Тихая победа

В Большом театре исполнили оперу Сергея Невского. ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА считает, что декларирован выход современной оперы из резервации дружественных арт-пространств в агрессивную и консервативную академическую среду

Не скрою, на премьеру оперы Сергея Невского «Франциск» в Большом театре (пусть не на исторической, а на Новой сцене) я шла с уже налаженным за прошлый сезон предчувствием скандала. Потому что я знаю музыку Невского, была на премьере нескольких частей его «Франциска» на австрийском фестивале Klangspuren и заходила на его репетицию в Москве. И одно дело — хипстеры с «Винзавода», где время от времени звучит что-то подобное, другое дело — публика Театральной площади, даже сильно разбавленная подготовленными специалистами, друзьями и сочувствующими. И вот — случилось чудо. Тихо и без скандала, как будто так и должно быть. В репертуарном оперном театре, до сих пор считающем «Воццека» современной музыкой, почти мирно было выслушано часовое сочинение, написанное совершенно непривычным музыкальным языком, который наверняка некоторая часть публики за музыкальный язык до сих пор и не считала. Скрипы и шорохи расставленных по углам четырех ударных установок, спотыкающиеся вскрики двух солистов, бормотания чтецов склеены друг с другом совершенно непонятно как, но расслабиться не дают ни на секунду. Разреженное, тихое и зыбкое пространство агонии, в которой святой Франциск в последний раз выясняет свои отношения с Богом и с телом, затягивает и обжигает. И каждый звук испытывает на прочность привычные слушательские представления о чувственности и эмоциональности. И то и другое там в избытке, на самом деле.

Сцена из оперы «Франциск»

К московскому показу Невский дописал финальную хоровую часть (поэтому событие гордо именовалось «мировой премьерой»), полную выстраданной красоты. Из европейской предыстории в Москву переместилась певица с неограниченным диапазоном Наталья Пшеничникова — то ли святая Клара, то ли мать, то ли обобщенное женское начало. На главную партию, написанную для контратенора, нашли очень выразительного Дэниела Китинг-Робертса. Остальные исполнительские силы были местные, и этот факт — из тех же чудес, что и мирная премьера оперы Невского в Большом театре.

Главное качество, мне кажется, которое демонстрировала вся команда постановщиков и исполнителей, — уверенность. Без неловкости, скуки или страха. С этого момента уже надо обязательно внести в список актуальных для Москвы дирижерских имен Филиппа Чижевского, молодого руководителя хора Questa Musica (в прошлом году участвовавшего в постановке Autland того же Невского на «Винзаводе»), к которому для данного проекта был присоединен и небольшой сборный оркестр под тем же названием. Тонюсенький Чижевский — гарант этой уверенности.

Сцена из оперы «Франциск»

На выстроенной молодым художником Виктором Шилькротом трехэтажной конструкции оркестр и хор занимали соответственно второй и третий этажи. Туда, наверх, к Богу, по ходу оперы карабкался и умирающий Франциск. Первый этаж еще более молодой режиссер Владимир Бочаров (третьекурсник ГИТИСа) заселил многочисленными студентами-чтецами (они же перед началом спектакля устраивали перформанс в виде живой цепи — наверное, символизирующей современное искусство, медленно, но верно вползающее на сцену Государственного академического Большого театра России). Вообще-то изначально плотный, огромный, изматывающий, болезненный, почти бессвязный текст Клаудиуса Люнштедта (в Москве он звучал в переводе Невского) предназначался только для одного чтеца. Но режиссер чтецов размножил, из-за чего истовость и безумие уступили место деловитому театральному действию (которое скорее пока является набором приемов начинающего режиссера, чем его самостоятельным высказыванием).

Молодость и свежеиспеченность — ключевые позиции лихого проекта Василия Бархатова «Лаборатория современной оперы», стартовавшего «Франциском» и декларировавшего выход современной оперы из резервации на дружественных арт-пространствах в агрессивную и консервативную академическую среду. В этом сезоне на разных оперно-театральных площадках Москвы будут поставлены еще «Три четыре» Бориса Филановского, «Слепые» Леры Ауэрбах и «Сны Минотавра» Ольги Раевой. Помимо новых имен композиторов опять будут новые имена постановщиков и сценографов, и выглядит все это абсолютной фантастикой. Можно, конечно, рассуждать о количестве, качестве, темной российской публике и «кому все это нужно», а можно не бояться и делать. И тогда иногда случаются чудеса.