А просто так оно рыдает

Poetry News: лауреаты Гришаев и Амелин, совсем новый Родионов, Месяц против Уланова, немного Румынии и чем Элиот отличается от Пастернака

• Образовался у нас большой, отчасти вынужденный перерыв. Многое предстоит упомянуть, так что — приступим, благословясь. Ради разнообразия начнем, так сказать, с флагманов ЖЗ. «Октябрь» (№ 4, 2013) публикует подборки Андрея Родионова и Александра Стесина: «Последняя работница индустрии / телефонного секса где-то в штате Огайо / обслуживает единственного клиента – / внеурочно, по старой памяти, не за деньги. / Бесконечный онлайн, секс-чаты и порносайты / вытеснили их на окраину жизни. / Да и сами уже не те, хотя, как известно, / голос стареет медленнее, чем тело, / а тела они не видели: все эти годы / их страсть оставалась слепой, их близость – дальней. / Можно даже сказать, что они – пуристы / уходящего жанра. В восемь ноль-ноль, начиная / с ожидаемого "What’s your name, baby?", / она закуривает и, услышав привычный голос, / выдыхает с нежностью: "Nice to meet you, Ricardo"». В критической части Марианна Ионова обозревает альманах «Новый метафизис», обнаруживая в нем «третий путь между "башней из слоновой кости" и баррикадами». В «Новом мире» (№ 4, 2013) среди прочего — стихи Владимира Губайловского, «Бранденбургские концерты» Анатолия Наймана и подборка Андрея Гришаева: «Мы говорим на одном языке / О разных вещах. /Мы говорим об одной вещи / На разных языках. // Я вспоминаю обстоятельства своей жизни, / И они мне кажутся очень правдивыми. / Жемчужное облако обмана, / Черная земля под ногами. // Хочется взять надежду из ниоткуда. / Берем ее из любви, из запаса времени, / Из встроенного чувства бренности, / То есть, получается, действительно — из ниоткуда».

Гришаев между тем только что стал первым лауреатом премии «Парабола»: наши поздравления лауреату.

В разделе «Новые переводы» публикуются стихи Франца Кина в переводе Инны Лиснянской. По части критики вниманию читателя предложен очерк Максима Шраера «Илья Сельвинский, свидетель Шоа»: «Стихи Сельвинского о массовом расстреле евреев у так называемого Багеровского противотанкового рва уже никак не вписывались в окончательно сформировавшуюся к лету 1943 года официальную доктрину сталинского режима о неразделении на национально-этнические категории убитых на советской земле "мирных советских людей" и о невыделении из их числа евреев — жертв Шоа. Эта тенденция достаточно прозрачно прочитывается как в проекте, так и в окончательном тексте постановления Секретариата ЦК о стихах Сельвинского, и особенно в обвинении в "клеветнически-извращенном изображении войны". На мой взгляд, следует искать причину обрушившихся на Сельвинского бед не в обозначенных в партийных документах стихотворениях, а в тех военных стихах, в которых Сельвинский выступает страстным свидетелем трагедии, увиденной своими глазами и пережитой им самим, — в стихах, в которых он выступает одновременно поэтом, советским боевым офицером и крымским евреем. Подвергая Сельвинского остракизму, сталинский идеологический аппарат стремился запугать и других литераторов-фронтовиков в условиях менявшейся исторической и идеологической обстановки. Пример Сельвинского, воспринятый в советских литературных кругах военного времени именно как наказание, наглядно показывал, что молчание есть единственный приемлемый отклик на открывавшиеся как раз в то время фронтовикам следы злодеяний нацистов против евреев». Григорий Стариковский пишет здесь же о книге Яна Сатуновского «Стихи и проза к стихам», а Денис Безносов — о собрании сочинений Анри Волохонского. Олег Дарк вкратце рецензирует, среди прочего, поэтические книги Анны Глазовой, Дины Гатиной и Полины Андрукович.

•  В «Знамени» (№ 5, 2013) — новые стихи Александра Кушнера, Айгерим Тажи и Сергея Тимофеева: «Старые сапоги не могут съесть новую кашу. / Генералы конфедератов скромно стоят у стола. / У этого небоскреба смешное имя. / Золотая запонка долго падает из твоего рукава. / Во всякой вспышке есть что-то кошачье. / И эти картонные ящики не забудь. / Низко-низко шепчет трава последние ставки. / Лето 2010 падает во все шторы мира». В этом же номере — переписка Марии Петровых с Александром и Марией Твардовскими. В критической же части Татьяна Риздвенко рецензирует книгу Анны Аркатовой «Прелесть в том».

• Вышел и очередной номер «Нового литературного обозрения» (№ 120, 2013). В разделе «Новая социальная поэзия» публикуется «Метропоэма» Кети Чухров, представляющая собою что-то вроде пьесы (в стихах). Кирилл Корчагин рецензирует здесь же книгу Василия Ломакина «Последующие тексты»: «Ломакин использует особый метод деконструкции "русского мифа": если говорить грубо и приближенно, этот метод близок не Сорокину, а Пепперштейну и Ануфриеву: фантасмагорическое измерение мифа выводится на передний план и усиливается настолько, что миф готов раствориться в бессознательном копо­шении неотчетливых смыслов». Марианна Ионова пишет о книге стихов Татьяны Данильянц «Красный шум».

Кроме того, имеет место изрядная полемика между Александром Улановым и Вадимом Месяцем на предмет журнала «Гвидеон» (главный редактор А. Тавров), являющегося частью издательского проекта «Русский Гулливер». В своем давнем уже тексте Уланов обрушивается на «Гвидеон» сразу по нескольким направлениям — «высокопарное пустословие» многих авторов; идеологическая ограниченность; стилевая нечувствительность, за которой, по Уланову, следует более опасная — политическая; соблазн упрощения и «сужение горизонта». В текущем же номере опубликован ответ Месяца (почему, кстати, не Таврова?), который не очень, признаться, убедительно отбивается в том смысле, что «Гвидеон» — «праздник непослушания, выход за рамки замусоленных контекс­тов. Человек, лишенный дара веры и вести, чуда жизни и ее смысла, пытающийся обустроить свой мирок с помощью незатейливых интеллектуальных формул, здесь не приживется. Свободным людям лучше говорить со свободными людьми, иначе разговор не состоится». Особенно неубедительно выглядит вот какой пассаж: «За свои слова нужно отвечать, даже если ты после пресловутой "смерти автора" не придаешь им смысла. Уланов сообщает о том, что рито­рика, подобная "гвидеоновской", "обеспечила приемлемость фашизма для многих интеллектуалов 1920—1930-х гг.", и хотя на дворе не 30-е, а самый что ни на есть XXI век, упрекает нас в симпатиях к тоталитаризму. Он желает "редакторам «Гвидеона»", "чтобы некоторые их надежды (на корпоративно-тоталитарное общество) не сбылись". Надежды? На что? На фашизм? С чего бы это вдруг? Это серьезное обвинение. Такие обвинения, как минимум в нашей стране с 1941 года, незамеченными не оставляют. Ни на базаре, ни в подъезде, ни на страницах литературных журналов. И автору статьи необходимо подтвердить их фактическим материалом, если он не хочет продолжения этой полемики уже в другом месте и другими средствами».

Это в каком смысле? Морду, что ли, будут бить в подъезде? Вот только этого нам, значит, в текущей ситуации и не хватало, дорогие товарищи культуртрегеры. Уланов между тем весьма кротко отвечает, что «не собирался обвинять уважаемых редакторов "Гвидеона", да и большинство его авторов, в прямых симпатиях к тоталитаризму (к сожалению, снова автоцитата: "нелепо подозревать редакцию «Гвидеона» в приверженности тоталитаризму. В собственных стихах и прозе В. Месяца и А. Таврова достаточно свободы и разнообразия, с тоталитаризмом несовместимых"). Но он вынужден еще раз вспомнить горький опыт недавней истории: риторика цельности, мифа, почвы, возврата к традиции прокладывала дорогу тоталитаризму независимо от намерений поэтов, писателей, мыслителей, чаще всего пострадавших затем от тоталитаризма наравне со всеми».

•  Майская «Звезда» (№ 5, 2013) публикует стихи Бориса Парамонова и Владимира Алейникова. Здесь же — подборка недавно умершего Василия Бетаки. В «Иерусалимском журнале» — два эссе Григория Кружкова, о стихах Ильи Эренбурга и Олега Чухонцева. «День и ночь» (№ 1, 2013) внезапно предлагает читателю стихи Дениса Безносова и Сергея Бирюкова: «Tadeusz пьет пиво / Welopolle Welopolle / поворот руки / przepraszam / коробок спичек / кот ходит / на четырех лапах / выгибает спину / произносит слово / "Pie-em" кажется так / если ты верно / разбираешь кошачий польский / напряги уста / чтобы сказать trzy». В «Иностранной литературе» (№ 4, 2013) — Фастен Ла Мармель в переводе Валерия Кислова, а также «Ямбы и эпиграммы неизвестного эллина» Готфрида Германа в переводе Александра Эстиса. «Интерпоэзия» (№ 1, 2013) предлагает нам prose poetry Шамшада Абдуллаева, чья книга, кстати говоря, только что вышла в «Новом литературном обозрении», а также новые стихи Андрея Родионова: «где водка льется тихой речкой / в стакан и жертвы и убийцы / из сухаревской чебуречной / иной страны я вижу лица // иной страны чужие лица / сквозь опустевшие стаканы / пустые мертвые глазницы / средь шума пьяного и гама // как вкусен сок из чебурека / загробной сладостью пропахший / поэт серебряного века / из древней сухаревской башни // бутылка мертвая пустая / и башня древняя пустая / а сердце почему рыдает? / а просто так оно рыдает». В этом же номере — переводы Игоря Белова из Андрея Любки и Бориса Херсонского — из Василя Махно: «это было при Чаушеску и когда старые дома завалились / по Бухаресту ездили на волах запряженных в телеги / и свободными были лишь птицы кружившие над страною // это авто купил его отец на ежемесячную зарплату / от секуритате за написанные доносы / тогда авто было новеньким всем не зависть // той ночью он ехал с девушкой подсвечивая город / электроэнергию продавали за границу / обменивали валюту на право выезда для евреев // тогда все хотели быть евреями лишь бы уехать / каждый хотел жить в Париже все знали французский / не хуже чем Тристан Тцара или Мирча Элиаде // она сидела заплаканная ее беременность его раздражала / он попросил ее прикурить ему сигарету / и притормозив выскочил из авто и пинал колеса // круглые как ее живот». Кроме того, имеет место интервью Кирилла Ковальджи: «во многих странах нет традиции толстых журналов. Например, в Румынии толстых журналов вообще никогда не было. Был один толстый журнал, но он был тематическим — такие есть и в Англии, и во Франции. Зато у них распространены литературные еженедельники, типа газеты: почти каждая область в Румынии имеет свой литературный еженедельник; эти издания выполняют немалую культурную роль, у них есть свои читатели. И эта традиция довольно давно установилась. А у нас таких литературных газет нет».

• «Урал» (№ 4, 2013) публикует стихи Вадима Месяца, «Дети Ра» (№ 4, 2013) — Клауса Мерца в переводе Вячеслава Куприянова, а вот «Неве» и «Сибирским огням» по интересующей нас части предложить нечего. В «Новой Юности» (№ 1 (112), 2013) — Лариса Миллер и эссе Григория Кружкова «"У страха глаза велики": Элиот и Пастернак в начале 1940-х годов»: «Разницу между Пастернаком и Элиотом легче понять, рассмотрев их в силовом поле влияний и отталкиваний того времени. Пастернак и другие поэты его поколения — такие как Ахматова, Мандельштам, Ходасевич — отталкивались от старого "лжесимволизма" с его главными недугами: абстрактностью, гигантизмом, нарциссизмом, проповедничеством. В американской поэзии наиболее полным набором указанных свойств обладал, конечно, Уитмен. Неудивительно, что первым в России его открыл Константин Бальмонт. У символистов и Уитмена общим было "пристрастие к большим темам — космического и метафизического характера". Под влиянием какой-то генетической предрасположенности поэтика Элиота развивалась в том же направлении, проникалась уитменовскими интонациями. Неудивительно, что ее тоже поразила "водянка больших тем" (Мандельштам), склонность к безудержному фонтанированию». «Слово/Word» (№ 77, 2013) публикует «Стихи из концлагеря» Ганса Адлера в «вольном переводе» Виктора Кагана и Григория Злотина. Знать бы вот только, что именно означает в этом случае «вольность».

• На «Полутонах» опубликованы подборки Владислава Поляковского (раз, два), Бориса Херсонского и Василия Бородина: «вол в Валахии вольней / всех четырехсот камней // но когда он тянет воз / с этими камнями, / думает: "вот я жил / ничего не сбылось / я силен, но я внутренне съеден днями" // или — в Волыни / камень-вол / лежит на холме / шесть тысяч лет мечтает пошевелиться // приходит птица / — мне еще, — говорит, — птенцов кормить / я ловлю гусеницу и, стараясь совсем не ранить, / быстро лечу в гнездо — / а там один слабый, / а один — сильный, / и две девчонки, а / я одна, // мускулатура у гусеницы — / мыслящая волна».

• На этом почти все, но не можем не упомянуть еще один премиальный сюжет. 15 мая поэту, переводчику, литературному критику и издателю Максиму Амелину вручат премию Александра Солженицына 2013 года. «РГ» публикует интервью с лауреатом: «Оказалось, что к фри-джазу, который играют Летов с Фаготом, лучше всего подходят переводы античной поэзии. Им эта музыка добавляет совершенно неожиданное звучание. Может быть потому, что ее оригиналы предполагали какое-то музыкальное сопровождение — кифары, флейты. Но такая музыка прекрасно сочетается и со свободным стихом. Верлибров, хотя это не совсем верлибры, а скорее поиски какого-то альтернативного стиха, которыми я давно занимаюсь, у меня немного, но те, что есть, — звучат хорошо, уже не знаю почему». На Polit.Ru, кроме того, имеет место речь Амелина на церемонии награждения: «История русской поэзии, представавшая в идеологическом литературоведении бесконечным батальным полотном, явилась передо мной скорее общим хором пусть и неравносильных, но весьма разнообразных голосов, каждый из которых по-своему славословит Творца и творение. Сторонники противоположных мнений о поэзии, суждений о ее языке и взглядов на сущность поэтического вещества, шишковисты и карамзинисты, славянофилы и западники, оказались различными частями единого тела адамова, без которых оно не является полным, а значит, и дальнейшая преемственность может не состояться, дав неожиданный сбой».

А вот теперь действительно все. Что пропустили — наверстаем в следующем выпуске.