Вадим Холоденко: «Если бы я не выиграл в Техасе, нужно было бы идти на Чайковского»

Победитель конкурса Вана Клиберна о бэкстейджмазерах в Форт-Уорте, Мариинке-150 в Нарьян-Маре и неизбежности Первого концерта Чайковского

Соревнование пианистов в небольшом техасском городке Форт-Уорт, учрежденное в 1962 году, — крупнейшее в Америке и одно из нескольких самых престижных в мире. Пару недель назад победителем XIV конкурса стал 26-летний Вадим Холоденко, по паспорту — киевлянин (формально он принес победу Украине), но на деле — давно москвич, ученик известного консерваторского профессора Веры Горностаевой, имеющий уже свою публику в Москве. Победа на таком конкурсе — это далеко не только денежная премия, но и контракты, сразу распланированная на несколько лет жизнь, подогретый продюсерский интерес. На обратном пути в Москву победителя уже успел перехватить на пару дней Валерий Гергиев. После чего с Вадимом Холоденко поговорила ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА.

— Ну что, какой после победы выстроился гастрольный график?

— 50 концертов по Америке. Первый заезд — с 26 июля по 11 ноября. Потом — с какого-то января по май. Концерты самые разные — сольные, с оркестром, даже с камерными программами. Там же, на конкурсе, был камерный тур — квартет Брентано из Нью-Йорка с нами играл. Хотя, на мой взгляд, это лишняя совершенно вещь. Мы же прекрасно понимаем, как солисты приезжают играть камерную музыку — репетиция за один день, читка с листа. А по-нормальному это совершенно по-другому должно делаться. Вот мы с Андреем (Андрей Гугнин — еще один ученик Веры Горностаевой, на днях тоже стал лауреатом — второе место на конкурсе Бетховена в Вене. — Ред.) играем дуэтом, два года мы сидели и тратили дикое количество времени, чтобы просто вместе сыграть одну ноту. На двух роялях очень ведь слышен рассинхрон. Но камерный тур — это традиция конкурса Клиберна. Им нравится.

Еще у меня теперь контракт с IMG (крупнейшее агентство, занимающееся продвижением музыкантов. — Ред.) — на два года с возможностью продления. Они занимаются моими концертами по миру.

— Тебе какого-то личного агента выделили, который за тобой следит?

— Да. У нее есть еще один пианист, одна скрипачка — Хилари Хан (за ней, впрочем, уже можно не следить) и человек пять-шесть дирижеров. То есть я за этим и ехал — важен не только приз, но и концерты. А IMG хорошо катают. Речь не идет о каких-то заоблачных гонорарах, речь идет о появлении во многих местах. Что, в принципе, даже нужно немножко ограничить. А то сыграю везде за год — а следующий сезон? Хорошо бы распланировать жизнь лет на пять-десять, приоритеты расставить, понять, что бы я хотел через 10 лет сделать.

— А что бы ты хотел через 10 лет сделать?

— Я в Днепропетровске сыграл все сонаты Бетховена, пройдет 10 лет — опять хочу сыграть.

— Там же?

— Ну, может, где-то еще. Хотя Днепропетровск — замечательный город. И сделано это было очень хорошо. Про каждую сонату музыковед рассказывал, потом я выходил и играл — такой формат оказался очень востребован, зал полный, все заинтересованы, консерватория гудит. Таких 7 вечеров было.

— А на конкурсе какая атмосфера была? Публики много?

— С первого тура практически все места заняты! Это очень помогает. И сам зал тоже потрясающий. Меня это очень поразило. Деревня — и такой зал. Там такая система: один аэропорт на два города — Даллас и Форт-Уорт. Ну, как Самара — Тольятти. Даллас крупнее. А Форт-Уорт — 600 тысяч жителей. И вот у них такое развлечение — каждые 4 года город живет конкурсом. Я спросил: «А это правительство построило?» На меня посмотрели как на идиота — «нет, это, конечно, частные вложения».

— Большой зал?

— Где-то 2000 мест.

— В городе на 600 тысяч? Это же больше, чем БЗК!

— Ну, где-то так. А еще там два шикарных музея современного искусства. Кстати, интересная вещь. У нас главный конкурс — в столице. А у них — ну, есть в Вашингтоне конкурс, есть в Нью-Йорке, но они такие, незначительные. А вот в Техасе — да.

— А откуда публика набирается?

— Приезжает из Далласа. У них дороги-то немножко другие, проехать 70 миль — не проблема. Ну, к финалу со всего мира приезжают. Кроме того, важная вещь — интернет-трансляция. В принципе, на Чайковском уже то же самое было, те же самые ребята делали. Трансляция большую роль играет. В Фейсбуке меня потом добавляли в друзья со словами «мы смотрели, потрясающе».

Считается, что конкурс Клиберна — лучший по организации. Мне рассказывали, когда его бывший шеф Ричард Родзинский приехал помогать с конкурсом Чайковского, то советы его были такие: фрукты за сценой, волонтеры, диетическая кола, бэкстейджмазеры (backstage mother — то есть «мамочка» за сценой. — Ред.), которые будут бегать за участниками и приводить их в чувство. А ему говорили: «Ричард, у нас другие проблемы тут». Но все это действительно есть на конкурсе Клиберна! «Хочешь бананчик, хочешь сок? Полотенчико, водичка, когда постучать — позвать?» Это все смешно, но это как-то работает.

Хотя волнение все равно безумное было. Кажется, я побывал в аду. Нервы. Тяжко. Весь город в напряжении, все этим живут. Я когда туда приехал, то попросил изолировать меня от ненужной информации. Никаких газет, ничего. Они уважительно отнеслись, потом уже, после окончания конкурса, стопочку газет принесли.

Это полезный опыт. Но больше не хочу такого испытывать. Все. Стоп. Никаких конкурсов.

— А идея была именно на конкурс Клиберна поехать?

— Ну да. Это все, что мне требовалось. Сендай у меня уже есть (японский конкурс, 1-я премия, 2010 г. — Ред.).

— А конкурс Чайковского?

— Нет, вот это развлечение не для меня! Нет, Катя! Без Чайковского!

— Почему?!

— Когда выходишь в Большой зал и знаешь процентов 80 публики, а они знают тебя… Нет! Конечно, если бы я не выиграл в Техасе, нужно было бы идти на Чайковского... Но, слава богу, меня миновала эта чаша.

Я очень смешно попал в Техас. Я отправил заявки в Брюссель (на конкурс королевы Елизаветы. — Ред.) и в Техас. И как-то утром (в марте это было) мне приходит мейл из Брюсселя, что я не прошел отбор. А вечером — звонок из Америки: «Алло, я президент конкурса Клиберна Жак Марки, скажите, вы подавали заявку в Брюссель? Не прошли? Замечательно. Мы вас ждем».

— Это одна и та же запись была?

— Нет, на Клиберна они отбирали не по записи, а живьем слушали. Одно из отборочных прослушиваний было в Москве. Там еще был огромный отбор по документам — их надо на сайте заполнять. Все равно как при подаче документов на визу! Это страшно! «Когда вы сыграли свой первый камерный концерт?» «Пришлите отсканированные программки последних 10 сольных концертов». «Назовите 10 концертных программ, которые вы можете предложить сразу же, если вас объявляют лауреатом».

— И это должны быть другие 10 программ, не те, от которых остались программки?

— Да. Еще там надо написать эссе «Почему я занимаюсь музыкой?» Я два дня потратил, чтобы это заполнить. Это фишка американских конкурсов.

— Из Америки ты прилетел не в Москву, а в Питер, в Мариинку. Что Гергиев?

— Позвонил мне в Америку. Я просто поразился — настолько душевно он ко мне отнесся. Я два дня с ним сейчас общался в Питере — не понял ничего. Во-первых, с ним можно говорить только пять секунд — потому что он сразу куда-то убегает. Или его убегают. Но мы договорились о трех концертах в сентябре — сольном, с оркестром и камерном. Это у них называется «артист месяца».

— А Московской филармонии, насколько я поняла, осложняет отношения с тобой твое украинское гражданство…

— Ну, они все равно предложили выступить. В октябре. Первый концерт Чайковского.

— О господи! Все-таки снова он?

— Ну что я могу сделать, Катя! Я не могу сказать: «Дайте мне сыграть Бартока!»

— А тебя какой репертуар интересует?

— Вот меня и менеджер IMG спросила — что меня интересует? Говорю: «Второй концерт Метнера». Она говорит: «Замечательно, забываем о Метнере лет на пять, берем Первый концерт Чайковского, Второй, Третий Рахманинова, Рапсодию на тему Паганини, Рапсодию Гершвина — и катаем их. Потом, когда вас узнают и когда мы точно будем уверены, что на Второй концерт Метнера в вашем исполнении мы продадим 1000 билетов, играйте его, пожалуйста». А до этого — стандартный репертуар. Нет, ну все равно это замечательная музыка. Я не против.

Самый важный концерт сейчас в американском туре — в Филадельфии. И там такой финт — ты прилетаешь утром, у тебя есть полчаса на репетицию в зале, вечером ты улетаешь. Все. Это твое общение с Филадельфийским оркестром. И что делать? Естественно, ни о каком Втором Метнера или Третьем Бартока не идет речь. Речь идет о Первом концерте Петра Ильича. То, что можно отрепетировать за полчаса. Менеджмент оркестра не выдает новым солистам больше времени. Такой жестокий мир.

— А Гергиев?

— А вот там я Третий Бартока сыграю.

— То есть рисковый все-таки Гергиев?

— Наверное, он рисковый. Но там другая ситуация. Все равно в зал придут. Мне кажется, вот это место — Концертный зал Мариинки — оно намоленное, народу нравится туда приходить.

— Какие отношения с родиной? Ты что-то делаешь в Киеве?

— Нет, только в Днепропетровске — он случайно возник.

— А жить бы ты где хотел?

— Мне в Москве очень комфортно. Жить, играть концерты.

— Считается, что пианисту в России сложно, нет?

— Катя, мне грех жаловаться. Я приехал целенаправленно учиться к Вере Васильевне Горностаевой. Не могу сказать, что у меня сразу было 70 концертов в сезон. Но в принципе со второго-третьего курса я начал играть. Я знаю ситуацию с другими ребятами, замечательными. И считаю, что мне просто повезло. И на камерную музыку звали — Алена Баева за шкирку к своему агенту привела. И по России мне всегда очень нравилось ездить. Екатеринбург — моя любимая филармония. Пермь. Ростов. Нижний Новгород. 8 лет, которые я провел в России, я достаточно активно ездил — от Калининграда до Камчатки.

— А как с роялями в России?

— Вот с роялями — полный порядок. Камчатка — «Стейнвей», Красноярск — «Стейнвей», Новосибирск — «Стейнвей», Омск — «Стейнвей». Ну, Нижний Тагил — рояль «Москва» стоит. Ну, бывает…

— А с залами?

— С залами лажа, я согласен. Залы немножко дороже роялей. Насколько я понимаю, лучший сейчас — это Концертный зал Мариинского театра. Мне кажется, нужно, чтоб Гергиев был вот прямо в каждом городе. Мариинка-30 на Камчатке. Мариинка-150 в Нарьян-Маре. Потому что в России не то что сложно быть пианистом — сложно быть музыкантом, если у тебя какой-то неуемной безумной энергии нет. Вот чтобы сквозь все наши стены проходить. У меня нет такого. Меня приглашают — я играю. А чтобы свою волю изъявить, сказать: «Нет, не Скрябина хочу концерт, а Сен-Санса», — такого мне не хватает.