Политика и экзистенция

В последние два года политика атакует нас лично. Как это произошло и что из этого следует — объясняет МИХАИЛ ЯМПОЛЬСКИЙ

1.
Главным событием последнего времени я считаю не фальсификацию выборов и очередной приход к власти Путина — и даже не начало репрессий и периода реакции. Главным событием мне представляется складывание сообщества из атомизированных индивидов-потребителей, составлявших основу российского общества 2000-х. Ключевым тут был момент, когда люди вышли на площади и обнаружили, что их много, что окружавшие их демонстранты — такие же мыслящие и активные индивиды, как они сами. Эта актуализация сообщества была подготовлена социальными сетями, прежде всего Фейсбуком, где до ее физического обнаружения на площадях происходило формирование виртуальной общности.

Формирование сообщества принципиально не только для возникновения гражданского общества, но и для возникновения политики как таковой. Там, где люди полностью разъединены, политики по определению не существует. Но одного Фейсбука тут было, конечно, недостаточно. Я думаю, что к рубежу 2010-х в определенном слое людей произошло частичное потребительское насыщение. На первый план начали выдвигаться иные ценности. Еще Маркс показал, до какой степени товары и деньги заменяют собой человеческие отношения. Когда-то Жан Бодрийяр утверждал, что глупо приписывать рекламе способность понуждать человека делать покупки. Ведь реклама — один из самых честных видов дискурса, откровенно декларирующий свою лживость. Смысл рекламы, по мнению Бодрийяра, заключается в том, чтобы объяснить людям коды поведения — что и как носить, как оборудовать кухню или спальню и т.д. Усвоение этих кодов связано с «индустриальным производством различия», которое перестает соотноситься с индивидом, но, наоборот, полностью стирает индивидуальные различия и поглощается социальными кодами. Различия, на которых основаны коды потребления, подменяют собой социальные противоречия, а усвоение этих кодов ведет к интеграции общества. Бодрийяр считал, что потребление уничтожает возможность социальной революции. Главная задача потребления — навязать людям определенные «правила игры»: «Именно таким образом потребление может заменить собой все идеологии и полностью взять на себя ответственность за интеграцию любого общества, как это делали иерархические или религиозные ритуалы в первобытных обществах».

Одни из главных товаров общества гиперпотребления — телевизионные передачи — синхронизируют потребление определенных нарративов и «форм времени», тем самым производя единство массы и исключая реальное взаимодействие людей. Именно в телевизионных передачах коды потребления и системы «различия» получают наиболее полное выражение. Начиная со второй половины 2000-х телевидение, однако, перестает быть безраздельным монополистом (в России первоначально меньше, чем на Западе), массовое вторжение интернета и интерактивности ослабляет его атомизирующее и дебилизирующее значение.

Комфортабельная изоляция, характерная для прошлого десятилетия, подверглась коррозии.

2.
Когда потребление перестает быть абсолютным фетишем, возникает сообщество, которое не только несет с собой политику, но и придает отношениям людей экзистенциальный характер. Уже ранний экзистенциализм определил бытие человека не как бытие изолированной сущности, но как существование в ситуации, в обществе, наполненном другими людьми. Отношения с другими в «ситуации» резко отличаются от тех, которые существуют в обществе, подчиненном потреблению. Здесь на место индустриально произведенных различий и кодов проникают индивидуальные различия. Происходит то, что философы называют индивидуацией, то есть постепенное нарастание личности, невозможное без активного соприкосновения с другими. Окружающий нас мир может отделиться от нас и предстать нашему познающему взгляду как внешняя, объективная реальность. Из этого отделения вырастает не только научное знание, но и потребительское отношение. Но мир может и раскрыться нам навстречу, впустить нас в себя как в ситуацию, в которой человек перестает быть сторонним наблюдателем и потребителем. Эту включенность философы называют существованием и несколько в ином контексте — экзистенцией (различие это было осмыслено Карлом Ясперсом). Поскольку мы не видим извне той ситуации, частью которой мы являемся, мы обживаем экзистенцию иначе, чем отношения с «внешним миром». Экзистенция несет в себе хрупкость, непостижимость, гораздо более тесную соотнесенность с другими людьми и неудовлетворенность. Все это связано с невозможностью внешней позиции, позволяющей постигать и контролировать мир. Человек в ситуации всегда растерян. Отсюда и возникновение таких типично экзистенциальных настроений, как тревога, чувство удушья, неуверенность, страх, меланхолия и проч. Хайдеггер называл эти настроения «экзистенциалами» — то есть модусами бытия человеческого сознания в его слиянности с миром.

Я полагаю, что в России складывание сообщества вместе с «политическим» вводит в оборот само понятие экзистенциальной ситуации. Политика проникает в Россию в ореоле экзистенциальности, погруженности в мир людей, и соответственно в сопровождении «экзистенциалов».

На первый план выдвинулись именно «экзистенциалы» — тоска, тревога, гадливость, страх, невыносимость самого бытия.

3.
Показательный процесс над участниками демонстрации 6 мая 2012 года, сфабрикованное дело Навального, Pussy Riot, практика обысков, попытки удушить НКО, пакет репрессивных законов, принятых Думой, и иные «подарки» властей, конечно, отвратительны. Но реальное их воздействие на действительность пока все-таки ограниченно. Влияние их прежде всего, на мой взгляд, связано с экзистенциальным измерением бытия. И связано это именно в том, что касающееся другого отныне начинает задевать всякого индивида, входящего в сообщество. Комфортабельная изоляция, характерная для прошлого десятилетия, подверглась коррозии. Политика стала все более экзистенциальной. Мое нынешнее пребывание в России еще раз убедило меня, что центральной характеристикой сегодняшнего дня стало настроение, «экзистенциалы», окрашивающие опыт ситуации. Многие из тех, с кем я общался, говорили о нестерпимо удушающей атмосфере в стране, об их готовности уехать из России — даже не ради их самих, но ради детей, потому что они не могут представить себе жизнь своего потомства в атмосфере окружающей мерзости. Речь почти не идет о конкретных мерах властей, о гомофобии, официальном православии или дикарском национализме, еще меньше говорится об экономике, внешней политике или коррупции. На первый план выдвинулись именно «экзистенциалы» — тоска, тревога, гадливость, страх, невыносимость самого бытия. Настроение (Stimmung) задает дорефлексивную ориентацию присутствия человека в мире — Dasein'a, а потому оно в значительной мере, хотя и смутно, определяет направление политической активности человека. В знаменитом §29 «Бытия и времени», посвященном настроениям, Хайдеггер писал: «Никакая аффекция при самом сильном давлении и противостоянии не состоялась бы, сопротивление осталось бы по сути неоткрытым, если бы расположенное бытие-в­мире не было уже зависимо от размеченной настроениями задетости внутримирным сущим». Эта экзистенциальная окраска, во многом связанная с возникновением сообщества, несомненно, окажется важным политическим фактором ближайшего будущего. К сожалению, связь политики с тональностями и окрасками существования по сути не изучена. Но связь эта, несомненно, есть. Политика в России становится все более экзистенциальной.