За вашу и нашу духовность

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ предлагает отвоевывать у власти замусоленные ею понятия

Путинское время останется в истории как эпоха симуляции смыслов. Ряды языковых подмен, тавтологий и загораживающих понятий. Гектары идейных пустот, которые выдавали себя за нечто животворящее и питающее. При этом, в отличие от советской власти, не было произведено ничего собственного, уникального; мы имеем дело с грабительской приватизацией и рейдерским захватом символических понятий. Наша вина в том, что мы это позволили сделать.

Возьмем одно из фундаментальных понятий — «духовность». Слово совершенно выхолощенное, ни о чем уже не сообщающее и вместе с тем обозначающее сразу все.

С его происхождением не все ясно. Гегель, например, презирал духовность, считал ее подменой, суррогатом духа — центрального понятия немецкого идеализма. Дух — это движитель истории, а духовность — как бы разжижение духа, подмена, компромисс. То, что в России предикат (духовность) стал субъектом, а субъект исчез вообще (вы никогда в официальном языке не услышите слово «дух», это, видимо, такой мутабор), тоже говорит о многом. Но мы о другом.

Духовность с точки зрения продвинутого пользователя — синоним чего-то монструозного, застывшего, остекленевшего. Она же одновременно производит впечатление такой укорененности и монументальности, что с ней все вынуждены мириться: она как бы здесь всегда была. Однако вот стоит только задуматься — и вся укорененность рассыпается. Что такое духовность? Набор практик? Качество? Состояние? Консистенция? Она вообще ускользает от определения; она — ничто. Именно потому, что она сама боится определить себя точнее. Духовность неуловима потому, что ей настрого запретили вспоминать о своем происхождении — от слова «дух». Духовность недаром совпала со стабильностью: мало того что оба понятия констатируют нечто неопределенно-застывшее, так еще и имеют наглость выдавать это за особенное достижение.

Мы имеем дело с грабительской приватизацией и рейдерским захватом символических понятий.

Это суть нынешнего режима: лишать основные понятия внутреннего динамизма, движения. Путинская эпоха мастерски научилась вышибать дух из слов. Обесточивать понятия. Замыливать, забалтывать. Умертвлять бесконечным повторением и внесением гробиков в учебники. И тормозить прогресс еще на уровне языка, на подступах к смыслу. Собственно, философия стабильности — если слово это вообще применимо к нынешней деинтеллектуализованной власти — убеждать в том, что отсутствие развития, движения, прогресса есть высшее благо.

Между тем духовность (если понимать ее как производное от слова «дух») означает прежде всего активный процесс — брожения, бурления и кипения, — а не застывшую раз и навсегда форму. Духовность в этом смысле — насыщенность духом, озаренность и напитанность им; понятие прогрессистское, оно больше для индивидуумов, чем для масс. Одухотворенность вообще — удел одиночек. Творцов, стоиков, борцов. Дух рождается в борьбе противоположностей, там же закаляется. То есть духовность живет в пространстве конфликта, столкновения мнений, внутренней борьбы, а не в морозильной камере. Если угодно, духовность скорее на митинге, чем на уроке духовности.

Духовность сегодня — в сопротивлении государственной машине подавления, тоталитарному ренессансу. Духовность — в борьбе с насилием, невежеством и мракобесием. Духовность там, где человек готов пожертвовать работой и благополучием ради собственных принципов; где готов за свои убеждения сесть в тюрьму. Собственно, в основе прогресса всегда лежит духовное усилие, и поначалу только духом и сильно меньшинство, которое хочет перемен. Духом только и сильны те, кто сегодня в России пытается бороться за свои гражданские и политические права, осознавая практически нулевую эффективность своих усилий.

Философия стабильности — убеждать в том, что отсутствие развития, движения, прогресса есть высшее благо.

Близко к духовности стоит еще одно важное понятие, также приватизированное государством, — вера. Она ассоциируется в основном с религией; хотя вообще-то вера — более широкое понятие, в ней нуждается всякий — не только верующий, но и агностик, и атеист. Таким образом, официально неверующие сегодня лишаются возможности верить. Довольно ловкий фокус, надо признать. Религиозная же вера представляется чем-то застывшим, статичным, неизменным — поскольку используется государственной идеологией в качестве охранника, а не в качестве проводника. Хотя вера — это также процесс, движение, а не статика. Парадокс веры в том, что она рождается в преодолении, в сопротивлении косному большинству; она — вызов, прыжок в неведомое. Каждый нынешний святой, по выражению Бердяева, в свое время был «модернистом». Не говоря уже о Христе, чей пример, так сказать, наиболее впечатляющий. В этом смысле протестующее меньшинство, выступающее за обновление и модернизацию общества, скорее напоминает первых христиан, чем равнодушное большинство.

Вера и духовность — синонимы индивидуального движения, поиска, вопрошания, внутренней борьбы — но никак не коллективной «стабильности». Что движет теми, кто выходит сегодня на площадь, сознавая, что они составляют в государстве всего один-два процента населения?.. Только крепкая вера, в конечном итоге.

К чему я все это? Вера, духовность и прочие ключевые понятия наполняются смыслом и содержанием не благодаря, а вопреки государственной пропаганде. На вопрос, чем заняться сегодня гуманитарию, ответ такой: деконструировать громогласные, мертворожденные и пустые символические понятия. Лишить власть права распоряжаться ими как своей собственностью. Пора вернуть и эту веру, и эту духовность себе. Такая вот программа-минимум на ближайшую путинскую пятилетку: освобождать слова для подлинной жизни. Возвращать их в частные руки. Выпускать их на свободу. Бог, кстати, тоже за свободу — но это тема нашей следующей, как говорится, передачи.