История одного убийства

РЕЙН КАРАСТИ прочитал статью Валерия Шубинского «Ревизия, или Новые предки» и пытается понять, в чем причина актуальной неудачи книги Самуила Лурье «Изломанный аршин»

«Друзья мои, не слушайте. Читайте Пушкина! Не читайте Полевого! И дети наши будут читать Пушкина. А Полевого не будут. Да и нечего там читать… А книга все-таки замечательная! Забудьте все, что внушает автор. Бог с ним, с Полевым! Главное, как чудесно это написано!»

Аплодисменты.

Книга Самуила Лурье «Изломанный аршин» — о том, как убивали и убивают человека по имени Николай Полевой. Убивали — и не слишком задумывались об этом — Дельвиг, Вяземский, Пушкин. Эти — благонамеренно. Уваров, Николай, Бенкендорф. Эти — еще и по долгу службы. Уваров (хоть там и «православие и т.д.», а все-таки его гусей в «Арзамасе» едали) — «идиот» (так прямо и назван). Государь (хоть и не дал конституции, но все-таки «гляжу вперед я без боязни») — «треска». А Дай-нам-руку-в-непогоду — «кашалот» и доносчик! Ах, боже мой, мы так скандализованы!

Уж прямо так и убивают? С чего это раскричался автор? Литературных способностей у него, конечно, не отнимешь. А страстные морали — кто же их сейчас принимает всерьез? Старье, «синие гусары», знаете ли. Никому в обиду не будь сказано: плебейство советской интеллигенции, фига в кармане, вот и всё. Это у эмэнэсов очень было распространено: «мы», мол, аристократы и декабристы, а николаевщина — советская власть. Пушкин в компании с Бенкендорфом и каким-нибудь там Дубельтом? Это вообще поздний застой, уже после Терца, когда можно было и поглумиться над советской наукой о Пушкине (СНОП) — главным призраком, с которым всю дорогу сражается автор. Да и какое сражение? Обыкновенное журнальное хамство, выдаваемое за литературу, а то и за историографию.

Может, и правда всё так? Может быть, с исчезновением литературоведческого официоза пропал смысл в таких «изломанных аршинах»? Пропал смысл видеть в Золотом веке русской поэзии мерзости нашего времени, опрокидывать политику в прошлое? Навязывать далекой эпохе свои ущербные представления о нравственности? Ведь все сложнее, гораздо сложнее! И если автору примерещилось убийство, растянутое на два столетия, то лучше бы вылезти ему из Гугла, пойти посидеть, как серьезные ученые, в архивах, подковать хотя бы фактологию, а не трепаться, перескакивая с парадокса на каламбур.

Вроде бы не стоит вся история выеденного яйца.

История литературы не место для панк-молебна.

Но в чем же тогда причина такого оглушительного, по современным меркам, провала «Изломанного аршина»: чуть не заклевали на презентации, два фундаментальных разгрома со стороны почтенных ученых и критиков, а те, кому понравилось, как-то всё помалкивают? Может, и правда слишком много автор… выделывается, извините за выражение? Мы люди серьезные, знающие, глубокие. Нас парадоксами да каламбурами не очаруешь. История литературы не место для панк-молебна.

Для Лурье она — всего лишь цепь поступков, часто смехотворных, в основном дурных. Ему, видите ли, кажется, что Полевого растоптали в 1834-м из-за слова Пушкина, брошенного в 1830-м. Через четыре года!!! Ну что он, в самом деле… Вот Бенкендорф наорал на Дельвига в том же 1830-м из-за того же слова — тут связь налицо.

Но ведь меньше четырех лет и не хватило бы, почтенные коллеги, чтобы все участники и пособники убийства, вольные и невольные, заняли свои места: Пушкин решил жениться и написал «Вельможу», Уваров вскарабкался на министерское кресло и разрешился наиполезнейшей триадой, Киреевский мелькнул со своим «Европейцем», Кукольник воспел Николая в драме «Рука Всевышнего отечество спасла», Николаю понравилось и т.д. Для того чтобы увидеть роковое единство всего этого, нужен взгляд писателя. И так во всем. «Изломанный аршин» с его все объединяющей иронией и самоиронией, с его скрытыми пружинами и фантастическим остранением, с его трагической ясностью и сложностью, с его почти кричащим (не докричаться!) нравственным пафосом продолжает традицию «Вазир-Мухтара» и «Бестселлера». Не меньше.

И так же, как они, эта книга веселая и молодая. Молодая! Я бы даже сказал — задорная. Хоть и страшная. Она не только о том, как убивают человека, но и о том, как становятся убийцами в порыве любоначалия. О сожительстве нравственного чувства и автоматизма поклонения власти. О том, как власть, сила, авторитет создают внутри благородного или просто приличного человека некое существо, готовое на подлость. В эту государственную оргию втянуты и Пушкин, и многие вокруг него, а также поколения его читателей, исследователей.

Не знаю, думал ли Лурье о Честертоне, но центральная мысль «Изломанного аршина», на мой взгляд, в том, что одна человеческая жизнь ценнее всех произведений искусства, созданных за всю историю человечества. Поэтому-то автор и взялся за инцидент с Николаем Полевым, человеком, убитым много раз, в том числе и после смерти, писателем, чье наследие ничего для нас не значит, как бы это наследие ни тиражировали. Возможно, для нас уже ничего не значит и Пушкин: не Пушкин-наследие, не Пушкин — предмет профанного или академического интереса к его биографии, а Пушкин — «страдалец земного бытия», по определению Полевого.

Книга — не о литературе, а о жизни, которая ломает все аршины. А что до автора, то для того он и показал нам, читателям, ничтожность поломанной арматуры (будь то начальство, сословная или интеллектуальная гордость, авторитет — административный, научный, какой угодно), чтобы вернуть нас к жизни, от которой мы кто резко, а кто постепенно отвыкаем. Кажется…

И еще (наверное, это важнее) книга возвращает жизнь тем, у кого ее отняли: и Полевому, и Пушкину, и даже князю Дундуку.

Валерий Шубинский. Ревизия, или Новые предки