«Травиата» в Большом

Режиссеру нечего сказать нового по поводу оперы — и он не говорит. Это счастье, считает ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА

В Большом театре появилась постановка, на которую можно выгулять вечернее платье, сводить приезжих родственников, чтоб ахнули, и при этом не тратить мозгов, осторожных ухмылок, дополнительных сил и времени. Называется «Травиата», сюжет хрестоматийный, музыка известная, длится недолго, антракт один, но на бокал шампанского хватает, на сцене есть пара породистых гончих, дисциплинированная живая лошадь с экипажем, элегантный канкан с повизгиванием, сопрано, тенор и баритон, симпатично выглядящие и недурно поющие. В финале хоть слезы не наворачиваются, но ощущения, что жаль потраченных денег, не возникает. И вроде в дурновкусии никто не упрекнет. Все билеты на девять спектаклей премьерной серии проданы. Все как у людей. Как-то так.

Конечно, «Травиата» — опера, главный смысл которой заключается в первую очередь в трех солистах, от этого никуда не денешься. Кастинг у этой постановки местный, театр не без основания считает, что может обойтись (ну или почти обойтись) без импорта. Правда, звезду международного масштаба Альбину Шагимуратову, на которую была сделана ставка, прямо перед премьерой свалил грипп. Ее уверенно заменила выпускница Молодежной программы Большого Венера Гимадиева, спокойная красавица с отрезвляющим холодком в голосе. Василий Ладюк в роли строгого отца оказался стабильнее Алексея Долгова в роли романтичного Альфреда. Оркестр под управлением маэстро Лорана Кампеллоне был бесчувственен, но учтив.

Наверное, такой спектакль, совершенно незапланированно напоминающий гламурный «Пир Трималхиона» от группы AES+F, на золоченой сцене Большого должен быть. Поставившая его энергичная и позитивная американка Франческа Замбелло хорошо известна во всем оперном мире и очень востребована со своими крепкими, доходчивыми и далекими от радикализма работами (в Большом еще до реконструкции она делала «Турандот» и «Огненного ангела»). На предшествовавшей премьере встрече с узким кругом музыкальных критиков она проводила забавные параллели между полусветом Дюма—Верди и модными девушками с Петровки, которых ей довелось в огромном количестве наблюдать во время репетиционного житья в Москве. Но в самом спектакле заметить какие-либо резкости, серьезные отклонения от дистиллированной костюмной истории и хоть какую-то попытку найти для современной публики трагедию в далеком и непонятном сословном конфликте практически невозможно.

Единственный режиссерский автограф — медбратья с безукоризненно чистыми носилками для переноски трупов, которых служанка Виолетты пару раз за оперу отгоняет от ее кровати: еще не пришло время, еще не все арии допеты. Стильная больничная палата периодически оттеняет мертвый бальный шик или застывшую садовую красивость с клумбами, граблями и роскошным, огромным, пожелтевшим райским деревом (художник-постановщик Питер Джон Дэвидсон, художник по костюмам Таня МакКаллин). Впрочем, уже то счастье, что когда режиссеру нечего сказать нового по поводу оперы, то он и не говорит.