ММКФ: «Какая такая тарантина?»

Почему обиделся Феллини, как встречали Бертолуччи, Ленин и Джек Николсон, а также многие другие истории и легенды Московского кинофестиваля

 
Вспоминают переводчики Александр Брагинский и Василий Горчаков, кинокритики Андрей Плахов и Сергей Анашкин, куратор Петр Шепотинник и режиссер Владимир Фенченко.

 
1935

Александр Брагинский, переводчик с французского: Первый Московский кинофестиваль 1959 года только назывался Первым. Самый первый фестиваль состоялся в 1935-м, назывался он просто — Московский Международный кинофестиваль и проходил в кинотеатре «Ударник». Я был тогда мальчишкой и бегал туда, задрав хвост, каждый день; я жил на Петровке, так что бежать было недалеко. Попасть внутрь было не проблема — тогда всех пускали. И я не скажу, что зал был битком; нет. Все-таки фестиваль был какой-то неожиданной вещью для Москвы, такого еще не было никогда, и люди не были к этому подготовлены. Да, тот фестиваль был очень хороший. И жюри очень интересное — из классиков, Эйзенштейн, по-моему, его возглавлял. Показывали много хороших фильмов. Например, «Частную жизнь Генриха VIII» Александра Корды и «Последнего миллиардера» Рене Клера. А еще были немцы интересные и итальянцы, разумеется, — ладный был фестиваль.

 
1959

Брагинский: Потом была война, и следующий фестиваль случился только в 1959-м. Это была затея Юткевича (режиссер театра и кино Сергей Юткевич. — Ред.), которую поддержал Хрущев. На том фестивале я уже работал. И не только как переводчик — хотя я уже тогда считался лучшим переводчиком французских фильмов в Москве, — а в самом штате. Фестиваль 1959 года — это было нечто! Все происходило в гостинице «Москва». «Москва» была штабом — там были все службы, все начиналось оттуда. И очень активно, конечно, работало Бюро пропаганды, которое преимущественно занималось тем, что развозило гостей по различным кинотеатрам. Перед началом фильма гости выходили на сцену — и молчали, а кто-то из нас представлял их: «К вам приехали ведущие актеры и режиссер фильма, который вы сейчас будете смотреть и получать большое удовольствие». Все хлопали, гости кланялись, и вся наша делегация удалялась в соседнюю комнатку, где нас хорошо очень угощали. И все это было исключительно по линии Бюро пропаганды.

Кинорежиссер Сергей Герасимов (слева) во время вручения Большого золотого приза Сергею Бондарчуку за фильм «Судьба человека», 1959

Все было необычайно трогательно. Скажем, на первых кинофестивалях происходили бесконечные накладки: то не привезли картину в кинотеатр, то не пришел переводчик переводить картину, то еще что-нибудь. Но эти накладки не сердили гостей. Они все понимали и говорили: «Ну и что, вы же только учитесь, как проводить кинофестиваль».

 
1961

Брагинский: Потом в Москве открыли кинотеатр «Россия», который на долгие годы стал центром фестиваля, и там уже стали происходить чудовищные, совсем непростительные вещи. Начать хотя бы с того, что открыли его впритык к фестивалю 1961 года, не отрегулировав проекционную аппаратуру. Я помню, какой скандал был на просмотре фильма Жана Делануа! Пленка без конца рвалась, смотреть картину было невозможно, французская делегация сказала, что это саботаж, и вышла из зала. А с французами наш кинофестиваль был плотно связан с самого начала. Было время, когда фестиваль проходил не в июне, как сейчас, а в июле и попадал как раз на День взятия Бастилии (14 июля). В этот день французское посольство, конечно, устраивало прием, а так как во французской делегации у меня было много друзей, как-то меня всегда протаскивали туда.

Второй Международный кинофестиваль в Москве. 1961 год. Джина Лоллобриджида приветствует Юрия Гагарина

Были, конечно, и казусы. Хорошо помню один забавный. В 1961 году на фестиваль приехали Джина Лоллобриджида и Элизабет Тейлор. И был роскошный прием в Георгиевском зале Кремля — огромный стол, за которым мы все вкушали всякие блюда, и стол поменьше для почетных гостей. И вот в зал входит Лоллобриджида в роскошном пышном платье, как мне сказали, от Кристиана Диора. Она в нем была совершенно очаровательна! Она проходит, ее усаживают, а через некоторое время в дверях появляется Тейлор в таком же точно платье. Они быстро сообразили, что надо делать, — побежали друг другу навстречу. И Лоллобриджида сказала: «Привет, сестренка!» Это был фурор.

 
1963

Владимир Фенченко, режиссер и преподаватель ВГИКа: Когда-то фестиваль действительно гремел. Фильм «8½» Федерико Феллини для большинства стал просто шоком. На премьеру я просто не смог попасть, но после ухитрился посмотреть фильм раза два или три на других площадках. Это было что-то фантастическое — и сам фильм, и сам факт того, что его показывают в СССР.

То, что привезли «8½», — уникальный случай, который в чистом виде уже больше не повторялся. Ведь раньше было как? Московский фестиваль как бы состоял из трех фестивалей: игровое полнометражное кино, документальное короткометражное и детские фильмы. Цель была одна, особенно в отношении фестиваля документального кино, — чтобы на фасаде гостиницы «Россия» развевалось как можно больше флагов. Думаю, и при отборе ориентировались больше на флаги, чем на качество. Конечно, на фестивале иногда показывали фильмы замечательные, выдающиеся, но по большей части был мусор, который брали только ради флага. Какой-нибудь мадагаскарский фильм про то, как строят дорогу в горах.

Итальянский режиссер Федерико Феллини после вручения ему Большого приза III Московского международного кинофестиваля за фильм «8 1/2» Москва, Кремлевский Дворец съездов.

У гостиницы в фестивальные дни дежурила толпа — ждала автографов. Было много и зрителей, и гостей, и кинозвезд, и режиссеров разной величины. Плюс фестиваль рассылал по городам делегации, которые показывали фильмы в глубинке. ММКФ был мощной системой. Фильмы крутили в прокате до дыр. В одной Москве было точек тридцать, где можно было смотреть фестивальное кино. Работала масса переводчиков. На Пушкинской площади, возле «России», был такой толчок с абонементами. Абонемент на два фильма стоил полтора рубля — тогда кино было доступно всем, — и была атмосфера настоящего праздника во всем городе. Гостей всегда было много — все всегда хотели к нам попасть. Это сейчас все скучно и обыденно. А тогда иностранцам было так же интересно приехать к нам, как нам к ним.

Лоллобриджида проходит, ее усаживают, а через некоторое время в дверях появляется Тейлор в таком же точно платье.

Брагинский: Вполне поучительная история вышла у нас и с Феллини. Он приехал с Джульеттой Мазиной в 1963-м. Позднее Мазина приезжала еще раз, но уже одна, без мужа. Он был очень обижен на русских за то, что его картину «8½» не пустили в прокат. Произошло это после того, как его наградил Чухрай, стоявший тогда во главе жюри: никого не слушая и ни с кем не советуясь, отдал «8½» Гран-при. И это было очень справедливо: такой овации, которую получил Феллини на сцене кинотеатра, не было ни до, ни после. Это было единодушное одобрение — лучший фильм фестиваля, самый интересный. Но на следующий день начались скандалы: «Как Чухрай посмел этой декадентской, невразумительной и непонятной киноленте дать главную премию?!» Однако существует правило: если фильм получает Гран-при какого-нибудь фестиваля, то он обязательно покупается той страной, которая проводит этот фестиваль. Правило это, насколько я знаю, негласное, но его все соблюдают. Фильм «8½», естественно, купили — и купили за очень приличные деньги, — но не пустили в прокат, положив на полку. И Феллини обиделся. Вообще ситуация была глупая — фильм и в самом деле лучший. У меня до сих пор в глазах стоят кадры, когда перед камерой проходят все участники фильма, а мальчик с барабанчиком возглавляет это шествие. Я бы только такие фильмы и смотрел.

 
1973

Василий Горчаков, переводчик: Впервые я попал на фестиваль в 73-м. Я еще не знал тогда, что я профессиональный переводчик. Но в тот момент другой известный переводчик, Леонид Володарский, по жадности своей договорился переводить сразу в двух местах. А даже он не мог себе это позволить! И поскольку он знал меня и то, как я знаю английский язык, он отправил меня вместо себя. Помню до сих пор, что это был фильм «Тройное эхо» в одном из залов кинотеатра «Зарядье». Естественно, я волновался, но потом просто сел и перевел. А потом еще куда-то сходил, еще куда-то. Люди меня заметили, я стал переводить на «Мосфильме» и других закрытых показах. В результате я попал в особый отдел Госкино, туда-сюда и подальше, и так все покатилось, что я стал профессиональным переводчиком. Переводчики-синхронисты, на мое счастье, часто менялись: многие окончательно уходили в видео. Во-первых, это была постоянная работа, во-вторых, стоила она в четыре, условно говоря, раза дороже. Но мне нравились именно фестивали, и потому я продолжал работать и работал на Московском кинофестивале, на Ташкентском, на Ленинградском. И в той или иной степени продолжаю это делать до сих пор.

 
1975

Петр Шепотинник, куратор программы ММКФ «Восемь с половиной фильмов»: Сейчас много ностальгии по советским временам — очень странной, болезненной и даже опасной, но есть вещи, по которым скучаю даже я. Например, в советское время Московский кинофестиваль был своего рода заповедной территорией наподобие валютного магазина «Березка» — некоторые фильмы показывали только там и больше нигде, причем один-единственный раз! Нас, студентов ВГИКа, водили на служебные просмотры фильмов, про которые еще не было понятно — запретят или не запретят. Замечательные переводчики, истинные асы своего дела, — Алексей Михалев, Константин Дьяконов, Василий Горчаков, Андрей Гаврилов, Александр Брагинский, Георгий Богемский — смотрели только-только пришедшие копии картин, чтобы готовиться к синхронному переводу, который очень часто осуществлялся прямо с колес, без монтажных листов! Многие иностранцы удивлялись — как это в принципе возможно. Но это было возможно — некоторые устные варианты монтажек того же Михалева стали классикой!

Открытие конкурсного просмотра короткометражных фильмов X Московского международного кинофестиваля в кинотеатре «Зарядье», 1975

Горчаков: Надо сказать, что года до 1980-го фестиваль был заведением уникальным. Это был праздник, на который в Москву стекались люди со всей страны. Фильмы шли в 20—30 кинотеатрах — и не только в городе, но и в области. И каждый директор кинотеатра сражался за то, чтобы получить самые лучшие фильмы. В «Ударнике», к примеру, обычно было три сдвоенных сеанса, но в фестивальные дни директор умудрялся поставить еще один фильм на семь часов — перед основной программой, — а потом еще один часов на одиннадцать. То есть это было восемь фильмов в день, и бывало так, что я переводил все. Но могу признаться, что все происходило на автомате уже после одного просмотра. Дальше можно было даже не смотреть на экран, а книжку читать или, что там греха таить, выпивать-закусывать.

 
1977

Шепотинник: В 77-м году в Доме кино был показан «XX век» Бертолуччи. Если о «Последнем танго в Париже» нельзя было даже упоминать, то этот вроде бы прокоммунистический фильм со скрипом разрешили для одного показа. Поскольку людская молва разнесла моментально, быстрее твиттеров, что в фильме есть откровенные сексуальные сцены, на сеанс рвалась вся Москва, и разве что конной милиции не было у кинотеатра, чтобы сдерживать напор толпы. Фильм тогда представляли Лариса Шепитько, которая погибла, если я не ошибаюсь, через несколько месяцев, и сам Бернардо Бертолуччи. Я тут, кстати, с ним общался, спрашиваю: «А вы помните этот момент?» А он говорит: «Помню». И я очень рад, что в этом году мы снова покажем «XX век» и, может, даже Жерар Депардье, сыгравший в нем главную роль, приедет его представлять.

Андрей Плахов, кинокритик: На мой первый фестиваль Бернардо Бертолуччи привез в Россию киноэпопею «ХХ век». На пресс-конференции он метал громы и молнии в адрес США, где прокатчики вырезали из его пятичасовой картины несколько эпизодов, усмотрев «слишком много красных знамен». Однако если гость был внимателен, он мог заметить, что «цензура» московской публики была направлена в ту же сторону: зрители впивались в экран в ключевых эротических сценах и отсиживались в буфете, когда нагнетались эпизоды революционной борьбы — кстати, не менее вдохновенные и чувственные.

X Международный кинофестиваль. Кинокритик Рональд Холловей, кинорежиссеры Лариса Шепитько, Бернардо Бертолуччи, Элем Климов

Мне, начинающему кинокритику, получить легальным путем интервью у знаменитого Б.Б. было тогда нереально. Я подкараулил его сидящим на чемоданах в холле гостиницы «Россия» в день, когда фестиваль уже завершился и журналисты, потеряв к событию всякий интерес, сняли круглосуточную осаду. Из «Шереметьево» сообщили, что рейс на Рим задерживается. Делать гостю было нечего, мы пошли в бар и проговорили два часа обо всем на свете.

В Москве режиссер попросил показать ему прокатную копию своего фильма «Конформист», попавшего на советский экран. Результат превзошел все ожидания. Официальные лица занервничали и повели автора в зал с явной неохотой. «Мы должны предупредить вас, — сказал один, — в Советском Союзе не существует такого явления, как гомосексуализм. Поэтому в прокатной версии купированы некоторые сцены». Бертолуччи насторожился. «Выпали также частично мотивы, связанные с лесбиянством», — продолжал журчать вкрадчивый голос. Режиссер уже догадался, что находится в стране чудес, и деликатно молчал. При входе в кинозал его огорошили сообщением о том, что порядок эпизодов слегка изменен — для удобства зрителей. Совсем убийственно прозвучало последнее предупреждение: фильм выпущен на черно-белой пленке. С тех пор Бертолуччи больше не искал приключений в России.

 
1979

Плахов: Сенсацией фестиваля 1979 года стал показ «Апокалипсиса сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы. Совсем недавно фильм победил в Каннах, но там была представлена его незавершенная, рабочая версия. В Москву Коппола привез другой вариант и приехал сам. Просмотр в Большом концертном зале «России» назначили на 11 вечера, но из-за технических неполадок со стереофоническим звуком начали примерно в 1:30 ночи. Публику не пускали, и именитые гости (среди них Жанна Моро в открытом вечернем платье), изнуренные, маялись на улице. Когда наконец люди попали в зал, некоторые тут же заснули под грохот американских бомбардировщиков над Вьетнамом. Кинокритик Георгий Александрович Капралов, который видел картину в Каннах, буквально прилип к экрану, желая уловить, чем московский вариант отличается от каннского.

XI Московский международный кинофестиваль. Андрон Михалков-Кончаловский и Френсис Форд Коппола.

На следующий день, страдая от недосыпа, я купил стакан сока в баре гостиницы «Россия» и нес его в сторону балюстрады. Сумка, висевшая на плече, предательски соскользнула, и все содержимое стакана выплеснулось с балюстрады вниз, в фойе, где как раз проходили Коппола и Капралов, который держал классика за локоть и о чем-то его выспрашивал. Коппола удивленно поднял голову и посмотрел на меня, побледневшего от ужаса.

 
1987

Сергей Анашкин, кинокритик: В первый раз на Московском кинофестивале я оказался в 1987 году в качестве волонтера. Я уж не помню, на каком курсе ВГИКа я учился, но занимался тем, что раскладывал по пресс-боксам разные материалы. В те времена фестиваль проходил в гостинице «Россия», не существующей теперь. Показы проходили в кинотеатре «Зарядье», а все службы и основные гости жили в номерах гостиницы. И вот представьте: сидим мы или стоим в фойе, ожидаем гостей, а мимо нас вдруг несется от лифта к такси Жерар Депардье, потому что он все фестивальные дни пил, страшно оброс и ему в таком виде стыдно пройти перед журналистами. Или, скажем, похожая ситуация, но по другому поводу: приезжает какая-то звезда индийского кино, которое в СССР было бешено популярно, и индиец-актер для того, чтобы фанатки от него отстали, выбрасывает впереди себя пачки фотографий с автографами, девочки начинают драться, а он садится в такси и уезжает.

Вообще ситуация «звезда — челядь» в те годы была немного иной. Мы жили в отделенной от всего мира стране, и потому у нас не было этой мании — знать в лицо актеров мирового кино. Индийцы были исключением из правил. Кинозвезды не боялись гулять пешком по Москве. И я, возвращаясь в 1987 году после рабочего фестивального дня, уперся однажды лбом в человека в белом костюме, который вел под руку красивую даму. Уперся и замер — и смог вымолвить только одно слово: Маркес! Да, это был Габриэль Гарсиа Маркес, который приехал на фестиваль, так как в программе были экранизации его книг. Он мне улыбался — очевидно, я был первый русский, который его узнал, — а я, как назло, все английские слова забыл.

Роберт де Ниро на XV Московском международном кинофестивале, 1987

Горчаков: Вообще-то переводчики-синхронисты только фильмами занимаются и никакого отношения к гостям не имеют. У гостей есть линейные переводчики, которые все время с ними шастают. Я линейным переводчиком никогда не стремился стать, но в 1987-м в Москву приехал Де Ниро. Его пригласили быть председателем жюри кинофестиваля, а меня попросили побыть с ним. И вот с этого примерно случая все и началось — потом уже все гости так или иначе попадали ко мне. Большинство из них — за очень редким исключением — были людьми хорошими, адекватными, расположенными ко всему. Вообще люди, достигшие успеха, более благожелательны, нежели неудачники, а среди гостей ММКФ неудачников практически не было. Ну, разве что Шон Пенн отличался вздорным характером. Но меня это как-то не касалось. Наоборот, когда надо было его убедить, что нельзя улететь в день, когда он хочет, позвали меня, и я вел с ним задушевные разговоры, потому что он ко мне как-то хорошо относился.

Василий Горчаков и Роберт де Ниро

 
1989

Шепотинник: В перестроечные годы и в начале 90-х все самое интересное на фестивале происходило в «ПРОКе», то есть в Профессиональном клубе кинематографистов, который собирался в Доме кино. Тогда все понимали, что фестиваль фестивалем, где-то кому-то показывают конкурс, но в «ПРОКе» происходит все самое важное. Вечерами в Доме кино — «ПРОКи» тогда организовывал Юлий Гусман — бурлила невероятная жизнь. Помню, как чуть ли не за одним столом сидели Милош Форман, Вера Хитилова, Йос Стеллинг, Эмир Кустурица, Жерар Депардье — и все обсуждали Горбачева, перестройку, Ельцина, которые интересовали тогда всех без исключения. Но это было уже позже.

Плахов: Перестройка привела в Москву мировой кинобомонд. Компании режиссеров-звезд в жюри (Иржи Менцель, Эмир Кустурица, Чжан Имоу, Йос Стеллинг и председатель Анджей Вайда) мог бы позавидовать любой западный фестиваль. В этом году появилось и просуществовало четыре фестиваля экуменическое (христианское) жюри, которое формируется организацией Interfilm на многих фестивалях мира. В нем участвует (в последнее время все реже и реже) представитель православной церкви. В Москве, однако, тогдашний проект был несравненно более амбициозным, даже революционным: включить в жюри помимо посланцев христианских конфессий муфтия и раввина. Подумав, эту идею сочли преждевременной. А потом прекратило свое существование и экуменическое жюри в Москве.

Дальше можно было даже не смотреть на экран, а книжку читать или, что там греха таить, выпивать-закусывать.

В этом же году финский режиссер Аки Каурисмяки, ныне знаменитый, получил один из первых знаков признания в Москве, где наградили актера Туро Пайалу из фильма «Ариэль». Актер не приехал, и режиссер картины сам вышел на сцену за призом. В руках у Каурисмяки была открытая бутылка шампанского, которую он распивал на ходу. Такой раскованности ММКФ еще не видел.

Анашкин: В 1989-м, когда я уже закончил ВГИК, меня взяли в фестивальную газету, которая тогда называлась «Скиф». Во ВГИКе нас толком журналистике не учили, поэтому начинать пришлось с нуля. Но моим коньком было то, что в отличие от других журналистов я многих знал в лицо. Мне удалось поговорить — потому что я просто знал, как эти люди выглядят! — с Иштваном Сабо, Чжаном Имоу. И я был единственным, кто поймал Сёхэя Имамуру, который приезжал в начале 1990-х всего на один день: я, кстати, не знал, как он выглядит, но догадался, что это он. Но самая грандиозная история у меня была с Кустурицей. Я поймал его в первый день фестиваля, объяснил, что хочу от него интервью. Он ответил: «Отлично, приходи завтра в 9 утра». Он тогда говорил только по-английски — не знаю, как сейчас. На следующее утро мы с фотографом приходим. Дверь нам открывает заспанный папа Кустурицы, который хорошо говорил по-русски. Он смотрит на нас и говорит: «Ребята, вы извините, но Эмир вчера с друзьями по Пражской киношколе всю ночь что-то отмечал. Но если он обещал, то я, конечно, попробую его разбудить». У Кустурицы, насколько я помню, был полулюкс, и папа его спал в предбаннике, а он сам — в спальне. И вот открывается дверь в комнату, в которой сильно пахнет перегаром и где поперек большой кровати лежит громадный такой медведь. Папа пытается медведя будить: «Эмир, к тебе тут интервью брать пришли». Кустурица открывает один глаз и машет рукой: «Later». И так в течение всего фестиваля я к нему подходил, спрашивал: «When?» А он мне отвечал: «Later». Мы уже начали друг друга узнавать, махали друг другу ручками, и когда в самый последний день фестиваля он сам ко мне подошел и спросил: «Now?» — я ответил: «Later». Так я и не взял интервью у Кустурицы.

 
1990-е

Анашкин: В 90-е годы я переехал жить в Свердловск и в Москве бывал только наездами. Было заметно, что с кинофестивалем что-то происходит. К примеру, часто менялось руководство. Одно время им руководил даже Стас Намин, и тогда это было что-то такое музыкальное. Там были сплошные оперы, а самым ярким впечатлением стал бесплатный концерт перед кинотеатром «Пушкинский», на котором пел Чак Берри. В другой год штаб фестиваля был перенесен из Манежа в «Метрополь», и там, как мне рассказывали девочки, раздававшие в фойе брошюрки, частенько можно было видеть человека в шортах, которым был не кто иной, как Ричард Гир. За Гиром ухаживали особенно рьяно. Если у него была пресс-конференция в соседнем от «Метрополя» здании, снаряжался кортеж, актера сажали в лимузин, который минут сорок разворачивался на Лубянской площади, — пешком Ричарда Гира вести никто не решался.

XIX Московский международный кинофестиваль. Председатель жюри - киноактер Ричард Гир и президент форума Сергей Соловьев во время церемонии закрытия в Киноконцертном зале «Россия»

Шепотинник: Про 90-е сложно рассказывать — это как пересказывать какой-то бессюжетный артхаус: нет смысла просто. Я не хочу клеймить те годы, чем занимаются сейчас главным образом те, которые благодаря этим годам расцвели и нарастили брюхо. Я тогда не работал на фестивале, и у меня впечатления свидетеля и наблюдателя. Со стороны фестиваль выглядел более чем хаотично, хотя тогда всем многое прощалось. Это были фестивали без интернета, без мобильных телефонов — по сути, без расписания. Каталоги иногда выпускались уже после того, как фестиваль прошел, потому что заранее представить, какие картины попадут к нам точно и вовремя, было невозможно. Но были и другие радости. Радость нового общения, радость от возможности говорить, эйфория открывшихся границ, за которыми мерещились безграничные возможности. Странно, что порой даже сейчас, в век информационной прозрачности, я не чувствую вот такого же ощущения распахнутого горизонта.

 
1999

Шепотинник: Когда делаешь важное, серьезное дело, готовься — оно всегда будет сопряжено с массой драматических обстоятельств. Потому что большая работа — это всегда пьеса, всегда сюжет, и часто ты даже не знаешь, в какой жанр попадаешь. Я помню прекрасно, как первым фильмом, который я решил показать в программе «Восемь с половиной», был «Megacities» Михаэля Главоггера — роскошная документальная картина, сделанная по всем законам дорогого кино. Сеанс, по-моему, 21:00, кинотеатр «Ударник», битком набитый зал, во втором ряду, если я ничего не путаю, сидят Инна Чурикова и Глеб Панфилов — а копия фильма еще едет с таможни! Чего я только не делал, чтобы потянуть время: делал вид, что образовалась очередь на входе, затевал перепроверку аккредитаций. Вот уж действительно был саспенс! Буквально в последнюю секунду я краем глаза замечаю, как ко входу подъезжает какой-то японский праворульный «рафик» и оттуда вытаскивают пленки. Это сейчас с этим все проще — файл DCP можно и по e-mail послать. Киношники, кстати, сейчас вообще стоят на пороге революции цифровой: когда в любой точке России можно будет сделать кинотеатр Dolby Cinema, просто передав звук и изображение через спутник.

 
2001

Горчаков: Честно говоря, мои истории уже стали легендами кинофестиваля. Их сто раз все пересказывали. Ну, например, как сбежал из гостиницы «Националь» Тарантино, а я его нашел и мы с ним пошли пить кофе, а нам не налили, сказав, что у них обеденный перерыв. И как мы потом пошли во МХАТ, а нас охранник не пустил — это был понедельник, выходной день. Ой, вы об этом не говорите, а то Табаков все время на это обижается! Охранник стал говорить: «Какая такая тарантина — ничего не знаю!» И нас просто не пустил. Или как мы с Николсоном на Красной площади Ленина встретили. Я только ему рассказал, что вот Мавзолей и Ленин в нем лежит, как у Исторического музея встречаем ряженого. Я пошутил: «А вот и он — выскочил, видимо». Нас с Николсоном, естественно, стайкой сопровождали фоторепортеры, и когда общительный Николсон подошел к двойнику и заговорил с ним, те сразу защелкали. Ленин этот как закричит, не переставая картавить: «Сначала деньги, а потом фотографировать!» Я говорю: «Джек, ладно, ты иди, а я сейчас Ленину все объясню». Николсон ушел, а я у этого спрашиваю: «Ты вообще знаешь, с кем только что фотографировался? Ты-то кто вообще такой?» А он: «Я вождь мирового пролетариата». Ну, я вкратце объяснил, кто такой Джек Николсон, на что Ленин обиженно вытащил из кармана справку, затряс ею в воздухе и закричал: «Вы что думаете? Я тоже заслуженный артист — Удмуртской АССР!» Вот такой попался Ленин — непростой.

Джек Николсон и Лара Флинн Бойл на торжественной церемонии закрытия ХХIII Московского международного кинофестиваля

 
2004

Шепотинник: В 2000-х фестиваль стал более или менее напоминать кинофестиваль международного класса. Помню смешную историю про Тарантино, который приехал презентовать своего «Убить Билла — 2». Премьера в кинотеатре «Пушкинский» проходила в обстановке невероятного ажиотажа: приехали сам Квентин и его величество Харви Вайнстайн, который тогда возглавлял Miramax и являлся (и является) одним из самых могущественных продюсеров в мире. И вот представьте себе: сидит переводчик Вася Горчаков, Вайнстайн, Тарантино, где-то рядом был Юрий Лужков, и в этот момент Вайнстайн достает сигару и начинает ее раскуривать. Лужковские охранники, готовые любого вывести под белые ручки, взглядами спрашивают: «Ему можно?» Короче, Вайнстайну разрешили дымить сигарой в зале «Пушкинского».

Наум Клейман и Квентин Тарантино в Музее кино, 2004

 
2013

Шепотинник: Когда начинается настоящий фестиваль? Когда ты понимаешь, что должен обязательно посмотреть именно эту картину именно сейчас, при этом отдавая себе отчет, что через неделю эта самая картина будет показана во всех кинотеатрах страны. Вот как только возникает это чувство — значит, начался фестиваль. Именно это происходит сейчас с Берлинским кинофестивалем. Меня все спрашивают: «А чего туда так все рвутся?» А я сам не знаю. Там действительно стоят огромные очереди, люди ломятся на фестивальные показы. А потом, когда все эти картины выходят в прокат, в залах сидят три человека. Мне вот сейчас звонит вся Москва — всем очень надо попасть на кинофестиваль. Куда угодно, какой угодно билет! И это хорошо — там действительно должны быть люди, для которых с профессиональной точки зрения важно понимать, куда движется кино. Я уверен, на ММКФ есть что смотреть — без новых фильмов Форстера, Гондри, Чжанкэ, Лопушанского, Годара представить себе будущее кино невозможно.

Материал подготовлен в рамках совместного проекта со Slon.ru.