«Транс я дрожащий или имею право на высказывание?»

Организаторы и участники Московской экспериментальной школы по гендерным исследованиям рассказывают о проекте

C начала августа в Парке «Музеон» проводятся мероприятия в рамках Московской экспериментальной школы по гендерным исследованиям, организованной кураторской группой n:o:r:m:a (Мария Дудко, Павел Овчинников, Илья Яковенко) при поддержке большого числа симпатизирующих проекту людей. Организаторы и участники рассказали COLTA.RU о причинах, побудивших их заниматься этим проектом, впечатлениях и планах.

Мария ДУДКО

Я хотела, чтобы Школа была попыткой сломать одну из самых волнующих россйских традиций: если о чем-то не говорить, то этого не существует. Мы анализируем тело как источник социально-политического контроля. Это важно, потому что если этого не делать, то возникает идея «правильной» и «неправильной» сексуальности, женщинам рассказывают, как их мозг приспособлен только для репродуктивных целей. Это хорошо видно на понятии гетеронормативной нуклеарной семьи, которую следует рассматривать как социальный конструкт, а не биологическую данность. Феминизм все больше становится частью общественной дискуссии, но пресса создает ложные коннотации и мифы вокруг этого понятия. При этом феминизм — это в первую очередь метод анализа любых властных отношений в обществе. Почему, допустим, государство вмешивается в принятие решение женщины сделать аборт. Гендерные исследования выявляют не только иерархию между полами, но и иерархию в капитализме в целом, потому что одно отражает другое. Для России сейчас очень важна эта дискуссия, ведь у нас даже либеральная оппозиция, которая пытается критически анализировать ситуацию в стране, не хочет мыслить шире, чем распилы и коррупция.

Павел ОВЧИННИКОВ

Московская экспериментальная гендерная школа — проект для людей гендерно маркированных, то есть строящих свою идентичность с использованием концепта «гендер» (феминисток, ЛГБТ), а также гендерно чувствительных, болезненно реагирующих на патриархатные общественные отношения. Идея заключается не столько в том, чтобы транслировать то или иное знание, сколько в объединении людей в продуктивном диалоге. Участник Школы сам может определять, в какой момент он может выступить как «учитель», а в какой — как «ученик».

Мы пытались заложить в проект широкий спектр возможностей — от левого политического community building до построения нового типа институциональности. Я бы поставил Школу в один ряд со школами современных искусств, типа ИПСИ или кураторской школы Виктора Мизиано, но вместе с тем, это еще и исследование возможности существования кафедры гендерных исследований в отсутствии университета над ней. Внеинституциональное присутствие в публичном пространстве — один из принципов, заложенных в основу Школы.

В течение жизни я несколько раз менял свою академическую принадлежность, и в пику дня назвал бы себя трансакадемисткой: будучи изначально полностью погруженным в математику, я перепрыгнул в область культурных исследований. Носителем какого типа знания я при этом являюсь? Знания каких сообществ разделяю и какие смыслы произвожу? Транс я дрожащий или имею право на высказывание? Министерство образования — моя старуха-процентщица.

Российские подростки познают мир через Интернет, и не говорить сегодня с ними о СПИДе, о сексуальном поведении — это преступление.

Я критикую нашумевший закон о запрете пропаганды не столько за ущемление прав дискриминируемых по гендерному признаку, сколько за его эйджизм. Современная школа — это фукианская тюрьма и клиника. Россия — не Ботствана, 25% населения которой — ВИЧ-инфицированные, а средний возраст жителей — 15 лет. Российские подростки познают мир через Интернет, и не говорить сегодня с ними о СПИДе, о сексуальном поведении — это преступление. Такое же, как и неинформирование своего партнера ВИЧ-инфицированным об опасности заражения.

Этот разговор не может существовать без обсуждения морально-этической составляющей дела. В том, чтобы вывести вопросы этики на самый верх широкого общественного обсуждения, я вижу задачу, стоящую перед гуманитарным знанием в целом. Я уверен, что моральные ценности общества не могут и не должны формироваться искаженными представлениями традиционных институтов, на которые возложены эти функции. Общественная мораль должна быть реконструирована заново на принципах ненасилия, терпимости, уважения к достоинству человека (себя и другого/иного), открытости и диалога. От гендерной школы — к школе морали. Понятие дискриминации — это все-таки категория морально-этической философии. И право решать, что этично, а что неэтично, принадлежит не институциям, но общественному консенсусу.

Илья ЯКОВЕНКО

Для меня Школа является попыткой создания ситуации формирования коллектива внутри образовательного процесса. Как мне кажется, в сложившейся политической ситуации приоритетными задачами искусства, активизма и сферы культурного производства в целом, должны быть вскрытие механизмов власти, а также выработка знания и стратегий сопротивления данным механизмам. Базой для этого может послужить осмысление уже имеющейся теории и коллективная работа, которая не только противопоставляется капиталистическому индивидуализму, но и позволяет противостоять ему более эффективно, учитывая, что действовать приходится изнутри.

Гендер, будучи социальным конструктом, есть наглядный пример того, как власть воспроизводиться в общественных институтах и культуре. Сейчас, это особенно заметно в том, как политическая власть использует гендерные стереотипы общества в угоду собственным же политическим интересам. Именно поэтому, гендерные исследования становятся как никогда актуальными.

Вернувшись к началу, стоит отметить, что мой опыт работы в группе можно считать состоятельным. Он внес определенные коррективы в мое видение ситуации и в саму Школу. Например появилась рефлексия на сам процесс производства и передачи знаний, а также идея сделать Школу как можно более массовой. Школа это результат довольно долгой коллективной работы, и надеюсь по-прежнему находится в процессе своего становления.

Ирина ЖЕРЕБКИНА, доктор философских наук, профессор кафедры теории культуры и философии науки ХНУ им. В.Н.Каразина, директор Харьковского центра гендерных исследований, главный редактор журнала «Гендерные исследования», председатель книжной серии «Гендерные исследования» (изд. «Алетейя», СПб, Россия)

В современной политике и тесно связанных с ней гендерных исследованиях меня интересует не традиционное для теории/практик постсоветской и не только гендерной теории деление по критерию насилие-ненасилие, сколько логика обезоруживания этой бинарной логики. Еврейка Батлер критикует левинасовскую «еврейскую логику ненасилия», которую сам Левинас считал «призванием Европы», отказавшейся от эллинизма в пользу императива «не убий!», обращаясь к примеру из Ветхого Завета, когда Иаков в ожидании движущегося на него брата Исава с войском в составе 400 человек заботится не о собственной возможности быть убитым, но о том, чтобы ему не убить брата. Но если для Левинаса в этой ситуации вдруг так важен императив «не убий», это говорит лишь о том, считает Батлер, что практика «убий» является для субъекта первичной. Отсюда парадокс гендерной теории в качестве модуса капитализма - состязательность гендерно маркированных субъективностей в жертвенности в рамках логики ненасилия, базированной на императиве насилия.

Я согласилась участвовать в достаточно амбивалентном «эмансипаторном» мероприятии в госинституции «Музеон» под стенами Кремля, потому что мне казалось действительно экспериментальным через практики диссенсуса (в терминах Олега Аронсона на этой школе, «хиазма») ТЕЛЕСНО прожить стратегии возможности обезоруживания тривиальных дихотомий постсоветской гендерной теории/практик – то есть не только соревновательные и триумфалистские в терминах «морального садизма» (Батлер) логики гендерной жертвенности, но и схваченность гендерной теории/практик здесь-и-сейчас между 1) мейнстримовским заказом суверена в его на удивление персонифицированным и гомосоциальном движением в сторону неолиберальной демократии через демонстрацию ЛГБТ-протестов и 2) индивидуализмом самой логики освободительности как разных типов сексуального желания, влечения или элементарной (сексуальной) нужды.

К сожалению, а может и к счастью, я не являюсь таким уж специалистом по гендерным темам. Я здесь скорее дилетант, отчасти и потому, что мой академический интерес, вызванный в том числе обстоятельствами личной жизни, был достаточно агрессивно встречен в академической среде.

Удалось ли — несмотря на то, что проект Школы продолжается – «переизобрести» постсоветскую гендерную теорию/практики? «Процесс пошел» потому, что уже с первого дня мы оказались в ситуации «базового коммунизма» Д. Грэбера или «абсолютного равенства» Дж. Батлер: стиль ответности как безответственности обнаружил, что другой никогда не является утраченным, даже если любое «я» 1) хотело бы и 2) еще захочет до окончания Школы от него избавиться прямо «на месте», то есть в закрытом на самом деле павильоне «Школа» госинституции «Музеон». Оказалось, что другой существует до «я»: «я не могу не любить» (как ребенок – родителей) тот мир другого, который «я» не выбирал/а/о: ни язык, ни страну, ни родителей, ни «социальный статус», ни саму любовь. «Моя» страстная постколониальная любовь к другому – это растущие, как грибницы, концентрационные лагеря в России.

Вячеслав ДАНИЛОВ, редактор сайта Liberty.ru:

По приглашению Ирины Жеребкиной я прочитал небольшой доклад о Pussy Riot. Вкратце, мой тезис состоит в том, что Pussy Riot не является никакой панк-группой, никакой даже в строгом смысле арт-группой, и уж тем более — не феминистcкой группой. Это философская, как и «Война», группа, которая играет на феминизме как музыканты на гитарах. Pussy Riot и «Война» — неотделимы. Это, в сущности, один, правда, в организационном отношении распавшийся проект. Принципы «Войны» никуда в Pussy Riot не пропали — это концептуальная игра, которая разворачивается на социальном теле, в медиа, вместо привычных нам пространств текста или в экзистенциальной динамике индивидуальных поступков. Pussy Riot берут арт-группу, или панк-группу, или феминизм как концепт и запускают его в агрессивных, неприспособленных для этого — как отчасти их собственные тела к этому не приспособлены, откуда и балаклавы — пространствах. Это иной способ делать философию. Собственно мой доклад и назывался «Искусство делать философию иначе».

Я противопоставлял свою позицию ряду позитивных феминистских прочтений деятельности Pussy Riot. Тем не менее, они, безусловно, имеют основания — и Pussy Riot безусловно может быть прочитан как интересный феминистский эксперимент, как определенный тип инвазии в дискурс новых агрессивных технологий презентации феминистского дискурса, как он вычитан в западной литературе и представлен в американской в том числе массовой культуре. То есть их феминизм может быть прочитан как своего рода «вложенный файл».

Анонс Школы в газете, в котором перепутаны время и содержание события.

Что касается гендерной тематики, к сожалению, а может и к счастью, я не являюсь таким уж специалистом по гендерным темам. Я здесь скорее дилетант, отчасти и потому, что мой академический интерес, вызванный в том числе обстоятельствами личной жизни, был достаточно агрессивно встречен в академической среде. Университетская публика достаточно консервативна, и мне в принципе не удалось найти удобную нишу, чтобы реализовать свой интерес. Так что пришлось мигрировать в урбанистику тогда, когда это еще не было модным.

В РУДН мне некогда было заниматься тематиками гендера. Там достаточно было поля, чтобы его закрывать — от философии биологии и логики до методологии науки и философии техники. А в МГУ удалось найти компромисс в виде курса антропологии города. Хотя меня лично всегда интересовал вопросы насилия в семьях геев и лесби среднего возраста, то есть скорее такая социологическая тематика вперемешку с психологией. Тут вот что нужно понимать: Философский факультет МГУ не был никогда центром, где бы велись гендерные исследования, там нет школы. Но есть отдельные отличные специалисты. Поэтому сетовать на то, что мне там чем-то не дали заниматься — было бы некорректно.

Я приглашенный со стороны человек — с репутацией, которая вроде бы никак не предполагала такой любезности. Так что я очень ценю и приглашение Ирины, и то, с каким вниманием ко мне отнеслись Павел Овчинников и его друзья. Я могу их лишь поблагодарить. Еще это не тусовочное мероприятие, что было здорово. Была явно новая публика, которую я ранее не наблюдал на мероприятиях феминисток или активистов-радикалов.

Во время моего и затем — во время доклада Ирины была поднята тема присвоения прав на Ocсupy. Ведь Гендерная школа позиционировалась в том числе как развитие и трансформация опыта прошлогоднего спонтанного лагеря на Чистых прудах. Я высказал следующую идею: что со временем мы начинаем узнавать за коллективным анонимным событием все новые и новые имена. То есть «бревно Оккупая» несли все больше и больше людей. Вот и кооператив «Черный», торгующий кофе по рецептам хипстерономики — заявлял о причастности к «Абаю». Налицо разложение события и одновременно его восстановление своего рода «верности ему» в иных институальных формах. Позиция Ирины Жеребкиной была более радикальна, насколько я понял. Она требовала неприкосновенности события Оккупая и запрета на экспликацию его опыта, тем более в таких полукоммерческих и организационных формах. Ирина, насколько я понял, выступила со своего рода интеллектуальным вызовом, который был направлен куда дальше, чем затеи организаторов Гендерной школы — в отношении современного феминистского дискурса и его гетерогенных альянсов в том числе с современным искусством.

Людмила БРЕДИХИНА, критик, куратор, специалист в области гендерных исследований

Меня приятно удивило, что людей было много и они не были привычной, знакомой мне аудиторией. Эта аудитория, думаю, в основном сетевая, продемонстрировала интерес к гендерной теории и готовность вести дискуссию на серьезном уровне.

Татьяна ЕГОРОВА, координаторка проекта «ФемИнфотека» — феминистской информационной и дискуссионной платформы

6 сентября в рамках Московской экспериментальной школы по гендерным исследованиям я буду говорить про практики феминизма третьей волны. Эта хронология по волнам не особенно точно подходит к феминистским делам на постсоветстком пространстве, но третья волна есть и здесь — например, в том, что касается зинов — DIY-журналов.

Самый первый феминистский зин вообще, как считается, вышел в 1989 году в Миннесоте (зин Not your bitch). Конечно, феминистские издания были и во второй волне, и в первой, но это немного оффтоп. Здесь же феминистские зины и т.п. зачастили только в начале 2000-х. Я к ним отнесу для эксперимента не только зины как таковые — но зины, самиздатские газеты и журналы вообще, и упомяну среди них отчасти (с феминистскими статьями или комиксами или чем-то еще) или полностью феминистские. Например: WARGAZM, GRRRLZ CAN, «Свободна» (у ее коллектива есть еще симпатичный и полезный сайт, ZHEST, tryznas*kefiras (про который вроде нигде не написано, что он феминистский, но на мой взгляд, он феминистский насквозь), феминистский выпуск газеты «Воля» (кстати, в нем, в 2004-м году, был опубликован на русском — допускаю, что могу ошибаться, но очень похоже на то, что впервые — текст манифеста riot grrrl, то есть феминистского панка, вышедший в 1991-м в зине супергруппы bikini kill). Потом в феминистском DIY-издательстве случилась некоторая почти дыра лет на пять. Но, например, совсем недавно, весной 2013-го, вышел первый за очень долгое время анархо-феминистский зин «Молот ведьм» (и есть уже второй выпуск, и второй феминистский выпуск газеты «Воля». И например, к прошлогоднему питерскому квир-фесту вышел зин с личными историями и феминистским дизайном и искусством.

Постер из зина Fierce Pussy Magazine, 2010.

Можно было сейчас рассказать про крутые, но абстрактные зины европейских автономистских женских пространств или лесбийских коллективов. Но я выбрала именно про постсоветские — ведь значительную часть этих изданий или инфо о них можно найти в интернете и не нужно знать английский, чтобы их прочесть. Приходите 6-го это обсудить, приносите с собой зины и идеи для зин-воркшопа!

Кьяра ФУМАЙ, художница

Как художница я занимаюсь перформансом. В Московской гендерной школе я буду участвовать с лекцией-перформансом, которая называется Shut Up. Actually, Talk. Это реадаптация фрик-шоу, с которым я участвовала в 13-й «Документе» в Касселе. Перформанс отсылает к анархо-феминистскому манифесту «Я говорю Я», написанному итальянским философом Карлой Лонци и группой Rivolta Femminile в 1970-х годах. Я считаю этот текст крайне важным, особенно сегодня, потому что он ставит вопрос о человеческом «я».

Думаю, равенство может быть достигнуто только тогда, когда будет по-настоящему понято любое меньшинство. Понимание разницы между «двумя полами» это первое, чем нужно заниматься, отчего нужно исходить, поэтому я признаю Феминизм (с большой буквы) как действительно важный фактор перехода к культуре разнообразия и понимания — для всех, не только для женщин и ЛГБТ.

Меня приятно удивило, что людей было много и они не были привычной, знакомой мне аудиторией.

Моя «не-работа» в значительной мере связана с гендерными вопросами, поэтому я не могу быть равнодушна к тому, что сейчас в мире так много женщин-художниц (хотя пока еще недостаточно). В масштабах человеческой истории это совсем недавнее достижение, оно все еще непрочно, не до конца изучено. Я интересуюсь репрезентацией женских фигур, которые еще недавно обозначались как «сумасшедшие», «истеричные», «взбалмошные», «безумные», «агрессивные». Я стараюсь сделать так, чтобы привлечь к ним внимание, помещая их в точки пересечения культуры и эстетики. И с удовольствием наблюдаю, как они атакуют пространство перформанса.

Что касается перформанса как медиума, то я не верю, что нет разницы, мужчина или женщина в нем участвует. Исполнение даже самого простого сюжета обладает абсолютно разным культурным, сексуальным и эстетическим подтекстом в зависимости от того, кто исполнитель — женщина или мужина. Вообще различие — очень важная вещь для понимания искусства.

Мое тело — мое оружие.

Chiara Fumai, Shut Up. Actually, Talk (The world will not explode), 2012.

Андрей ПАРШИКОВ, искусствовед, куратор, художественный критик

В этой Школе я не веду курс, а читаю одну лишь лекцию. Я очень рад, что всеобщими усилиями она вообще состоялась. В Москве на моей памяти это первый прецедент, и на тех лекциях, на которых я был, я видел, что очень многим людям это интересно. Посетители иногда стоят в дверях, потому что желающих слушать больше, чем места в павильоне. Это, на самом деле, оказалось очень успешным (с точки зрения общественной пользы) проектом, думаю, никто этого не ожидал. Что касается меня, то, разумеется, я с нетерпением жду именно третьего блока, блока о современном искусстве, в котором я понимаю значительно больше, чем в философии или социологии, но, поверьте, я стараюсь. В этом третьем блоке будет несколько западных лекторов, а также мастер-классы известных художников и лекции не менее известных кураторов. Я читаю краткую историю мирового квир-искусства. К сожалению, такая большая тема не помещается в такой небольшой отрезок времени, поэтому это будет скорее введением. Квир-искусство возникает во время второй волны феминизма, хотя многие исследователи видят его корни куда раньше, еще в первых женщинах-художниках, хотя, разумеется, оно следует определенным принципам и этапам развития. Я расскажу о самых интересных, на мой взгляд и заслуженных на взгляд мирового сообщества художниках, чьи работы, по мнению исследователей, разрабатывают тему гендера как социального конструкта. Думаю, что вот этой третий блок будет больше интересен людям, которые уже что-то знают о современном искусстве либо в нем участвуют, потому что все же все лекции — они не «от Адама», и я бы не хотел отвечать на вопросы вроде «Почему это искусство», но, на всякий случай, думаю, придется подготовиться.