Политика адюльтера

ЗИНАИДА ПРОНЧЕНКО — о том, почему французское политическое кино превращается в газету «Жизнь»

За последние несколько лет во Франции было снято неожиданно значительное количество политических фильмов. Неожиданно, поскольку политический триллер и историческая реконструкция никогда особенно не привлекали французских кинематографистов как жанр (редкие исключения — Коста-Гаврас и Ив Буассе). Само понятие жанра в его голливудском изводе в целом абсолютно чуждо французскому кинематографу. Даже в эпоху «новой волны» попытки Годара или Шаброля свести воедино фирменный французский лиризм Карне—Виго и жанровую догматику закончились все тем же мариводажем, объяснением человека человеку через сентиментальное и местами пошлое многословие, разбавленное американской бутафорией — автомобилями, лихо надвинутыми на лоб шляпами, хопперовскими барами. Арно Деплешен в «Как я обсуждал мою сексуальную жизнь» вложил в уста одного из героев очень разумную фразу о том, что французское кино — это болтающиеся по кафе и болтающие о любви молодые люди.

Кадр из фильма «Управление государством»

В этом смысле фильмы, о которых идет речь, в полной мере наследуют традиции «легкого дыхания», так как не являются ни манифестом той или иной политической доктрины, ни hard-boiled расследованием дворцовых переворотов. «Управление государством» (L'Exercice de l'Etat) Пьера Шелера, «Завоевание» (La Conquȇte) Ксавье Дюррингера или показанная недавно в Каннах «Эпоха паники» (La Bataille de Solferino) Жюстин Трие суть картины, демонстрирующие зрителю не изнанку характеров государственных мужей, а тот простой факт, что люди, оказавшиеся у власти, остаются обыкновенными людьми. Жизнь их направляется не чувством долга, а низменными инстинктами. Эта не новая, в общем, истина тем не менее нова — даже не для французского кино, а для французского общества в целом. И вот почему.

Французы — крайне политизированная нация, они и по сей день свято верят, что истина рождается в дискуссии, что через смену политических элит, через реформы страна движется по тернистой тропе прогресса к светлому будущему для всех; не в этом ли основа демократии — чтобы все были услышаны? Главный предмет их гордости, конечно же, — политическая система, самая совершенная на планете. Эта совершенная система, разумеется, не помогла им выстроить совершенное общество, зато она — пример той самой демократии, к которой так стремятся и которую все никак не могут воплотить в жизнь в России. Однако с недавних пор французам приходится слушать не тех, кто жаждет быть услышанным, — то есть группы обездоленных граждан, этнические меньшинства, нелегальных эмигрантов, потерявших место рабочих тяжелой и легкой промышленности, а тех, кто бы с удовольствием отказался от права говорить. Вернее, смущенно мямлить оправдания.

Кадр из фильма «Завоевание»

Все началось в мае 2011 года в Нью-Йорке. Глава МВФ Доминик Стросс-Кан был задержан за попытку изнасилования горничной отеля «Софитель» Нафиссату Дьялло. Стросс-Кан еще совсем недавно являлся главной надеждой французского народа. Блестящий экономист, опытный политик, харизматичный персонаж, муж Энн Синклер, опять же любимицы французов, журналистки и наследницы арт-империи, внучки Поля Розенберга. Весной 2011 года взгляды целой нации были обращены на эту пару олимпийцев, страна ждала от своих кумиров решающего слова — Стросс-Кан должен был не сегодня-завтра объявить себя кандидатом в президенты. И вдруг шокирующие кадры — без пяти минут главу государства ведут в наручниках, взгляд исподлобья, беспорядок в одежде, вспышки телекамер, откровения потерпевшей, полные непристойных деталей. Общее замешательство. Лучшие люди и близкие друзья Стросс-Кана кричат: «Заговор!» — настолько невероятным кажется этот инцидент. Обвиняемому грозит двадцать, а то и больше лет тюрьмы. Энн Синклер летит в Нью-Йорк организовывать защиту любимого мужа. Под громадный залог и подписку о невыезде Стросс-Кана освобождают, несколько летних месяцев он прячется в компании верной супруги в одном из манхэттенских особняков, дожидаясь решения суда. За это время выясняются любопытные подробности из жизни семейной пары. Первая весточка поступает с родины, из Парижа. Оказывается, семь лет назад Стросс-Кан пытался изнасиловать журналистку Тристан Банон, ей, к счастью, удалось вырваться из его слишком настойчивых объятий, и теперь она рассказывает благодарной публике о скабрезных домогательствах Стросс-Кана на всех телеканалах. Дальше — больше. Оказывается, глава МВФ (уже, естественно, уволенный) посещал закрытые секс-клубы, приставал к подчиненным, регулярно наведывался в бордели, на деньги налогоплательщиков выписывал себе элитных эскорт-герл в Вашингтон, в головной офис МВФ. В Нью-Йорке на заседаниях суда Нафиссату Дьялло, чернокожая femme de chambre, повествует присяжным о сексуальных предпочтениях Стросс-Кана.

Фильмы-разоблачения делают из протагонистов не героев большой истории, но персонажей анекдота.

Это происшествие страна перенесла болезненно, в обществе началась полемика, искали виноватых. Впервые встал вопрос о полномочиях и обязанностях прессы — нужно ли освещать личную жизнь народных избранников столь же подробно, как это делается в Великобритании (несмотря на имеющуюся там практику инъюнкции) и Штатах.

Во Франции отношение к частной жизни во всех ее проявлениях двойственное. Считается, что она никоим образом не влияет на профессиональную и поэтому все ее перипетии должны оставаться в полумраке будуара. Каждый имеет право жить, как хочет и как умеет, может даже преступать закон, главное — делать это тихо, не нарушать своим примером представления о приличиях, общее ощущение того, что все происходит в рамках хорошего вкуса. Все всё знают и молчат. Однако, попавшись с поличным, будь готов к тому, что те, кто негласно одобрял твое поведение годами, встанут в позу оскорбленной невинности. В современной истории Франции найдется достаточно примеров, иллюстрирующих это повсеместное лицемерие.

Кадр из фильма «Эпоха паники»

Франсуа Миттеран имел вторую семью, внебрачного ребенка, не говоря уже о сотнях случайных связей. Об этом знала вся страна, и об этом не говорилось ни слова. Жак Ширак изменял жене с каждой встречной юбкой, опять же — тишина. Сексуальные похождения президентов делали их в глазах граждан более человечными. Интрижки на стороне уравновешивали в случае Миттерана снобизм и непопулярные в народе экономические реформы, в случае Ширака — участие в сомнительных финансовых и политических аферах.

Но альковные утехи тем не менее никогда не становились достоянием общественности. И вдруг — развод Саркози и тотчас же за ним последовавший роман с Карлой Бруни (об этом — «Завоевание»), семейные дрязги Франсуа Олланда, так и не разобравшегося, к чьему мнению стоит прислушиваться — бывшей жены или новой герлфренд («Эпоха паники»), все это — на фоне кризиса, когда правительство и президент должны, казалось бы, ни на секунду не отвлекаться от забот о пастве своей. Естественно, уверенность французов в завтрашнем дне, в том, что он будет лучше, чем предыдущий, пошатнулась.

Кадр из фильма «Управление государством»

Кинематограф в данном случае не справился со своей терапевтической функцией, ни один из вышеперечисленных фильмов не смог сделать из неприятной истории удобный для страны кокетливый миф. Может быть, потому, что история имеет продолжение — и Ширак, и Саркози до сих пор находятся под следствием, Франсуа Олланд превратился в главного героя ежевечернего гиньоля на Canal +, подкаблучника и нескладеху, ну а Доминик Стросс-Кан, как выяснилось совсем недавно из roman à clef Марселы Якуб «Красавица и чудовище», — не только насильник (этот факт его биографии остался официально не доказанным), но еще и каннибал. А может быть, потому, что сексуальные эскапады властелинов мира развлекают публику только до тех пор, пока властелин не пойман за руку, развенчан и унижен. Зло обаятельно, когда оно всесильно и непобедимо. Фильмы-разоблачения делают из протагонистов не героев большой истории, но персонажей анекдота. Таков Саркози в исполнении Дени Подалидеса — требующий себе стул повыше на телевизионные дебаты с оппонентами, таков страдающий ночными поллюциями министр транспорта из «Управления государством»; даже самую важную в своей жизни новость о назначении на пост он встречает в туалете со спущенными штанами. Впрочем, у французов есть еще шанс примириться с собственной политической элитой — случаем Доминика Стросс-Кана займется Абель Феррара, на главную роль утвержден Жерар Депардье.