Летаю! Летаю!

БОРИС НЕЛЕПО делится первыми впечатлениями от документального фильма Любови Аркус «Антон тут рядом»

В самом начале, еще до появления названия картины, мальчик-аутист Антон Харитонов пристально смотрит в камеру. Прямо в глаза зрителю. Взгляд от экрана хочется отвести, но тогда надо уходить с фильма. Добиться равнодушного отстранения при его просмотре все равно не получится. Любовь Аркус, кажется, это поняла очень быстро, но отступать не стала и камеру не отвела. Как она сама признается: «У меня был проект, а оказался мальчик». Антон тут рядом.

Когда я впервые смотрел фильм еще в черновой сборке, он назывался «Аут». Окончательное заглавие появилось совсем недавно, и мне оно поначалу совсем не нравилось. «Антон тут рядом» – эту фразу, практически мантру, Харитонов произносит очень часто. Например, когда остается один в очередной больнице и на обещание в скором времени его навестить отвечает: «Хорошо, Антон тут рядом». У него свой, непривычный, не всегда понятный – и потому иногда требующий субтитров – язык, способ интонировать и произносить слова. Вот и название тоже звучит непривычно и коряво. Как всегда коряво любое проявление человеческого, ведь любой жест навстречу другому по определению выходит за рамки привычно приличного.

С шага навстречу и начался четыре года назад этот фильм. Любовь Аркус, главный редактор журнала «Сеанс», случайно обнаружила сочинение под названием «Люди». Перечислительный текст о том, что люди бывают разные и к тому же они конечны. С тех пор этот абзац обошел интернет и даже вошел в либретто оперы Сергея Невского Autland. Аркус разыскала мальчика и отправилась вместе с ним на Онегу, позвав оператора Алишера Хамидходжаева. Дальнейшей судьбой фильма и тем, что называется мизансценой, уже руководил случай.

Единственному человеку, которому по-настоящему был нужен Антон, – его матери Ринате Харитоновой – диагностировали неизлечимую болезнь. Время действия: июнь 2008-го – зима 2011-го. Место действия: больница Кащенко, интернаты, приюты, поселение для умственно отсталых «Светлана». В так называемом элитном интернате от Антона отказываются, поскольку он не приспособлен для практической работы. Место ему находится в рядовом психоневрологическом диспансере. Там мы проведем всего пару минут. Это одни из самых страшных кадров, что мне вообще доводилось видеть в кино. Аркус бережет зрителя и не длит эту сцену: ад с десятками больных в одной палате, которые живут сами по себе, следить за ними просто физически не успевают две медсестры. Страшнее всех бледный мальчик, который безучастно смотрит в камеру. Чтобы он жил, поясняют сестры, ему – как и Антону – нужна постоянная забота, которую обеспечить в этих условиях невозможно. Наконец, мы оказываемся в кэмпхилле «Светлана» – единственной в России деревне, где под руководством европейцев-волонтеров живут и занимаются натуральным хозяйством умственно отсталые. По-настоящему счастливые кадры: Антон находит там гармонию, но длится это недолго – из «Светланы» уезжает опекавший его человек.

В фильме можно найти сквозной политический мотив. Впервые мы слышим равнодушные слова о том, что раз от Антона нет пользы, значит, ему нет и места, в первом интернате. Их произносит рассудительная медсестра, сидящая под портретом Путина. Аркус ей возражает: ведь Антон все свободное время рисует и пишет. «Какая польза, если человек пишет часами? Мы стараемся прививать практические знания». Из одного этого эпизода можно было бы сделать активистский политический короткий метр. Или вот в аду диспансера оператор случайно ловит очередной визит Путина, демонстрируемый по вечно включенному телевизору. Аркус выкрадывает Антона из больницы, произнося в кадре, что если у нее и есть к кому претензии, то только к правительству. Но «Антон тут рядом» не сводится к политическому высказыванию и им не является. Самое страшное здесь не то, что можно в очередной раз на примерах убедиться в диком, пещерном состоянии базовых институций в современной России. Об этом мы знаем и так, просто стараемся гнать эту мысль подальше.

Ужас начинается, когда Антон не приживается и в цивилизованной «Светлане». Ровно в этот момент фильм из истории одного мальчика вдруг превращается в нечто гораздо большее. Любови Аркус объясняют, что аутисты – это люди с особой потребностью в любви. В «Светлане» на это возражает волонтерша: «Боль другого человека я не могу чувствовать»; сразу становится понятно, что Антону больше нет места и здесь. А что, кто-то на самом деле может? Картина окончательно превращается в высказывание об одиночестве, которое всегда тут рядом. Кажется, Антон пытается найти выход из него через прикосновение, вот почему он все время обнимает Аркус, ищет объятия.

«Люба, из кадра!» – приказывает в начале оператор. И она выходит, чтобы потом вернуться. Потому что не может быть уже никакого фильма про одного Антона. Не менее важный герой – она сама, стоящая по ту сторону объектива, движущая сила истории. Вот почему такими странными в обсуждении этого фильма мне казались разговоры о недопустимости использования закадрового голоса. Дескать, это архаичный, старомодный прием. Просто бывают такие фильмы, снятые от первого лица, автобиографические, оголенные. Например, другая известная картина про аутистов – «Ее зовут Сабина», которую сняла Сандрин Боннер про свою родную сестру-аутистку. В отличие от Ринаты у родителей Сабины не хватило сил заботиться о ней, девочку сдали в интернат. Одно из моих самых острых переживаний в кино последних лет – сцена из этой ленты, в которой Боннер показывает своей сестре съемки двадцатипятилетней давности. Обыкновенное home video, запечатлевшее радость их детства и совместной поездки в Америку. Сабина тогда еще не превратилась силами врачей в овощ. Словно старая пленка способна вернуть прошлое.

Не может быть уже никакого фильма про одного Антона. Не менее важный герой – сама Аркус, стоящая по ту сторону объектива, движущая сила истории.

Почему я это вспомнил? Жизнь проникает в кино и у Аркус, отменяя все границы. Последнее время многие режиссеры пытаются заново дать определение кинематографу, который – по сравнению с прошлым веком – стремительно продолжает терять зрителя, определить его силы и нащупать стоящие перед ним задачи.  Мне самому часто приходится ставить вопрос – а почему мы вообще продолжаем смотреть кино? Почему другие его снимают? Аркус не просто верит, но показывает, как один фильм способен менять мир и влиять на судьбы других людей. Материалы, снятые за годы работы, смогли подарить последнюю радость умирающей матери Антона (а почему умирающей? Каждый может ее увидеть теперь, посмотрев фильм, живую – как она бойко исполняет с подругами «Пидманула-пидвела» на устроенном дома девичнике). Благодаря фильму Рината могла видеть своего сына таким, каким она никогда раньше его не видела. Камера поменяла судьбу героя, когда Аркус показала  отцу, когда-то оставившему Антона, какой его сын на самом деле.

Антону в какой-то момент начало нравиться входить в кадр. Ведь в этом есть что-то глубоко уважительное: снимать кого-то, дарить ему то внимание, без которого – вспомним слова врача – Антон не может жить. И Хамидходжаев с Аркус снимают очень мягко, камера словно ласкает Антона. Эти сцены, когда он последний раз встречается с матерью или видится с отцом, преисполнены нежности. Аркус не боится пафоса, сами эти события позволяют ей напрямую сравнить камеру с Богом.

Важно, что камера не закреплена за одним только Хамидходжаевым. Ее берет в руки волонтер, ухаживающий за Антоном, и главное – ее дают в руки самому Антону. Ведь до этого мы только наблюдали за ним. А теперь словно видим его глазами – на короткий момент – именно камера позволяет пробить то вселенское одиночество, о котором этот фильм. Он наводит камеру на небо и произносит: «Летаю! Летаю!» Помните, «Андрей Рублев» начинался с такой странной сцены, когда монах взмывал в воздух на самодельном воздушном шаре и со смесью восторга и удивления бормотал: летю, летю. Вот этот восторг от величия и непознаваемости мира и человека вдруг прорывается и в Антоне…

А в последний день съемок, после всех этих мытарств, приключений, перемещений, трагедий и радости, Антон вдруг согласился прочитать заново текст того самого сочинения «Люди». Аркус иллюстрирует это чтение показом всех тех, кто попадал в кадр в предыдущие два часа. И «Антон тут рядом» оказывается экранизацией – длившейся четыре года – этого одного маленького текста, который каким-то неуловимым и корявым образом рассказывает обо всех по отдельности и потому продолжает волновать. В этот самый момент становится ясно, что не только Антон – соавтор этого фильма, но все они – добрые, теплые, холодные, летающие и нет.