Мигранты. Выход хозяина

ПЕТЯ КОСОВО считает, что проблема мигрантов — это проблема страны и ее жителей, погруженных в апатию. А ксенофобия вырастает там, где человеку нечем заняться

Я впервые увидел бонов в 2002 году. То есть половина моих приятелей из дворовой школы были скинхедами, носили куртки «пилот» и прочее. Мы все были из семей сотрудников Тимирязевской академии (средняя зарплата — 3000 рублей), было модно ходить на рыбалку, жечь костры из мусора, читать журнал «Братишка» и хотеть отправиться в Чечню, чтобы стать мужиком. Заводилой скинхед-культуры нашего класса был Робик Багдасаров — этнический вопрос тогда не стоял. То есть скинхедов я знал. Спустя много лет мне предстояло увидеть нацистов совсем другими.

Мне долго рассказывали о них: о том, как они организованы, как опасны, что есть банды послабее и банды посильнее, что они все между собой связаны, что над ними царят какие-то уже астрономически мощные и организованные группировки — непобедимые и беспощадные. Я ни в чем этом не разбирался, но очень хотел увидеть эти элитные боевые соединения — однажды мы шли по скверу, и друг толкнул меня в бок: «Не оборачивайся». Я обернулся — в сквере у фонтанов стояла группа ребят в одежде «кэжуал», модной в те годы. Вялые, круглые лица, немного припухшие от жары и пива. Глупые, водянистые глаза. Рано располнели. Я посмотрел на них секунду и пошел дальше со спокойным сердцем. Это были всего лишь москвичи, россияшки, — в Чечню никто из них, очевидно, не собирался.

«Эшников» я впервые увидел в 2008 году. Были похороны нашего друга Федора, милиция планировала облаву на кладбище, в последний момент мы перенесли все в Подмосковье. Как воры, пробирались с гробом по грязи длинной узкой толпой. Когда все было закончено, ребята заметили между березами у входа на кладбище группу молодежи — они уже думали атаковать их, но тут выяснилось, что это и есть сотрудники новоиспеченного Центра по борьбе с экстремизмом. Я посмотрел на «эшников» секунду — проку от этой организации режиму не будет. Та же одежда «кэжуал» (только подороже), такие же прически, такие же глаза, такие же лица — любят покушать. Я стал еще спокойнее смотреть на жизнь.

Вялые, круглые лица, немного припухшие от жары и пива. Глупые, водянистые глаза.

За прошедшие 20 лет россияне очень сильно расслабились. Большая часть погрузилась в апатию сильно избитого, меньшая — поняла, что надо только ходить в баню с кем надо и безнаказанно грабить. Это очень ленивая модель, в ней поощряется духовность: богатые не могут рационально объяснить свое богатство, а бедные — свою нищету и унижения. Также поощряется патриотизм: если ты не можешь связать то, почему ты счастлив или измордован, ни с какими из своих личных качеств — ты сможешь связать это с тем, что принадлежишь к нации повелителей/мучеников. Страна электриков, слесарей и водителей превращается в веселый этнографический балаган — но раз делать все равно нечего, то и это сойдет.

Какой-нибудь человек в жизни никогда не задумывался о своей национальности или национальности своих коллег, был индифферентен к религии — но наступила эпоха фатума, и вот он уже русский/чеченец/калмык, вот уже трет лоб, зазубривая молитвы на арабском или древнеболгарском, — будь что будет. Все равно ничего делать не надо: если этот человек влиятелен, его богатство само прирастает на Кипре, если нищий — картофель он уже посадил, тоже сам растет — все с Божьей помощью.

За прошедшие 20 лет россияне расслабились. Большая часть погрузилась в апатию сильно избитого, меньшая — поняла, что надо только ходить в баню с кем надо.

Ничего нового тут, конечно, нет. В западных странах мультикультурализм играет точно такую же роль социального плацебо. «Индиец хорошо готовит — он хороший повар, китаец быстро шьет — его место у швейной машинки» и так далее. В принципе, это напоминает сталинскую модель взаимоотношений народов внутри Союза. Но тут все же главную роль играет профессия, работа, а не национальность сама по себе — и уж, конечно, никого в мире не заставляют учить национальный язык для получения рабочего вида на жительство. Этот вопрос возникает лишь в процессе получения гражданства, спустя много лет, — наши кандидаты в мэры что-то не так поняли. В развитых странах вроде США есть целые регионы, где не говорят по-английски — причем на протяжении многих поколений, — никому это не мешает, потому что все заняты своими делами.

А вот когда своих дел на самом деле никаких нет и не предвидится, а есть та самая апатия — на сцену выходят юные Хозяева. Они не подвергаются за свои действия остракизму не потому, что общество одобряет их взгляды и действия, а потому, что никто не может сказать ничего существенного против — в обществе, в котором все возможные шаги приводят к мату. «И что тогда делать?» — основной российский вопрос, на который все, на самом деле, знают ответ и знают, что он всегда в наших реалиях приводит в тюрьму.

В развитых странах вроде США есть целые регионы, где не говорят по-английски, никому это не мешает, потому что все заняты своими делами.

Хозяева с шутками и смехом приступают к выполнению своей исторической роли. Почему каждый из них делает это лично — все вопросы к Сартру, в «Детстве хозяина» эта тема раскрыта исчерпывающе. Я лично слаб в психоанализе и вижу то, что вижу, — глупых и беспомощных барчуков под защитой полиции: будь то борцы с педофилами, «курительными смесями» или нелегальными иммигрантами. После их показывают по государственным каналам — с открытыми лицами они избивают каких-то людей, смеясь. Это должно, наверное, выглядеть энергично или устрашающе, но, как и все остальные перформансы, спланированные кремлевскими затейниками, эти тоже получились тяп-ляп. Это связано, конечно, с тем, что кремлевские затейники — сами россияшки и ротозеи. Что за черт: сотни тысяч людей впервые за двадцать лет стихийно вышли на улицы с политическими требованиями, в Москве идет репрессивное судебное разбирательство против граждан, какого еще не было с советских времен, — и тут оказывается, что больше всего нас должны волновать какие-то «курительные смеси» — я даже не знаю, что это такое.

Дворников и иммигрантов, конечно, жалко. Но, впрочем, не надо на этом чересчур зацикливаться — рано или поздно бодрому националисту, подающему надежды студенту московского вуза, из открытой двери подвала прилетит в голову лом, и их организацию прикроют. В конце концов, вопрос об иммигрантах — это вопрос о нас самих. Руководство как бы говорит нам всем: «Ну что же вы, что вы такое придумали? Давайте назад — помните, как хорошо с Поткиным маршировалось, как было круто “Чистилище” с Дмитрием Нагиевым смотреть, — Каширка и Волгодонск опять же. Бросайте вы все это, вон интересная тема — требует народной солидарности: дворников мы многовато наняли. Давайте снова — “Зи-и-иг...”»

Руководство приглашает нас обратно, в гости к метафизическому Борату, где все нам знакомо. Шансов, мне кажется, у них нет: после того как по телевизору показали гигантскую толпу с металлическими заграждениями вместо щитов, вся страна поняла, что остальное, будь то национальное или духовное, — только «Лебединое озеро».

Также по теме:
Денис Синяков. Мигранты. Черная работа
Иван Давыдов. Мигранты. О кузнице дикости
Даниил Дугум. Мигранты. «Выходите, дети, чистить зубы»