Раскоряка, или Несколько слов о Музее современного русского искусства

Чтобы создать в Москве хороший музей современного искусства, ГЦСИ должен перестать в одиночку рулить процессом, уверен СЕМЕН ФАЙБИСОВИЧ

Налицо культурная коллизия — она же раскоряка: продолжается история под общим названием Pussy Riot с активным муссированием всех ее сюжетов — и параллельно развернулось бурное обсуждение идеи создания-строительства в Москве музея современного искусства, в каковом обсуждении история с выступлением в ХХС и ее последствия в большинстве случаев по умолчанию выносятся за скобки. А то и в скобках отсутствуют.

В этой алогичности есть своя логика, подтверждающая ту, о которой я писал: что радикальное искусство, ярчайшим образцом которого стало выступление панк-группы, и то искусство, что нынче стало модно сокращенно именовать совриском, хоть и имеют дело с рисками, но существенно разнящимися по своей природе и интенциям; хоть и являются искусствами, но разного рода. На словах многими такая разнородность отрицается, но наличие означенной раскоряки фактически подтверждает ее — при этом говорит не только о разноприродности двух искусств, но и о шизофрении сегодняшнего культурного и пр. сознания: на создание музея свободного по определению искусства огромные деньги выделены из бюджета государства, основная сегодняшняя и долгосрочная стратегия которого — жесткое последовательное подавление свободы во всех ее формах и проявлениях. Далее: эти средства выделены ГЦСИ — Государственному центру современного искусства, бюджетной организации, основная идея которой — рулить художественным процессом, руководить художниками, указывая «направления развития», и, соответственно, привечать тех, кто следует указаниям.

При этом тот же ГЦСИ, учредивший и присуждающий премию «Инновация», пару лет назад дружно отдал ее группе «Война», а некоторые другие любимые ГЦСИ авторы — очень хорошие художники. Но и это только усиливает ощущение шизофреничности происходящего. Как и то, что госконтора, претендующая на руководство «всем процессом», на практике руководит им разве что в провинции, где привыкли выполнять указания «центра», а на московской сцене, где сосредоточены основные художественные силы и институции совриска, ведет себя скорее как частная лавочка: эдакая галерея со своим кругом художников, которая только не продает работы этих художников (как «настоящая» частная галерея), а приобретает их в свою коллекцию на средства налогоплательщиков; ведет себя как коллекционер, только не приватный, вкладывающий «свои кровные» в свое собрание и создание собственного музея, как, к примеру, Игорь Маркин и Шалва Бреус, — а делающий «государственные закупки» на деньги, полученные благодаря близости к госкормушке. А по количеству и качеству устроенных выставок Государственный центр явно уступает и частному «Гаражу», и площадкам под эгидой Василия Церетели, и новому выставочному центру Ольги Свибловой, и даже, возможно, старому «сундуку» на Крымском Валу — и это при наличии современного комплекса зданий, также построенного на деньги госбюджета.

И вот так странно устроенная и работающая организация втихаря получает пять миллиардов и втихаря проектирует для своей коллекции модное здание о 16 этажах; никаких обсуждений, никаких конкурсов — ни гу-гу. Естественно, когда тайное стало явным, поднялся громкий шум. Естественно и то, что все поделились на сторонников и противников предлагаемых ГЦСИ путей решения этой задачи — создания главного музея современного искусства страны. Не менее естественно наличие в обеих противоборствующих позициях личной заинтересованности — пусть даже многочисленные институции и персоны обоснованно считают себя несправедливо проигнорированными ГЦСИ; пусть они, как и ряд независимых экспертов, полагают в принципе некорректными и в корне неправильными что «формат» музея, что манеры его промоушена…

А ситуация в целом («со стороны Луны»), повторю, грязновата и бредовата: как-то неловко, нечестно, неадекватно — да просто глупо обсуждать концепцию музея современного искусства, так или иначе опираясь и ссылаясь на богатый опыт свободного мира в организации музеев такого рода, когда над настоящей и будущей Москвой витает дух не Нью-Йорка, Лондона и Парижа — а Тегерана; не МоМА, «Тейт Модерн» и Центра Помпиду — а какого-нибудь «собрания современного православного искусства»: кто сейчас даст голову на отсечение, что именно это искусство не станет в конце концов основным наполнением музея — особенно если не забывать, что у нас за министр культуры! Так что, пожалуй, дам на отсечение свою: даже если до этого (православного искусства) не дойдет — при расширении списка музеефицированных авторов за счет художников совриска в его цивилизованных представлениях их отбор будет вестись не в последнюю очередь по критериям тому-сему лояльности.

И все же в связи с возникшим информационным поводом трудно совладать с желанием абстрагироваться от конкретной ситуации, вообразив, скажем, что участницы панк-группы не за решеткой; что как-то взяла да рассосалась фундаменталистская чернуха, активно заливающая город и страну, — и попробовать представить себе Музей современного русского искусства в сей абстрактной реальности. Просто так — типа для развлечения и хоть на время отвлечения от наступающей по всем фронтам жути — поиграть в такую возможность и предложить желательные правила этой игры. Остановлюсь всего на одном — главном, по-моему. Речь о выработке стратегии и путях формирования коллекции. Она ведь основа любого музея — печка, от которой он пляшет. Тем более создание хорошего музея именно современного искусства в принципе невозможно без базовых представлений об объеме его коллекции, ее структуре, конкретном наполнении и способах последующего расширения — это утверждаю как архитектор, пусть и в далеком прошлом (архитекторы что гэбисты — бывшими не бывают).

На создание музея свободного по определению искусства огромные деньги выделены из бюджета государства, основная сегодняшняя и долгосрочная стратегия которого — жесткое последовательное подавление свободы во всех ее формах и проявлениях.

Поделюсь убеждением — вопреки расхожему мнению, — что современное русское искусство конкурентоспособно «на мировом уровне». И среди уехавших на Запад, и среди работающих здесь много хороших, очень хороших, замечательных, потрясающих и т.д. художников. Другое дело, что в целом наш арт сильно недораскручен, и репрезентативный музей, представляющий его, много бы способствовал такой раскрутке — как внутренней, так и внешней. Но проблема в том, что лучшие вещи — в особенности наиболее признанных авторов — уже находятся в различных коллекциях: музейных и частных, у нас и на Западе. И если есть настрой затеять музей, сопоставимый с вышеупомянутыми, а не получить очередной примерно того же качества, какого у нас уже есть несколько штук, — какой в этом смысл, кроме удовлетворения амбиций ограниченного круга лиц (может, еще пиления бабла — но тут я не в курсе)? — надо каким-то образом аккумулировать работы из уже существующих собраний.

При этом получить вещи из престижных западных коллекций, даже частных, и затруднительно (если только через аукционы), и стратегически неверно: они там работают на имидж русского искусства — и пусть себе работают. Остаются здешние собрания, в которых также много отличных, знаковых вещей. Речь, разумеется, о частных собраниях, в том числе музейных, работы из которых можно привлечь либо закупками, либо — как это распространено на Западе, особенно в США, — созданием и акцентированием внутри музейной экспозиции отдельных «галерей», каждая из которых включает произведения, подаренные музею конкретным коллекционером-меценатом: таким-то и таким-то. Но чтобы рассчитывать или хотя бы надеяться на такие подарки, надо дать коллекционерам стимулы их делать. Среди этих стимулов как минимум должны быть:

1) статус музея как реально общенационального;
2) его максимально высокий «рейтинг», определяемый репрезентативностью коллекции;
3) авторитетность его руководства;
4) правильные стратегии общения с хозяевами работ.

И тут круг замыкается: для получения этих стимулов воображаемый ГЦСИ в нашей воображаемой ситуации должен перестать в одиночку рулить процессом, проталкивая собственные затеи, своих людей и свою коллекцию в качестве экспозиции. Должен прекратить тянуть на себя одеяло, пользуясь сомнительного достоинства государственным статусом. Должен привлечь «лучшие силы»: авторитетных экспертов и профессионалов арт-мира, в том числе его «частного сектора», а также западных экспертов по русскому искусству — всех, словом, заинтересованных и умеющих делать все «на уровне»; создать, иначе говоря, что-то вроде постоянно действующего совета и при нем рабочих групп. Должен обеспечить совету и рабочим группам максимум полномочий и независимости, «прикрывая» их своим госстатусом.

Без таких примерно установок и такого ведения дела даже в воображенной идиллии — даже если у сегодняшних рулевых «все получится» (в их системе координат) — выйдут в лучшем случае громкая вывеска и помпезный вид, внушающие почтение только неискушенному зрителю и формирующие у него ложные — во всяком случае, ущербные — представления о том, что такое современное русское искусство. Ну а на Западе такой музей просто не заметят.