Наташа Меркулова и Алексей Чупов: «Мы не виноваты, что страна догнала наш фильм»

Режиссеры «Интимных мест», самого социально значимого фильма «Кинотавра», только что получившие приз за лучший дебют, беседуют с ИВАНОМ ЧУВИЛЯЕВЫМ о сублимации, неоконсерватизме и летящем вибраторе

— Вы уже миллион раз эту историю рассказывали, но расскажите еще раз: откуда пришла вообще эта идея — снимать фильм про разных героев, мучающихся от неудовлетворенности и комплексов?

Наташа Меркулова: Вообще мы просто хотели написать малобюджетный сценарий. Сделать простую историю, снять и продемонстрировать, что умеем работать. О чем и как — нам с Лешей это одновременно пришло в голову, что люди могут говорить только о конкретных вещах. Или молчать. Нас волновала тема совместного проживания на ограниченной территории, мы решили, что нет ничего интереснее, чем подглядывать в замочную скважину. (Входит Чупов, представлявший фильм на повторном сеансе.) Ты забегал? Смеются?

Алексей Чупов: Да вроде. Главное, чтобы в финале хорошо реагировали. Давай Юлю Ауг к ним отправим, пусть посмотрит.

Меркулова: Мы поняли, что надо писать о том, о чем мы знаем. О своем опыте проживания друг с другом и с другими людьми. Опыт был накоплен, а вместе с ним — приличное количество каких-то травм. Все-таки к тридцати-сорока годам человек уже достаточно побит — и почему бы не попробовать его не мочить, а полюбить. Пожалеть, отнестись к нему с нежностью. Поэтому ко всем нашим героям мы совершенно искренне относимся с любовью. Любим их травмы, они мне нравятся.

Режиссер фильма «Интимные места» Алексей Чупов делает предложение соавтору Наталье Меркуловой на церемонии закрытия кинофестиваля «Кинотавр» в Сочи

— Но ведь главное, чем фильм зацепил, — это секс. Главные комплименты ему — это сравнения: с Роем Андерсоном, где-то с «Капризным облаком», с Тыквером, с Солондзом... Подобного кино у нас до сих пор не было, если не считать эротические комедии Анатолия Эйрамджана...

Чупов: Ну, тут позвольте не согласиться. В последние годы на эти темы были сняты и «Бубен, барабан», и «Портрет в сумерках», и Федорченко...

— Я немного другое имел в виду — не собственно живописание эротических переживаний, а их рифма с одиночеством и раздробленностью, то есть вещь очевидная, но в русском кино отсутствующая.

Меркулова: Ну, у нас это вообще связано напрямую. Все — от неудовлетворенности. Нельзя на сто процентов сублимировать сексуальную энергию, ее надо хотя бы наполовину отправлять в то русло, для которого она предназначена. Люди должны заниматься сексом, целоваться, трогать друг друга. Это облегчает жизнь, расслабляет, помогает смириться со многими вещами. Есть все-таки тупики, из которых нет выхода. Но когда тебя кто-то возьмет за руку, обнимет, скажет какие-то слова...

— У вас нет ощущения, что разговор об этом вообще в российском обществе табуирован — на что указывает наличие хотя бы персонажа Юлии Ауг, которая играет сексуально неудовлетворенного чиновника?

Меркулова: Да нет, просто с людьми нужно коммуницировать. И это мое личное открытие, которое я сделала.

Чупов: Ну вот почему сексуальность так тесно оказалась связана со свободой? Почему в романе Оруэлла «1984» государство именно с этим боролось? Потому что это такая вещь, которую не подкупишь. Человека можно материально стимулировать, надавить на честолюбие. А сексуальность — такой зверь, который сидит внутри и с которым невозможно договориться. Разве что путем многолетней медитации. Так что это все нас еще приводило к размышлениям на тему понятия свободы. Не в России или еще где-то, а вообще. Человек рождается свободным, а вся его дальнейшая жизнь — цепь самоограничений. Он чувствует, что свобода — это опасно, за эти флажки ходить не надо. И начинает сам себя ограничивать. И в какой-то момент, когда он себя обложил флажками, начинается неудовлетворенность, страдания, метания, особенно в кризисе среднего возраста. И вот тут включается самое большое противоречие в жизни человека — с его натурой. Свобода манит, но она опасна. От несвободы тошнит, но она безопасна. И вот как найти золотую середину? Те, кто посмотрит фильм, поймут, наверное, как опасно себе врать. Надо поговорить с самим собой начистоту: я счастлив? Нет. А почему?

Меркулова: Ну, человеку кажется: если я начну выстраивать какие-то сложносочиненные схемы, то сохранится семья, например. И не думает, что он этим просто ввергает семью в ад. И там живет уже не один он, а его жена, их дети, бабушки-дедушки, искусственно поддерживающие ситуацию, которая давно уже должна была расколоться на мелкие кусочки.

Чупов: Ну а с другой стороны, разрушив семью — он все равно наносит травму, и так, и так есть рана.

Меркулова: Человек уходит из семьи, где он не может больше существовать и только и думает, как бы спрыгнуть с одиннадцатого этажа. И вдруг, когда он решает для себя, что стоп, — он выходит из этой ситуации. И наконец-то приходит к себе. Принимает себя, начинает общаться с детьми, и жена вроде не такая стерва. И все уже переходит в какой-то другой режим — контакта. Живите как угодно — лишь бы вы по ночам спали, а не страдали, с ума не сходили и инфаркт в тридцать лет не зарабатывали.

Чупов: А с другой стороны, для многих женщин просто сам институт семьи важен. Важна стабильность.

Меркулова: Нет, просто человек боится потерять статус. Ну вот стабильность — это статус. Как аккредитация: отберу я ее сейчас у вас, сниму с шеи — и все, вас сюда, в пресс-центр, без нее не пустят. И ты о себе будешь другого мнения. Человек без статуса не знает, что ему делать.

Чупов: Но у наших персонажей нет проблемы потери статуса...

Меркулова: Есть, Леш. Потому что муж — это тоже статус. И жена — это статус. Это самоопределение...

— Но это просто рамки, в которые человек себя загнал...

Меркулова: Да, статус-кво.

Чупов: Да, еще один момент — что мы хотели снять представителей среднего класса. Который все-таки появился. Эти люди решили материальные проблемы, все, что надо, получили. А решив материальные проблемы, они начинают решать проблему счастья.

Меркулова: Ну да, они не думают о том, чем кормить детей... В общем, поэтому нам особенно приятно, когда про наше кино говорят, что оно гуманистическое.

Чупов: Мы не мизантропы!

— Кстати, про мизантропов — а откуда взялась героиня Ауг? Она же несколько в стороне находится от остальных персонажей, которые между собой знакомы.

Чупов: Просто композиционно нужна была — мы хотели, чтобы шел основной сюжет, история нескольких школьных приятелей, и чтобы одновременно летела вот эта падающая звезда. Летела-летела — и в финале бы прилетела. В виде сам знаешь чего (имеется в виду летящий из окна героини-чиновницы вибратор. — Ред.) Ну, такая игра. А что касается того, почему она чиновник... Она вообще не чиновник, она — общественник. У нас, я несколько лет назад прочитал в какой-то газете, есть комитеты по защите нравственности. В нескольких регионах. В Туле, Воронеже, еще где-то. Ну и вот я понял, что такие люди есть. Я в детстве жил с родителями в Германии — ну, там тоже есть такие консерваторы будь здоров, особенно в Баварии. В Штатах — Сара Пейлин одна чего стоит. То, что такие персонажи есть, — нормально. А когда мы показали сценарий продюсерам, они говорили: ну нет, это какой-то персонаж придуманный, из советских времен. Мордюкова такая. Неправда это. Я принес статьи — показал, они говорят: ну это где-то, не здесь... А когда уже были съемки фильма, пошли события на Болотной, мы показали первой фокус-группе фильм, а они говорят: «О, конъюнктурненько!» Не, говорим, ребят, вы что, этому персонажу года три уже. Это не политическое кино, а интимное — и все равно вот такое просочилось. Мы не виноваты, что страна в итоге догнала наш фильм.

Меркулова: Современная страна так растет, и рост сопровождается гормональными выбросами. Мне правда это очень нравится. В такой стране интересно делать кино. Вот сделали мы бы такое в Германии — никто бы не заметил. А у нас — интересно, заметно.

Да, а героиня Юли Ауг — это на самом деле абсолютно я! Я довольно долго была руководителем в журналистской редакции, и я знаю, что такое ответственность и семнадцатичасовой рабочий день, когда у тебя канал под началом. С одной стороны у тебя акционеры, с другой — дирекция, с третьей — журналисты. И бешеная ответственность. Удовлетворение — последнее, о чем думает женщина в таком режиме. И когда секса нет полгода, я уже начинаю думать: может, это нормально? Может, просто выпить надо вечером и таким образом расслабиться? И ничем хорошим это никогда не заканчивается. Это либо нервный срыв, либо развал семьи. Ты должен выбрать — либо ты превращаешься в Будду и источаешь любовь, а к тебе относятся как к малахольной, либо ты конь с яйцами. И вообще нет ничего страшнее, чем загнанная в такой угол женщина. Это реально бомба, которая на мелкие кусочки может разнести.

— А откуда взялся вот этот меланхолический язык фильма, отстраненный взгляд?

Меркулова: Мы хотели, чтобы это были такие хроники, чтобы мы заглядывали в замочную скважину. И еще хорошо, если бы за ней в этот момент произошло то самое. Это же нормально — там все интересно. А социальные маски — пустые и плоские, нужны для элементарного уровня коммуникации. Мы хотели усложнить героев, взглянуть в их истинное лицо. Поэтому у нас не стремительно летящее кино, а такое, созерцательное.