Неволей иль волей, а будешь ты мой

Редакция COLTA.RU продолжает вести дневник

Михаил РАТГАУЗ

Специальный Фейсбук-выпуск.

1. Конечно, первой звездой Фейсбука был граф Хвостов, который, как известно, на каждый глад, хлад и мор немедленно отзывался одой. Так и настоящие Фейсбук-светила. Даже если они, скажем, вынужденно провели день вдали от компа, то к вечеру они спешно выходят на небосклон и начинают дарить нас мнениями по поводу всех треволнений дня. На каждый глад и мор — строго по одному статусу. Без этого — никуда.

2. Если делать так продолжительное время, можно добиться неплохих результатов. В частности, стать на ФБ знаменитым. Слава в Фейсбуке выглядит так. К тебе толпами приходят совершенно неведомые тебе люди и начинают, не вступая друг с другом в диалог, писать одно и то же. Типа:

«Viacheslav Nikolaev: просто класс!
Pavel Boyarsky: Вы — Мастер! Обожаю
Milli Vanilli: господи, ну почему, ну почему есть такие талантливые люди. даже холодок прошел»

или

«Viacheslav Nikolaev: шлите их всех на хуй
Irina Lebedeva: Какая мерзость
Pavel Boyarsky: главное не обращать внимания на эту мелочь. Вы — Мастер!
Milli Vanilli: короче, я в шоке».

Если вы еще не добились такого результата, об успехе в Фейсбуке  пока говорить преждевременно.

Мария СТЕПАНОВА

*

Вдруг пришло письмо от хозяйки дома, что мы снимали весной. Дом на Сицилии, в страшной глуши, все кругом заросло маками и диким фенхелем. Я ей написала в конце мая что-то вроде благодарственного письма, ответа особо не ждала, его и не было. «Думаю о вас, — пишет Мария-Новелла, — мы следим за абсурдным процессом “Пусси Райот”, знайте, что мы рядом».

Вельможи разные, сенаторы и адмиралы, знают теперь, что живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Вчерашние неинтересные дачники, мы теперь вроде картинки, какую видишь в перевернутом бинокле: купола, балаклавы. Москва, мороз, медведь, мавзолей.

*

Все виды летнего чтения оборачиваются чем-то вроде гадания на собственных внутренностях; любой текст повествует об одном и том же. Этот тип думанья описывал когда-то Григорий Дашевский на старом OpenSpace.ru: «Правильный читатель стихов — это параноик. Это человек, который неотвязно думает о какой-то важной для него вещи — как тот, кто находится в тюрьме и думает о побеге. Он все рассматривает с этой точки зрения: эта вещь может быть инструментом для подкопа, через это окно можно вылезти, этого охранника можно подкупить. <…> Чем сильнее в человеке эта мысль, тем более в далеких от него, неясно о чем говорящих или говорящих будто бы совсем не о том текстах он готов увидеть на нее ответ. Нам всем это знакомо по критическим моментам жизни: когда мы ждем ответа на жизненно важный вопрос от врача или от любимого существа, то мы во всем видим знаки: да или нет».

У меня так происходит сейчас не со стихами — с любым печатным текстом, включая сборники кулинарных рецептов. Они все вроде как о разном, но недвусмысленным образом обращены ко мне — и сами складываются в сообщение. Его прямой смысл не так уж важен: важней сама возможность увидеть в них ответ. Раздражает это ужасно (словно внутри включается редактирующий механизм, который последовательно вытесняет из поля чтения все, непереложимое на язык быстрых сравнений и аналогий). Ежели, например, читать сейчас «Отцов и детей», тонкий свист и шелест скользившего пред ним шелкового платья оказывается «про них». Про нас — вот это: «мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке».

Когда попадаешь в историю, чувствуешь себя ребенком в темной комнате: те, что говорят за стеной, — взрослые (с ними все это уже было), их трудно, но важно расслышать. Есть ощущение, что такое не только со мной; и то, что за этого рода опытами прошло все холодное лето, заставляет оглядываться на соседей. «Да это ж про меня», как в песне Высоцкого, — или «про нас про всех»?

*

В последний летний день — такая вот картинка из Переславля. Это Горицкий монастырь, могила без имени; но может быть, кто-нибудь знает?

Екатерина БИРЮКОВА

Музыка (та, которая называется классической, академической, композиторской, все эти определения раздражают, но более-менее понятно, о чем речь) — и улица, площадь, парк, лужайка. Сочетается ли одно с другим? Если речь идет не о «Временах года» Вивальди, «Маленькой ночной серенаде» Моцарта или «Музыке на воде» Генделя, а о более приближенных к нашему времени сочинениях — Стравинского или, не дай бог, Булеза, — то идея музыки на открытом воздухе скорее вызывает скепсис. И так слушать сложно, а тут еще мешают посторонние шумы и отвлекают туда-сюда слоняющиеся прохожие!

Я этим летом несколько раз наблюдала эксперименты на эту тему. Как-то раз, выйдя на Площадь искусств в Питере, не поверила своим ушам — во всю звукоусилительную мощь над Русским музеем разносилась «Свадебка» Стравинского. Четыре необходимых для ее исполнения рояля стояли вместе с хором и солистами на уличной сцене, перед которой немалое количество народа сидело, лежало и даже подпевало. Стравинский прошел на ура, но это скорее свидетельствует о том, что, похоже, этот композитор (по крайней мере, ранний этап его творчества) уже все-таки переместился туда, где Вивальди, Моцарт и Гендель.

Другая история — тоже Питер, но пространство для знатоков — Новая Голландия. И программа тоже не для всех: миниатюры для одного-двух инструментов от Ксенакиса до Денисова (в исполнении солистов МАСМа). Хотя все окружающие кафе-то на время концерта закрыли как раз для всех (и это не могло не огорчать некоторое количество гуляющих, не просивших Ксенакиса). То есть благоговейная тишина концертного зала была как-то сымитирована. Однако неприятный осадок от того, что никак не удается отвлечься от ворон, экскурсионных вертолетов и тех, кто все это в гробу видал, остался. И вопрос, зачем так мучиться и не проще ли все это послушать в закрытом зале, так и не нашел ответа.

И вот совсем недавний московский ответ Новой Голландии — день Мортона Фелдмана в парке Горького (в исполнении примерно тех же людей, что и в Питере, во главе с флейтистом Иваном Бушуевым и ударником Дмитрием Власиком). Кто не знает, Фелдман — это ноты две-три в минуту, американская классика медитации. Произведения очень нескорые, бывают часа по четыре — по шесть. С одной стороны забора летнего кинотеатра «Пионер», отданного в этот день Фелдману, шумели то попса, то что-то строительное, с другой стороны — ИКЕА масштабно праздновала выход нового каталога. Идея казалась чистым безумием. Но непостижимым образом эта тихая музыка без начала и конца, растворяясь в попсе, мороженом, надувных шариках, человеческих голосах и строительных инструментах, то и дело одерживала над ними победу, оказываясь самым ожидаемым событием в общей звуковой помойке. Самое, конечно, во всей этой истории впечатляющее, что одерживала она ее не только внутри медитационного гетто «Пионера», но и снаружи — как выяснилось, вот эти две-три ноты в минуту транслировались на остальную территорию парка! И они тихо, неагрессивно, но неотвратимо окутывали его посетителей и под сталинскими колоннами на входе, и около фонтана. Вот так это было, это не обманка, не монтаж. Можно сказать, «Музыка на воде» нашего времени.

Денис БОЯРИНОВ

1 сентября на Болотной площади должен состояться затеянный мной фестиваль «Москва. Молодость. Музыка», который отнимал все душевные силы на протяжении июля—августа. Привезти на него Джеймса Маккартни было спонтанной, но и, как выяснилось, совершенно правильной идеей. При том что песен Джеймса никто не слышал, магия имени сработала на 146%. Процесс, который стоял на паузе несколько месяцев, пошел очень резвыми темпами. О фестивале и, как следствие, молодых группах, ради которых все затевалось, рассказали такие СМИ, на которые «Темные лошадки» (где многие из молодых прежде выступали) никогда бы не могли рассчитывать, — от «Комсомолки» до «Коммерсанта», от «Афиши» до ТВЦ.

Анекдот из жизни организатора фестиваля. Вокруг Джеймса ходит сплетня, что его сэр папа посещает каждый его концерт. Инкогнито. Когда я, для пущего пафоса и акцентирования ответственности момента, обмолвился об этом на рабочей встрече с представителями Департамента массовых мероприятий города, то в ответ получил совсем не ту реакцию, на которую рассчитывал. «Ни-ни-ни! — сказали мне. — Никакого сэра Пола!» «Почему?» — удивился я. «Ну вы представляете, что тогда на Болотной начнется! Как мы согласуем это с ГУВД?»

Теперь лишь бы все срослось — никто не заболел, погода не подвела, ГУВД не передумало, и т.д., и т.п. К черту!

И еще про День города, который в этом году отмечается с невиданной прогрессивностью — помимо фестиваля на Болотной площади в этот уикенд будет очень много музыки. Например, Фестиваль городских романтиков в парке Горького с участием Тонино Каротоне и Фестиваль фестивалей на Поклонной горе, где уж совсем невероятный спектр артистов — от Moremoney, которых я бы с удовольствием видел на сцене Болотной, до Димы Билана. Особенно здорово, что 2 сентября на Поклонной горе будет выступать феноменальная украинская группа «ДахаБраха», которая стала моим главным концертным впечатлением августа, победив Файст, Swans, Леди Гагу, Бьорк и афродискотеку Shangaan Electro. Чемпион по world music Александр Чепарухин видел их на юбилейном WOMAD 2012 и говорит, что и там они были лучшими. Начало концерта — в 13:40.

Станислав ЛЬВОВСКИЙ

В смысле продолжения жанровых экспериментов, на этот раз мы имеем небольшой коллаж из цитат.

*

«Что толкало москвича на преступления, в суде затруднились сказать, сообщив лишь, что женат он не был».

Анастасия Берсенева. «Душитель на улицу не выйдет» // Gazeta.ru, 30.01.12

*

«Помимо сцен, лишенных конфронтации, теория центрального конфликта устраняет так называемые смешанные сцены: например, обычный ужин ни с того ни с сего прерывается необъяснимым происшествием, ни к чему не ведущим, так что в конце концов все завершается тем же банальным ужином. Что еще хуже, эта теория отрицает возможность существования серийных сцен — то есть сцен, следующих друг за другом в определенной последовательности, но не увязывающихся в единый поток. Например, на улице дерутся два человека. Неподалеку ребенок ест отравленное мороженое. На этом фоне кто-то непрестанно стреляет из окна по прохожим, но никто даже не поворачивает головы. В углу художник пытается запечатлеть эту картину на холсте, в то время как карманный воришка крадет его кошелек, а в тени здания, объятого языками пламени, собака доедает мозг распростертого на земле пьяницы. Вдалеке многочисленные взрывы обрамляют кроваво-красный закат. Подобная сцена не представляет интереса с точки зрения теории центрального конфликта, пока мы не назовем ее “Каникулы в Сараево” и не разделим всех персонажей на два враждующих лагеря».

Рауль Руис. «Теория центрального конфликта» // «Сеанс», 19.08.2011. Перевод Дмитрия Мартова и Ларисы Смирновой

*

«В письме 1891 г. образ отзывчивого МВД продолжает определять представления Бондарева о высшей власти и после всех неудач: “...прикажу сыну своему так: когда я умру и положишь меня во гроб, положи и эти бумаги со мною. А прошение, которое уже написано мною и в 60 копеек почтовая марка приложена к нему, вложи его в правую руку, с ними и погреби меня на непроходимые веки”. Это прошение написано на 4 листах простой бумаги. К кому же и в какое место оно адресовано? В главнейшее небесное Министерство внутренних дел».

Донсков А.А. Письма П.М. Бондарева к Л.Н. Толстому // Русская литература. 1997. № 1, с. 174 (цит. по: Соха и Пятикнижие: русские иудействующие как текстуальное сообщество / Александр Львов. — СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2011. — 328 с., [16] с. ил. — (Studia Ethnologica; вып. 9), с. 112)

*

«Чтобы показать, в каком “необычном” мире мы живем, придумал притчу. Идет человек по городу, заходит в магазин: хлеб, овощи, свинина столько-то, говядина столько-то, человечина столько-то... Так в политике, общественной жизни, в государственности. Допустим, человечину он не станет покупать, но ведь и свинину в такой ситуации купить невозможно».

О. Стефан Красовицкий // Запись в блоге, 20 мая 2011 г.

*

«The cool new thing to do in Moscow? Leave».

Пользователь pohi // Запись в блоге (ЖЖ), 15.03.2009

*

«Со свойственной ему любовью к деталям он не мог удовлетвориться уровнем точности лепидоптерического описания, которого уже достигли Шванвич и другие. Он обнаружил, что крошечные чешуйки на каждом крыле образуют ряды, расходящиеся от основания крыла. Это стало вторым главным принципом с важными следствиями: считая ряды чешуек — чего никто до него не делал, — он смог создать чрезвычайно точную систему локализации любой отметины на крыле бабочки».

Brian Boyd. Vladimir Nabokov: The American Years // Princeton, Princeton University Press, 1991, p. 67

*

Ну и последнее:

Майкл Нэш. Варшава, 1946

Варвара БАБИЦКАЯ, Василий КОРЕЦКИЙ

Бараньи потроха с луком и артишоками; паста с ливерной колбасой; супчик из овощной заморозки; официанты из Бангладеш — чудовища; итальянский гевюрцтраминер; кола для слоу-фудиз chinotto (хорошо пить в кафетерии рабочего поселка с видом на беснующуюся от скуки молодежь или портреты футболиста Тотти); сало горячее и сало холодное; гастрономический мегамолл в здании бывшего вокзала; 300 грамм сырого фарша с лимоном и морской солью; кофе blue mountain разобрали; грушевый аквавит nonino; livio felluga terre alte; невозможность выбора из четырех видов амароне. Каждый вечер ходим пить по сто рома в дичайшее место у шестого моста: игровые автоматы, линялые вырезки из «Плейбоя», портреты героев Сан-Ремо, игровые приставки 80-х — комната старого мальчика, живущего с мамой. Выяснил, что в детстве у коллеги Бабицкой не было детства — когда в барном плейлисте очередь дошла до Modern Talking, Бабицкая спросила: «А что это?»

Варвара Бабицкая

— Вася, ты забыл упомянуть йогурт! С фермы Фараони. С малиной.

— А с ним все хорошо. Чего его упоминать?

Мы в Риме. Не знаю, как тут работал Гоголь, — в путешествии исчезает всякая рефлексия, ощущения становятся исключительно висцеральными, говорит коллега Корецкий. Я возражаю, что отсутствие рефлексии — из любимейших предметов рефлексии. Для людей, все время анализирующих мир критически, это естественное, хотя почти неведомое состояние; когда биороботов помещают в идеальные условия эксплуатации, у них перестают датчики мигать. А чего? Все хорошо. Мои тревожные лампочки в мозгу умиротворенно потухают одна за другой по мере того, как в меня просачивается тепло. Теплая брусчатка под ногами. На этот раз я к тому же оказалась в Риме с гастрономическим Вергилием; мне никогда самой не пришло бы в голову заказать горячий панино с салом на тридцатичетырехградусной жаре (у коллеги Корецкого не было детства: он не знает, что Данте добрался до рая).

Блюдо Бабицкой

— А драматург Угаров вот говорит, что люди боятся быть здесь и сейчас, реальное ужасает своей многообразностью.

— Так то в Москве! Там, конечно, ужасает. Это нормальный инстинкт самосохранения — защищать свои рецепторы, закапываясь поглубже в невротическую рефлексию, стараясь жить внутренней жизнью — на почтительном расстоянии от поверхности собственной кожи, которая соприкасается с тьмой кромешной и скрежетом зубовным. Ледяной жижей под ногами, московским метро и московским общепитом.

Василий Корецкий

— Тут ты тоже здесь и сейчас, заблудившийся на ночной улице, выбирающий на глаз кафе с человеческой едой, идущий 10 км по жаре, 20 минут ждущий поезда в душном, потном метро, ненавидящий официантов, дешевую обувь, бесчестных продавцов телефонных СИМ-карт и повсеместных индейцев с букетами помоечных роз. Многое как дома — кроме ужаса.

У биоробота Корецкого кончились чистые майки, он пошел и докупил себе в Muji запчастей. Утром открывает новую коробочку размером с пачку сигарет. Вытряхивает оттуда полосатую футболку. Та расправляется, как мне кажется, с шипением впуская в себя воздух, и оказывается нужного размера. Сначала еще немного мятая. Потом разгладится. Вот так же и мы, так же и мы!

Блюдо Корецкого