Урлашов. От хомяка к герилье

ЕКАТЕРИНА ВИНОКУРОВА («Газета.Ру») давно следила за опальным мэром Ярославля, схваченным позавчера по обвинению в коррупции

Скажу сразу. Я не знаю пока, вымогал ли Урлашов взятку у кого-то или нет. Не знаю, пытались ли его замы взять взятку или нет. Пока — не знаю, поэтому однозначных ответов в этой колонке вы не найдете.

Мне кажется, впрочем, что это история не про взятки и вымогательство. Она немного о другом.

Во-первых, это история о публичной политике на выжженной земле.

Евгения Урлашова я видела несколько раз. Впервые — год назад, за неделю до второго предвыборного тура, когда я приехала делать свой первый репортаж из Ярославля. В два часа ночи, усталого до такой степени, что человек чуть не заснул во время нашего короткого интервью. Усталого, но спокойного, кстати, и уверенного в победе. Из того нашего разговора мне запомнилась одна его фраза.

— Вы оппозиционер? Вы — за Болотную площадь? — спросила я.

— После избрания я буду готов работать с разными силами. Поймите, быть в оппозиции ради того, чтобы быть в оппозиции, — это не мое, — ответил Урлашов и рассказал мне о том, что вышел из «Единой России» после трагедии. Когда во время Ярославского форума разбился самолет с хоккейной командой «Локомотив», любимой им и многими ярославцами, им по партийной линии запретили «разжигать».

Потом мы виделись в день выборов, когда Урлашов на глазах у изумленных корреспондентов, узнав, что его избрали, преобразился и начал не просить, а требовать от представителей ТИК честных выборов, потому что ему уже принесли все протоколы с мест.

Я вернулась в Ярославль через год писать репортаж о годовщине избрания. Урлашов, к моему удивлению, встретил меня на вокзале на своей машине и совершенно не понимал неловкости момента — все-таки обычно мэры городов-миллионников корреспондентов не встречают. Мы катались по дорогам города, и я слушала лекцию про песочные подушки, на которые кладут асфальт, а в дополнение — феерическую историю о том, как его звали вернуться в «Единую Россию» и как он согласился поддержать некоторых единороссов-одномандатников в обмен на выделение лишних 600 миллионов рублей на ремонт ветхого жилья в Ярославле. И о том, как после выборов единороссы проголосовали: надо выполнять обещания Путина повысить зарплату бюджетникам — но не из областного бюджета, а из городского. Цена вопроса составляла 200 миллионов рублей. «С тех пор у нас война», — упоенно рассказывал Урлашов о регионально-муниципальных перипетиях, в общем-то, доказывая мне одно: мэр не может не быть политиком.

Нерациональное поведение? Нерациональное. Рационального оппозиционного политика на выжженной земле мне не видится.

Мы встретились с Урлашовым через некоторое время еще раз, когда я была в городе с частным визитом. В то время он и его команда сидели, по их выражению, «в осаде» — противостояние с «Единой Россией» и областной властью все нарастало. И это был уже не человек, готовый «работать с разными силами», а прежде всего публичный политик, который постоянно клеймит «жуликов и воров», властную пропаганду и так далее, ну вы сами знаете. Загнанный в угол политик, которого еще вчера просили возглавить список единороссов в облдуму и вступить в «Общероссийский народный фронт».

Публичная политика в нулевые была практически уничтожена. Один за другим уходили в полунебытие или во внесистемное поле многие яркие люди, начиная от Эдуарда Росселя и Юрия Лужкова и заканчивая Немцовым. Так получилось, что на волне протестов 2011—2012 годов Урлашов, который желал выхода из этого политического небытия, стал одним из немногих, кто вытянул счастливый билет и сумел прорваться в системное публичное поле.

Его кампания, к слову сказать, была построена по методу «от двора к двору». Не пускают на телевидение? Хорошо, идем к избирателям напрямую. Фальсифицируют выборы? Кинем клич наблюдателям.

Урлашов как честно избранный мэр очень хорошо знает, в отличие от других политиков эпохи выжженной политической земли, кто и зачем его избирал. Избирали не только хозяйственника — да и в силу некоторых особенностей межбюджетных отношений российский мэр только хозяйственником быть не может.

«У них деньги, у меня — только общественное мнение. И я буду побеждать благодаря общественному мнению. Выбивать бюджеты, федеральные программы, региональные программы и так далее. Они общественного мнения боятся, поэтому я сильнее», — сказал мне Урлашов в нашу последнюю встречу.

И тут я поняла, на кого он похож. Точно так же, как ожесточился за этот год Урлашов, ожесточились многие мои друзья, которые вчера были менеджерами среднего звена, а потом однажды вышли на Болотную площадь, абсолютно готовые сотрудничать с властью, если она захочет их услышать. Эти же друзья сейчас иногда сидят у меня на кухне, курят одну за одной и сквозь зубы шипят о том, что осталась одна надежда — на погромы и городских партизан. От хомяка до герильи.

Нерациональное поведение? Нерациональное. Но рационального оппозиционного политика на выжженной земле мне не видится.

Я не знаю, что там на самом деле произошло. Я не могу исключать ни вариант провокации, ни вариант коррупции. Я закрываю ноутбук и сажусь в поезд Москва—Ярославль. Я еду на суд по мере пресечения для Урлашова, прошедшего за год путь от человека, готового к разговору с властью, до радикального ее противника. Ему хватило на это решимости. Как мало кому.