Человек, которому больше всех надо

Можно ли стать куратором за семестр? Как преодолеть собственный снобизм? При чем тут уголок этикетки?

Стереотип

В последнее время, кажется, сложился такой стереотип, что куратор — это человек, не имеющий постоянного места работы, свободный от офисной рутины и занимающийся различными выставочными проектами — преимущественно в сфере актуального искусства. Есть ощущение, что это какой-то новый феномен, новая профессиональная ниша. А это не совсем так.

Андрей Егоров и Анна Арутюнян, научные сотрудники MMOMA и кураторы музейной экспозиции «Сны для тех, кто бодрствует»

История вопроса

Если отталкиваться от этимологии, сам термин оказывается достаточно старым, если не сказать древним: он имеет латинский корень и связан со словом curare, что буквально означает «заботиться, лечить, осуществлять попечительство». Мы недавно узнали, что в античном Риме куратором называли человека, ответственного за поддержание акведуков, — иными словами, начальника древнеримского ЖКХ. Потом, в Средние века, в Европе это слово закрепилось за людьми, которые управляли странноприимными домами и сиротскими приютами — буквально заботились об обездоленных. А в советское время ведь были и свои «кураторы» в органах госбезопасности. В знакомом нам контексте, то есть применительно к тем, кто отвечал за коллекции искусства и прочих редкостей, термин используется уже с XVII века. И хотя с тех пор у него периодически появлялись конкуренты (вроде «инспектора»), термин этот прижился и в наши дни многим даже успел набить оскомину.

 
Заботливый сотрудник

Штатная позиция куратора по традиции существует во многих европейских и американских музеях (причем не только художественных), а иногда и в архивах, библиотеках и даже ботанических садах. Имеется в виду специалист, который отвечает за определенную коллекцию (или какую-то ее часть), исследует и пополняет ее, а также, что важно, репрезентирует посредством выставок, каталогов, путеводителей.

В России музейная номенклатура исторически другая. С советских времен людей, которые, по сути, выполняют функции «кураторов» в музее, называют научными сотрудниками; при этом есть также отдельная должность хранителя. Они работают в одной команде, но на первого ложится обязанность, предположим, разрабатывать выставочные концепции и писать каталожные статьи, а на второго — забота о сохранности экспонатов и выдача их на выставки. По большому счету музейный, «институциональный», куратор — не какая-то специфическая ветвь кураторства, но, возможно, самая естественная, исторически укорененная форма этой деятельности. И пускай она не самая свободная (прежде всего в бюрократическом плане), в ней есть важное преимущество — ты знаешь «свою» коллекцию лучше фрилансера.

 
Профессия?

Неожиданно стало очень модно быть куратором, считать это своей профессией. Сейчас появляется много школ и курсов, которые специально готовят людей к этой стезе — в том числе и в жанре «стань куратором за семестр». Это прекрасно, но понятно, что при таком подходе человеку все равно потребуется фундаментальная база — серьезная подкованность в области истории и теории искусства. Кураторство — это все-таки не профессия, а только один из возможных способов применения специальных знаний и навыков, если угодно, область ответственности; профессией, хотим мы того или нет, пока еще остается искусствовед.

 
Должностная инструкция

Если задуматься, идеальный куратор должен быть не иначе как uomo universale. Начиная с того, что ему нужно быть «в теме», постоянно совершенствовать свою эрудицию, читать на иностранных языках, много путешествовать и смотреть, дабы находиться на переднем крае экспозиционных решений — ведь он должен произвести на свет релевантную, сильную концепцию выставочного проекта. Потом — нужно уметь грамотно и понятно выражать свои замысловатые идеи (стройно писать, складно говорить, аргументированно спорить). Наконец, обладать недюжинными организаторскими способностями, быть дипломатичным при общении с художниками, коллегами, рабочими, спонсорами, руководством и вместе с тем быть спокойным и уверенным — излучать мудрость и авторитет. И ко всему прочему, после бессонной недели монтажа на открытии выставки в свете телекамер куратор должен выглядеть презентабельно и свежо. Сочетать все эти добродетели в правильной пропорции, да еще в одном человеке, довольно трудно. Поэтому мы и работаем вдвоем.

«Сны для тех, кто бодрствует»

Один за всех

Когда делаешь большой проект в музее, главная сложность — это синергия. Очевидно, что все службы — отдел фондов, пиар- и выставочный отделы, монтажники, реставраторы, все вплоть до сотрудников бухгалтерии — должны действовать в команде, мотивированно и слаженно. Каждый, кто работал в коллективе, когда в конечный продукт вовлечено большое количество людей, понимает, что само по себе это уже немалая проблема. Неизбежно возникает конфликт интересов, проявляются и личные амбиции (что нормально), и разные представления об ответственности (что хуже). Куратор в такой ситуации оказывается человеком, которому «больше всех надо». На всех этапах работы чрезвычайно важно сохранять достоинство и уважительный тон — это инструмент правильной коммуникации. В конце концов, из-за проблем в общении страдает выставка и снижается удовольствие от процесса, которое должно все-таки дополнять «протестантскую этику». Серьезно рассуждая о сообществах и коммуникации, мы сами должны пытаться переводить эти разговоры в практическое русло.

 
High finish

При грамотной организации процесса жить, конечно, намного проще. Правда, в нашей стране все, что связано с менеджерскими и координаторскими функциями, до сих пор находится в стадии становления. Это всегда видно по качеству конечного продукта. И дело здесь не в крутизне концепции и даже не в серьезности текстов, а в том, загибается ли у тебя на экспозиции уголок этикетки или нет. По-английски это называется high finish, и именно в этой «сделанности» проявляется слаженность командной работы. К сожалению, в российских институциях этот показатель пока не на стопроцентном уровне. Зато есть к чему стремиться.

 
Снобизм

В немногочисленном кураторском/искусствоведческом сообществе действительно существует такая проблема. Причем сталкиваешься с ней уже со студенческих лет. И если в «цеховой» среде к этому можно относиться стоически (как к издержке профессии), то в отношении зрителя высокомерие совершенно недопустимо — учитывая значение выставки как публичного мероприятия. В сфере современного искусства, в частности, все замыкается в порочный круг: с одной стороны, профессионалы причитают, что это искусство не популяризируется, растет пропасть непонимания и неприятия, а с другой — они сами создают выставки, в которых не дают себе труда эту дистанцию преодолеть. Бывают, разумеется, очень интересные и влиятельные примеры подчеркнуто элитарных, неадаптированных проектов, но они скорее уместны в особом контексте — в некоторых галереях, выставочных пространствах, но точно не в музее.

 
Интеллектуальная толерантность

Есть мнение, что если ты, к примеру, не процитировал в своем тексте Жижека или не скорбишь по кончине «модернистского проекта», ты автоматически профанизируешь современное искусство. То есть оправдание в «прогрессивном» арт-сообществе имеют только левые проекты, овеянные протестным политическим пафосом. При всей очевидной симпатии к демократическим идеям и гражданским ценностям не покидает чувство, что искусство в таких проектах зачастую служит предлогом для той полемики, которая, возможно, более эффективно могла бы вестись в газете или популярном блоге. Нужно ли отказывать произведениям художников в визуальной, пластической силе? Ведь именно в этом заключена также их подлинная риторическая убедительность. Если у левых утопическая интенция — создать общество справедливости, то справедливость должна быть и в том, что выставки могут быть разными и не должны сводиться к агитпропу. В этом смысле должна быть какая-то интеллектуальная толерантность.

 
Работа на широкую аудиторию

В музей ходит самая разная публика, поэтому установка музейных кураторов на широкого зрителя и попытка сделать в хорошем смысле популярный проект — это преодоление собственного снобизма и стремление к социальному взаимопониманию. Понятно, например, что не имеет смысла писать текст на пародийном птичьем языке, в который сложно вчитаться даже заинтересованным зрителям. Коллеги, злоупотребляющие профессиональным жаргоном, по сути проповедуют обращенным — их тексты способны переварить только те, кого уже не надо ни в чем убеждать. Познавательный градус таких проектов достаточно низкий. В то же время адаптированные экспликации нельзя, разумеется, сводить к милым, легко считываемым клише. Конечно, у зрителей варьируется уровень эрудиции, но никогда нельзя недооценивать их интеллект — это не синонимы. Не должно быть и такого: «мы все знаем и сейчас всем вам расскажем, как оно обстоит на самом деле». Ведь в процессе разработки темы сам столько всего узнаешь и открываешь, что приходится ставить вопросы и искать решения вместе с воображаемым зрителем.

Подготовила Юлия Рыженко