Bad Day. Мне не больно

ЕЛЕНА ФАНАЙЛОВА не считает репрессивный режим Кремля новостью. Своих ровесников, которые испытывают сейчас страх, она спрашивает: а где вы были раньше?

«Вступил в силу закон о госизмене, РПЦ одобрила молельные комнаты в школах, Мединский закрыл непоцреотическое кино. Вопрос — я все еще хочу делать здесь ремонт? Как ни странно, да. Это иррациональное».
Из фейсбука Натальи Осиповой

События осени, связанные с запретами и самозапретами в области культуры, в дайджесте могут выглядеть примерно так. Портрет Владимира Путина работы Сергея Максимишина снят с выставки фотографа в Краснодаре (угрожающий образ российского лидера сделан в 2001 году и многократно тиражирован). Работа Давида Тер-Оганьяна «Пропаганда гомосексуализма» переименована на открытии выставки в Мультимедиа-арт-музее (в нескольких регионах страны принят закон о запрете пропаганды гомосексуализма). Спектакль «Лолита» отменен в Петербурге после возмущенного письма петербуржских казаков (очень хотелось бы посмотреть на петербуржских; общероссийские пикетировали выставку «Духовная брань» на «Винзаводе»). В Петербурге же отменен концерт Быкова и Ефремова «Граждане Бесы» (простые граждане связывают это решение с законом об уголовном наказании за оскорбление чувств верующих). Обновленная «Русская жизнь» декларирует непозволительность хамства в отношении первых лиц государства — Путина, Медведева и патриарха Кирилла (это решение полностью поддерживаю, как и непозволительность хамства в адрес последних лиц. Если уж издеваться над первыми лицами, то только в форме «Боже, храни королеву»). В список запрещенных сайтов попали «Луркморье» (пропаганда наркотиков), «Либрусек» («Поваренная книга анархиста») и «Рутрекер» (пропаганда суицида), затем претензии были сняты. Детей законодательно защищают от вредной информации. Депутат-единоросс Клинцевич хочет запретить учебник русского языка для иностранцев из-за сомнительного образа Родины и ее граждан, представленных в образах гаишника, рыночного торговца (лица кавказской национальности) и президента (например, по версии автора учебника, президент говорит: «Моя работа очень проста: отвечать на вопросы, да или нет». Цитата взята из выступления В.В. Путина 2001 года). Деятельность историка Мединского, автора книги «Особенности национального пиара», или последнее открытое письмо музыканта Макаревича под названием «Давайте попробуем при Путине» очень вдохновляют протестные настроения граждан, только для того, чтобы выразить эти настроения, становится все меньше площадок.

Консервативно-охранительная реакция в сфере культуры оказалась последовательно связана с политическими реалиями невероятной карьеры В.В. Путина и неведомых народу его пиарщиков (в московских клубах поговаривают, что восточный красавец Владислав Сурков больше не занят образом президента и история со стерхами точно обошлась без вмешательства «серого кардинала»). Обозревателю любого СМИ любой политической ориентации ясно, что бегло перечисленные выше события — не что иное, как отголоски знакового политического процесса над Pussy Riot, который, в свою очередь, маркировал историю новейшего российского времени. При его помощи публике отправлено ясное сообщение: любая критика президента и патриарха будет сурово наказана в рамках Административного и Уголовного кодексов. Самодержавие, православие и народность не сочетаются с анархизмом, антиклерикализмом и модернизмом. Большая Страна, в целом далекая от мотивов столичных протестантов, имеет свои схемы выживания, удовольствий и наказаний, живет архаикой и превосходно читает привычные символические сюжеты: если на реальные сроки осудили девушек за фантомные пляски, то возможность осудить любого художника в любом регионе за любые высказывания и жесты серьезно возрастает. Работает та же символическая информационная схема, что и в процессе Ходорковского, как в самом начале прочли его предприниматели всех уровней, особенно мелкие: не высовывайся, если с ним, сильным и богатым, такое сделали, то с тобой, слабым и бедным, сделают и подавно. К тому же в обоих случаях, и Ходорковского, и ПР, отлично разыграна карта народного гнева: в отношении богатых в первом случае и в отношении женщин, подрывающих патриархальные устои, — во втором. Власть подает народу вполне отчетливые сигналы: игры на Болотной, в том числе эстетические, закончены. По данным агентства Ovdinfo, с 4 декабря прошлого года всего было задержано около 5000 человек. Самые известные на сегодня «сидельцы», вероятно, Константин Лебедев и Леонид Развозжаев (их истории хорошо видны в сети). Что уж тут говорить о культурной политике.

Страна вполне ожидаемым и прогнозируемым образом отправляется в зону автократий слаборазвитого мира.

Тем не менее автор текста полагает, что перечисленные события — не повод для новой волны бессознательного страха имени 1937 года (его знаки вполне отчетливо присутствуют в сети Рунет). Этот страх никуда не уходил, просто он слабо осознавался. Интеллигенция довольно удачно его камуфлировала, анестезировала разными способами — от представлений о независимости культурных институтов от нефтедоллара до приступов шопоголии, от просмотра интеллектуальных сериалов англо-американского производства до путешествий в Европу и Азию. Пиком этой анестезии и психическим фантомом столичной публики было представление о «медведевской оттепели», когда в Москве жадно читались знаки либерализации и хотелось верить, что через несколько законодательных усилий Россия станет приличной страной — хоть в европейском, хоть в азиатском смысле. Страной, где соблюдаются права человека, свобода прессы, ну и можно немного заниматься бизнесом: от нефти до модных бутиков.

Осмелюсь утверждать, что никакой «медведевской оттепели» не было в культуре и искусстве ровно так, как не было при Медведеве ожидаемого интеллигенцией помилования Ходорковского. В медведевские времена, с которыми были связаны иллюзии либерального сообщества, шел процесс над Ерофеевым и Самодуровым по делу о выставке «Запретное искусство». Этот процесс был таким же знаковым, как процесс по делу выставки «Осторожно, религия», и возобновили его те же персонажи из организации «Народный союз». Обвинительный приговор девушкам из Pussy Riot — это уже третий крик петуха. Медведевское время было временем камуфляжа истинных намерений власти. Третий путинский срок не оставляет времени для иллюзий.

Разумеется, никому не хочется верить, что страна вполне ожидаемым и прогнозируемым образом отправляется в зону автократий слаборазвитого мира. Столичная гуманитарная богема вдохновлена собственным участием в протестных митингах и катанием в автозаках, она испытывает законное чувство гордости (которое представляется мне смехотворным и недостаточным как журналисту, много лет наблюдавшему митинги несогласных в Москве в конце нулевых и митинги бедняков в провинции в середине девяностых: винтили там жестче, и прессы практически не было). На этот счет у меня есть несколько вопросов к моим друзьям и соратникам разной политической ориентации, от левых до либералов (впрочем, меня интересуют и новые националисты, которые ориентируются на европейский политический опыт). Вы действительно верили в то, что оранжевая или бархатная, как ее ни называй, революция в России возможна при такой слабости гражданского общества, многолетнем давлении властей на третий сектор и его дискредитации? Вы не понимали, что лидеры протеста не умеют этот протест организовать, что они не в состоянии разговаривать с народом страны — да и, честно говоря, с народом столиц тоже, в частности, с мигрантами, поскольку не понимают, как устроена жизнь этих людей? Что без полной интернетизации страны не может быть достаточным захват телеграфа, вокзала и мостов?

Сейчас мне не больно, как сказал бы тут режиссер Балабанов. И мне не страшно. Во всяком случае, если называть страхом постоянное сознание незаконности действий власти всех уровней и постоянную готовность к опасности и агрессии при жизни в России, то это скорее контролируемый страх, типа контролируемой глупости по Кастанеде. Говоря проще, в России давно действует оккупационный режим, и мне приходилось говорить это в дискуссии на прежнем сайте OpenSpace.ru. Мне только довольно противно.

Несколько неприятно, признаться, было в начале нулевых, с момента прихода Путина к власти. Тогда все носившие погоны спецслужб граждане, получив символический сигнал, вышли из тени и объявили на своих производствах, от телевидения до детского сада, кто они такие и как теперь будут обстоять дела. Для страны, не запретившей компартию, отказавшейся от опыта люстрации и не завершившей на уровне проработки исторической памяти опыт ГУЛАГа, этот символический жест, признание президентом офицера спецслужб, был самоубийственным.

А не больно мне потому, что опыт внутренней эмиграции, приобретенный при совке, никуда не уходит. Он не имеет никакого отношения к опыту позднесоветского и постсоветского цинизма. Да и презрение к схемам спецслужб и знание слабостей тридцатилетних сотрудников центра «Э» совершенно блокируют боль.

Мне не больно, и мне не жаль моих ровесников, мы знаем, что делать, кто виноват и как за это отвечать. Жаль молодых людей, которым после митингов протеста приходится повторять опыт общения со спецслужбами, однако есть надежда, что они разберутся и что у их родителей сохранился текст под названием «Как вести себя на допросе». Если у родителей ничего не сохранилось, сгодится брошюра анархистов «Психология допроса», не путать в сети с рефератами студентов юридических факультетов. Удивительно, оба документа до сих пор можно обнаружить на некоторых сайтах рунета. Но Роскомнадзору адреса мы подсказывать не станем.