«Искусство более податливо и эластично»

ЕКАТЕРИНА ШАРОВА поговорила с кураторами павильона Центральной Азии на Венецианской биеннале Тиаго Бомом и Аятгали Тулеубеком

1 июня открывается 55-я Венецианская биеннале. ЕКАТЕРИНА ШАРОВА обсудила с кураторами Центрально-Азиатского павильона Тиаго Бомом (Португалия) и Аятгали Тулеубеком (Казахстан) вопросы парадоксального соотношения между традицией и стагнацией, специфику художественного метода казахского поэта Абая Кунанбаева и то, как художнику остаться аутентичным в международном контексте, говоря при этом на языке, понятном как глобальной, так и локальной публике.

Тиаго Бом и Аятгали Тулеубек

— Массимилиано Джони, куратор нынешней Венецианской биеннале, выбрал темой основного проекта идею невоплощенного утопического проекта 1950-х: американо-итальянский художник Марино Аурити запатентовал дизайн воображаемого музея под названием «Энциклопедический дворец», который должен был вместить все мировое знание, от колеса до спутника. Каким образом вы рассматриваете свой проект в контексте текущей актуализации образовательного дискурса?

Тиаго Бом: Эта тема была озвучена уже после того, как мы определились с содержанием нашего павильона. Его концепция сложилась больше из соображений необходимости: мы затрагиваем многие политические и социальные вопросы, связанные с регионом. Однако тема главной выставки предлагает некое пространство для изучения конкретных примеров.

Аятгали Тулеубек: Национальные павильоны — это независимая структура на биеннале. Тема была заявлена давно, но четкое кураторское заявление было сформулировано всего лишь пару недель назад. Мы же работали над проектом с апреля прошлого года.

Бом: Впрочем, можно проследить взаимосвязь нашего проекта и ренессансной позиции художника как универсального мастера. После того как наш проект был выбран для биеннале, мы начали работать с журналистами, активистами, поэтами, писателями и т.п. Эта междисциплинарная ситуация в современном искусстве аналогична ренессансной.

Тулеубек: Некоторые художники, представленные в нашем проекте, не являются художниками в традиционном смысле слова. Художники из Таджикистана, например, занимаются журналистикой. Они работают с арт-средой и арт-менеджментом, а один из них изучал лингвистику, другие работают со сценографией. Таким образом, в павильоне будут представлены люди с различным бэкграундом.

— Венецианская биеннале — это исследовательская платформа вне зависимости от того, национальный это павильон или общая выставка. Каролин Кристов-Бакарджиев пригласила на «Документу-13» наряду с художниками ученых, привнеся в процесс исторической документации взаимную постановку вопросов. Что является специфическим для вашего исследования, в основе которого лежит образ, если сравнивать с научным дискурсом, рассматривая его в контексте Il Palazzo Enciclopedico — темы, заявленной Джони?

Бом: Текущая тенденция к эмансипации визуальных образов, наблюдающаяся в рекламе и ТВ, приводит к попытке художников соотнести их работу с социальными и другими науками для того, чтобы создать нечто одновременно более социально ответственное и политически ангажированное. Я рассматриваю эти практики как нормальное положение дел в современной политической, экономической и общественной ситуации. Искусство более податливо и эластично. Тенденция сочетать искусство и науку — естественная реакция на определенные обстоятельства: художник создает нечто связанное с миром, а не изолированное от него.

Необходима иллюзия аутентичного, а не очередное произведение европейского или североамериканского художника.

— Давайте поговорим об этом коммуникационном моменте. Вы организуете серию лекций, семинаров и дискуссий в Центральной Азии наряду с программой в Осло и Венеции. Посетители мероприятий в Италии и Казахстане скорее всего обладают различными знаниями и представлениями о современном искусстве. Кто адресат ваших идей?

Тулеубек: Мы не хотим, чтобы наша публика принадлежала исключительно к западному художественному сообществу. С самого начала нам было ясно, что мы хотим работать и в Центральной Азии. В начале апреля стартовала программа видеопоказов с последующими дискуссиями с местной интеллигенцией и людьми, вовлеченными в процесс культурного производства в регионе. Позднее, осенью, мы планируем серию лекций, семинаров и дискуссий при активном участии ключевых фигур из Центральной Азии и других стран. Целью этих мероприятий являются более глубокое понимание ситуации и поиск путей выхода из нее, а также развитие критического мышления и рефлексии относительно художественных средств.

Бом: Как ты сказала, существует определенная среда, где искусство делается и выставляется. Нашей задачей было выполнить отбор работ, которые имеют дело с общественной, культурной и политической ситуацией в регионе и которые не являются слишком иллюстративными или клишированными.

— Какие клише ты имеешь в виду?

Бом: Эти западные представления о Центральной Азии как не слишком осведомленной и невежественной.

Тулеубек: Венецианская биеннале привлекает к себе много внимания на международном уровне. СМИ пишут о биеннале, и мы надеемся, что таким образом они привлекают внимание как к современному искусству в регионе, так и к тем вопросам, которые мы поднимаем.

Бом: Иногда нас просят прокомментировать выбор художников. Пять из шести художников достаточно молоды. На самом деле возраст не был определяющим фактором в процессе отбора, но мы смотрим на это как есть: мы даем молодым художникам платформу для высказывания.

— Кураторы, работающие с молодыми художниками на постсоветском пространстве, сталкиваются с проблемой отсутствия образовательных инициатив, связанных с теорией и практикой современного искусства. Это характерно как для Праги, так и для Москвы или Алма-Аты. Каким образом художники, отобранные вами для участия в биеннале, комбинируют локальный язык с вокабуляром глобальной арт-сцены?

Тулеубек: Я думаю, что вопрос о художественном языке искусства Центральной Азии весьма интересен. Привнесение центральноазиатских кодов в произведения дает художникам больше привилегий. Налицо некая эксплуатация экзотичности, которую запрашивает западный арт-рынок. Необходима иллюзия аутентичного, а не очередное произведение европейского или североамериканского художника. Можно назвать это парадоксальным, так как, с одной стороны, налицо колониальные установки и принуждение использовать язык современного искусства — и одновременно желание соответствовать запросу на аутентичность. До сих пор возможности выставить свои работы в галереях и арт-пространствах для центральноазиатских художников ограниченны, а признанные художники выставляются в Европе.

Не могу сказать, что я знаю о Центральной Азии все, но определенно больше, чем в начале проекта.

Бом: Новое поколение — первое, которое столкнулось с этой проблемой, и да, определенная культурная эксплуатация налицо. Тем не менее в работах Алмагуль (Алмагуль Менлибаева — художница из Казахстана. — Ред.), например, я не вижу этой ярко выраженной попытки сделать свои работы западными. Они очень локальны. Ей нравится этот конфликт.

— В вашем кураторском дуэте сочетаются два взгляда, изнутри и снаружи, на культурный контекст Центральной Азии. Насколько продуктивна ваша работа на данный момент? С какими вызовами вы столкнулись, чего достигли? Тиаго, был ли ты в Центральной Азии?

Бом: Мы были там дважды. В первый раз посещали ателье художников и работали с их портфолио. Затем была пресс-конференция. Во-первых, все началось с того, что я искренне интересуюсь Центральной Азией. Мы работаем над проектом вот уже девять месяцев. Много работы сделано, много часов проведено в беседах. Не могу сказать, что знаю о Центральной Азии все, но определенно больше, чем в начале проекта. Вопросы, на которых я сосредоточился, больше связаны с вещами, актуальными и за пределами Центральной Азии.

Тулеубек: У нас было много интересных дискуссий. Эта атмосфера, когда мы делились нашими мыслями, была весьма продуктивной. Надеюсь, что это помогло при создании интересной выставки.

Бом: Я знаю, это нечто другое, но я жил в Эстонии в течение года до того, как я приехал в Осло. Это иная ситуация, но в том контексте тоже звучит эхо советского прошлого.

Тулеубек: Существует мнение о том, что компромисс не ведет к хорошему результату. Я надеюсь, что в нашем случае это не так. Но я поначалу опасался, что мы будем принимать посредственные решения.

Бом: Для меня, как человека со стороны, было интересно узнать о мифологии и поэзии и поразмышлять о том, каким образом они связаны с текущими вызовами в отношении свободы слова.

Кадр из фильма «The Dissapearing City»

— Вы используете стихотворение казахского поэта Абая Кунанбаева в качестве основы вашей концепции («Не давайте волкам средь степей пировать». — Ред.). Как образ зимы соотносится с вызовами, о которых ты ведешь речь? Не парадоксально ли то, что образ старости синонимичен стагнации — ведь из старого молодые художники Центральной Азии черпают запрашиваемые западным рынком «аутентичность» и экзотику?

Тулеубек: Абай был инновативным для своего времени поэтом. Он занимался переводами российских и западных поэтов на казахский язык, обладал широкой эрудицией и знаниями о западной литературе. Мы выбрали стихотворение «Зима» для того, чтобы рассмотреть через его призму современный контекст. Несмотря на то что представленные четыре страны — Казахстан, Узбекистан, Таджикистан и Киргизия — имеют много различий, мы искали нечто общее для всех этих стран. После проведенных исследований мы обнаружили, что ситуация оцепенения и стагнации, описанная в стихотворении Абая, характерна для всех этих традиционных обществ, что и символизирует образ зимы.

— Тем не менее аутентичность локального, затребованная западной арт-средой, и состояние стагнации, описанное у Абая, перекликаются. Очевидно, что образ зимы имеет двухстороннюю структуру. Как вы разрешаете этот парадокс?

Бом: Я рассматриваю его как трансформацию. После зимы наступает весна и лето.

Тулеубек: В твоем имейле ты упомянула о взаимоотношениях между традицией и инновацией, о том, какой образ мог бы быть антонимичным образу зимы, так?

Бом: Не думаю, что целесообразно говорить о противоположностях, мы ведем речь о последовательности. Это состояние оцепенения одновременно воплощает как прошлое, так и будущее. На смену тающему снегу придет цветение цветов.

С одной стороны, он говорит о социальной справедливости. С другой же, его работы были использованы в качестве националистической пропаганды.

— Вы связываете вашу кураторскую концепцию с социальным и политическим контекстом Центральной Азии. Это интервью для российского портала. Возможно, вы слышали о движении «ОккупайАбай» на Чистых прудах в Москве в мае прошлого года, которое было разогнано полицией. Судя по всему, законодательные инициативы при вновь избранном президенте России заморозили этот освободительный потенциал. Каким образом вы рассматриваете вашу работу в связи с происшедшими в России событиями 2012 года?

Тулеубек: Мы начали работать над концепцией в апреле, как раз до этих событий в Москве. Когда я прочитал о том, что Навальный позвал всех собраться у памятника Абаю, что Борис Гройс читал лекцию на «ОккупайАбай», я запостил ссылки на стене Тиаго на Фейсбуке: «Смотри, что происходит».

Бом: Думаю, фигура Абая интересна тем, что он обращается к широким политическим кругам. С одной стороны, он говорит о социальной справедливости. С другой же, его работы были использованы в качестве националистической пропаганды.

Тулеубек: Да, он одновременно используется казахскими националистами. Но Абай был открыт и России как воротам на Запад. Я ежедневно читаю российскую прессу. В России происходит столько интересных вещей, это же как раз противоположно тому, что воплощено в образе зимы. Общественная дискуссия весьма развита в России.

— Вы смотрели государственные каналы? Платформы, на которых ведется дискуссия, находятся в меньшинстве, если рассматривать их в общенациональных масштабах. Большинство россиян никогда не были за границей, не говорят по-английски и смотрят то, что им показывает гостелевидение.

Тулеубек: Да, конечно. Но даже COLTA.RU является примером подобных независимых платформ. В Центральной Азии же сложно найти что-либо подобное на данный момент.

— Первый павильон Центральной Азии на Венецианской биеннале был инициирован Виктором Мизиано, который является одной из ключевых фигур в российском и международном художественном пространстве. Вы — студенты Арт-академии Осло. Вы ощущаете вызов и ответственность?

Тулеубек: Был объявлен open call для кураторских проектов. Я увидел эту информацию и предложил Тиаго подать заявку, так как знал о его интересе к региону. Думаю, это симптоматично для художественной среды Центральной Азии. Просто-напросто у нас нет большого количества кураторов из этого региона. Возможно, в этом также причина.

Бом: Я никогда не испытывал чувство, будто есть конфликт с тем, о чем ты говоришь. Это не студенческий проект, хоть мы и сотрудничаем с Арт-академией Осло. История Центрально-Азиатского павильона, без сомнения, очень важна, но, если честно, для меня не особо существенен профессиональный статус тех, кто делал его до нас. Мы пытаемся развить наш проект тем наилучшим образом, на который мы способны. Многому мы учимся в процессе, и это огромная работа.