича Кропивницкого, Михаила Соковнина, Георгия Оболдуева и других, который принимал участие и в предыдущих выходивших в России сборниках ЯС: «Хочу ли я посмертной славы» (1991) и «Средь бела дня» (2001).

— Получается, что вы сделали сейчас третью книгу Сатуновского. Первая была представлением тогда еще практически никому не известного автора. Сейчас это почти академическое собрание. Это одна длинная история или ощутимо разные?

— На самом деле мои занятия Сатуновским начались еще раньше — в 80-х годах, когда мы познакомились и подружились со Всеволодом Николаевичем Некрасовым. Я тогда уже что-то знал Сатуновского, а Некрасов дал мне большую машинописную подборку, и мы с моим другом Ильей Симоновым потихонечку стали это перепечатывать. Никакой цели распространить не было, это была работа чисто для себя, но большой интерес тогда уже был. Мы с Севой познакомились в 81-м году. Вскоре после этого он сказал: «Ну что, давай поедем в Электросталь, к дяде Яше?» Но мы так и не собрались.

— А Сатуновский тогда уже болел? Отчего он умер?

— Он умер скоропостижно, от последствий операции, ему занесли внутрибольничную инфекцию. Так говорят родственники. Но, видимо, он уже был ослаблен. В его поздних стихах много мотивов болезни, старости, сетований. Но я так его и не повидал, а Сева с ним время от времени общался. А потом, когда уже советская власть кончалась, появился издатель Толя Лейкин. К тому времени он уже издал Холина, Сапгира, Кропивницкого и Веничку Ерофеева. Веничку — в двух вариантах: за 2,87 и 3,12. Это цена пол-литра: 2,87 — стабильная цена на «Московскую», а 3,12 — это «Столичная»… Тогда, в 90-м году, был эпохальный для меня вечер в Политехническом музее. Выступали три автора — я, Величанский и Некрасов. Ко мне сразу после этого вечера подошли два человека. Величанский подошел, сказал, что понравились стихи и давайте приходите в гости. И я опять не успел. Он умер в августе того же года. А другой человек — как раз Лейкин. Сказал: давайте вашу книжку делать. Мы стали ее потихонечку готовить, а в 91-м году Толя вдруг говорит: а ты не взялся бы сделать книжку Сатуновского? Я говорю: с удовольствием, это же мой любимый поэт. К тому же у меня составился некий свод Сатуновского к этому времени. Мы с ним встретились, он назначил стандарт — 256 страниц, даже дал какой-то аванс. И я начал ее составлять. Тогда я как раз связался с братом — Петром Аврамовичем Сатуновским. Я взял у него заготовленные списки, и, в частности, там было рукописное избранное, составленное самим Сатуновским. И я решил, что это будет костяк книги. А все остальное мы будем добавлять по вкусу — я и Петр Аврамович. И тут Толя говорит: денег мало, будем делать в два раза меньше — 128 страниц. Жалко было ужасно. Но сократили.

— А вы ощущали тогда, что вот вы делаете революционное дело? Каково было первым предъявлять читателю поэта такого масштаба?

— Да, конечно, было ощущение, что мы наконец делаем что хотим. Но ожидался какой-то больший отклик. Позже, когда я делал книжку Кропивницкого, я тоже думал, что вот сейчас все будут потрясены, однако нет, все очень тихо прошло. Но нормально. А уже в эпоху книжной серии «Проекта О.Г.И.» Миша Айзенберг предложил сделать маленькое избранное. Состав текстов там был немного другим. Мои приоритеты слегка изменились, и у Айзенберга были свои любимцы. И когда вышла книжка 2001 года, была презентация в Потаповском в «О.Г.И.». Я тогда выступал и сказал: «Вообще-то Сатуновского надо издавать в большой серии “Библиотеки поэта”». И в каком-то смысле эта мечта теперь сбылась. Через несколько лет мы с Володей Орловым действительно взялись за это издание, поехали в Кратово к Петру Аврамовичу. У него хранились библиографические карточки, на которых Сатуновский много лет записывал свои стихи. Петр Аврамович сам освоил сканер, отсканировал все карточки. Потом я получил другую часть архива у Виктории Яковлевны, старшей дочери Сатуновского. Там была нормативная машинопись, авторская или авторизованная точно, масса других материалов — записей, записных книжек. Я разбирался с архивом, сверял все источники, оказалось, что помимо машинописи, которую он делал для себя и для знакомых, было еще несколько подборок — он их пытался опубликовать. На них есть признаки того, что он носил их по редакциям — в «Новый мир», «Юность», еще куда-то. Причем эти подборки — сглаженные. Он готов был идти на компромиссы, лишь бы напечататься.

— Но, насколько я понимаю, пару серьезных текстов ему опубликовать все же удалось? Или только детские? Вообще он сам пришел в детскую литературу или его туда втянули другие люди лианозовского круга?

— Не знаю, вполне возможно, что Сапгир и Холин могли способствовать. Но в 67-м году он стал дедом, и примерно тогда же начали выходить первые его детские стихи. Так что это, наверное, тоже связано. Однако ничего, кроме детских стихов, напечатать не удалось. Сложность в том, что бывали случаи, когда одно и то же стихотворение у него шло в основной корпус стихов, а в немного измененном виде он использовал его для детских книжек. Но в принципе это достаточно разные сферы. Причем детской поэзией он занимался очень серьезно, изучал детский фольклор на разных языках. Правда, еще однажды по случаю 9 мая опубликовали его стихотворение военных лет — из тех, которые он писал для газет. Нормальные, обычные советские стихи.

Татьяна Нешумова: Я вспомнила, как мы были у Эрика Булатова, и я спрашиваю Эрика: что вы помните про Сатуновского? И он вспомнил: «Сатуновский тогда очень увлекался детской иллюстрацией и спрашивал нас (т.е. Булатова и Олега Васильева): как мы думаем, какие иллюстрации книг снятся детям?»

— Когда издаешь малоисследованного поэта, вокруг возникают какие-то удивительные персонажи. Я хотел вас расспросить про тех людей, знакомых Сатуновского, которые выступали на презентации книги, — Пратусевича, насколько я понимаю, сына его армейского товарища, и Гарцмана, его соседа.

— С соседом мы познакомились где-то после выхода книжки 2001 года, когда поехали в Электросталь, где жил Сатуновский. В местной библиотеке устроили презентацию книги (это все организовал Борис Кочейшвили). И пришли старики. Один из них был Гарцман, сосед. Мы с ним познакомились и предложили ему написать то, что он рассказывал. А с Пратусевичем такая история. Он упоминается в стихах. Это один из людей, про которых было совсем ничего не известно. Я подумал: редкая фамилия, пробью я его по телефонной базе. Пробил, нашел номер и позвонил. И оказалось, что по этому адресу живет его сын Роальд Маркович. Он сказал «Дядя Яша? Конечно, я его помню». Потом пришел к нам в гости, принес фронтовые газеты, фотографии. Сам старший Пратусевич умер в 64-м году, и это оказался очень интересный персонаж: он писал стихи, общался с грузинскими футуристами, потом до войны в Москве работал в «Гудке», то есть тоже соприкасался с очень разными кругами.

— А вообще много появилось информации про литературные знакомства Сатуновского вне лианозовского круга? Я начал читать книжку с конца и наткнулся на стихотворение о похоронах Маяковского, про которое вы пишете в комментариях, что там они были вместе с Оболдуевым. А есть еще свидетельства их общения? Если они пересекались в молодое, конструктивистское время, интересно, знали ли они друг о друге уже в более позднее, неофициальное?

— Про похороны Маяковского — это мое открытие. В первоначальном варианте сказано «Егор», но потом зачеркнуто. Я сумел прочитать и совершенно уверен, что именно Оболдуев имеется в виду. Об их знакомстве писал Айги — возможно, со слов самого Сатуновского, после войны они общались. По-видимому, они могли познакомиться где-то в 1929—1930 году. Сатуновский тогда жил в Москве.

— А ведь сам Сатуновский был близок к ЛЦК, как и Оболдуев?

— По крайней мере, вместо того чтобы заниматься учебой (он учился в каком-то ФЗУ), Сатуновский бегал на вечера и слушал Маяковского и других авторов. В стихах же есть «Помню ЛЦК, литературный центр конструктивистов». Потом в 60-х или 70-х у него была опубликована статья про Маяковского в «Московском комсомольце». Там он говорит, что был на выставке «Двадцать лет работы». В общем, с большой степенью вероятности он тогда познакомился с Оболдуевым. И Елена Благинина, вдова Оболдуева, писала в 60-х годах: «Дорогой Яша, что вы помните о Егоре? Надо собрать, пока мы живы, воспоминания о нем».

— Я хотел спросить вас про некую ответственность за весь этот круг. Как вы за все это взялись? Для меня это было довольно неожиданное открытие: когда стал формироваться какой-то внятный литературный вкус, то помимо очевидных авторов в центре внимания оказались люди вроде Сатуновского, Оболдуева, Улитина. И вскоре я обнаружил, что это именно вы их издаете. Как вы осознаете свою культуртрегерскую деятельность? Для этого ведь нужна специальная смелость: когда ты решаешь, что твоя субъективная картина культуры может стать объективной, работающей…

— Да, это очень близко к моей интенции. Я действительно хотел навязать публике мои представления о важных авторах, иерархии. Но эта роль появилась постепенно. Избранное Сатуновского — это была первая моя составительская работа. Через некоторое время возникла идея сделать книжку Соковнина. Постепенно я втягивался все больше и больше. Потом возник «Самиздат века». Это была инициатива Бориса Пастернака, который сейчас заведует издательством «Время». Тогда он делал очень амбициозный проект «Итоги века», и одним из томов был «Самиздат». Он позвал на помощь Сапгира, а Генрих позвал нас — меня, Кулакова и Айзенберга. Кривулин тоже участвовал, написал предисловие, дал много стихов питерских поэтов. И дальше все уже двигалось в русле, заданном этой антологией. Возникало много параллельных проектов. Мне кажется, я бы даже с удовольствием уступил какие-то книги, но никто за них не берется.

— Вы ведь сильно отличаетесь от большинства литературных культуртрегеров, обычно это люди с изрядной долей агрессии. У вас это не так, потому что очень тихая область? Получается существовать в ней без особенных конфликтов?

— Конечно, нет. Конфликты есть, без них невозможно. Я изначально совсем не собирался принимать такую роль. Так получилось. В 80-х печатал Сатуновского, потом — Оболдуева, для себя, немного распространял среди друзей. И можно было только мечтать, что эти книги выйдут в России. Почему я до сих пор отношусь очень примирительно ко всем реформаторам, начиная с Ельцина? Потому что они дали возможность издавать все что хочешь. Конечно, этого далеко не достаточно для полного счастья. А оказалось, что мне — достаточно.