Вещи не в себе

Если бы Деян Суджич честно назвал свою книгу «Дизайн: коммерческие взлеты и падения», можно было бы к ней вовсе не придираться, считает НИКОЛАЙ ПЕТРОВ

Тому, кто, как говаривали в 90-е, хочет знать больше и быть лучше, разворачивающиеся в последнее время издательские программы новых российских художественно-просветительских институций совсем не дают расслабиться. Центр современной культуры «Гараж» и издательство «Ад Маргинем Пресс» в совместной серии не снижают темпов выпуска новинок и переизданий давно разошедшейся художественно-критической классики (хотя качество этих книг бывает, что и колеблется). Фонд, шикарно названный «Виктория — Искусство быть современным», издал недавно пропедевтический курс — этакий contemporary art «для чайников» — известного в мире итальянского куратора Франческо Бонами. (Примерно так, пожалуй, о современном искусстве должен бы был говорить анимированный в 3D Сильвио Берлускони, если бы у создателей телешоу «Мульт личности» появилась идея сделать из этого политика искусствоведа.) Наконец, Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» наряду с другими своими новинками представил книгу директора лондонского Музея дизайна Деяна Суджича «Язык вещей». О ней стоит сказать подробнее: книга по-своему выламывается даже из этого пестрого ряда.

Язык вещей?.. Название напоминает о чем-то уже знакомом. Правда, в интеллектуальном бестселлере начала второй половины прошлого века — книге М. Фуко «Слова и вещи» (и по ее заглавию это понятно сразу) проблематизировалась сама возможность предметов реального мира так или иначе соотноситься со знаками человеческого языка. Суджич здесь проблемы не видит. Субъектное значение генитива в названии его книги наделяет уже сами вещи способностью «говорить» как чем-то само собой разумеющимся. Благородно, не правда ли? Словно Ахматова, научившая когда-то «женщин говорить», Суджич выступает со сходным эмансипирующим жестом по отношению к до сих пор безгласным вещам. Типа, и крестьянки любить умеют…

На деле быстро становится ясно, что «языком вещей» автор попросту эвфемистически именует дизайн. Если бы Деян Суджич честно назвал свою книгу «Дизайн: коммерческие взлеты и падения», можно было бы к ней вовсе не придираться. Но поскольку он почему-то нашел нужным задействовать здесь такие нагруженные («заюзанные») философские и теоретические понятия, как «вещь» и «язык», то за базар ему, увы, придется отвечать. The Language of Things… Здесь недурно бы вспомнить Хайдеггера, интересовавшегося в 1950-м значениями древневерхненемецкого слова thing. Не вещь, но вече, собрание или, ближе к практике словоупотребления современной объектно-ориентированной социологии Брюно Латура, — ассамбляж (субъектов). Посему по Латуру быть вещью в каком-то смысле значит быть субъектом, и именно сходная возможность субъективации может привнести чаемое равноправие в отношения людей и вещей.

Хайдеггер, помнится, сетовал (в том же докладе, недаром прочитанном не где-то, а в Баварской академии изящных искусств, т.е. — будущим изготовителям рукотворных предметов, в том числе и дизайнерам) о том, что ближе к концу Средних веков существительным «вещь» на Западе стали обозначать все так или иначе присутствующее в представлении, а не только суверенно бытийствующие материальные объекты, как раньше. Суджич будто бы занимается в своей книжке исключительно материальными объектами, произведенными людьми, ничего иного под словом «вещь» он, похоже, не разумеет. Значит ли это, что чаяния Хайдеггера здесь хоть в какой-то степени исполнены?..

Дизайн, вторгаясь в нашу эмоционально-аффективную сферу, превращает вещь в афродизиак или транквилизатор, который человек неизменно проглатывает.

Латур же недавно высказался так: «Да, вещи можно сделать достойными языка. Но эти ситуации так нелегко найти, они так необычны, если не сказать “чудесны”, что разработка нового протокола, изобретение нового инструмента, обнаружение нужной позиции, пробы, приема, эксперимента часто заслуживают Нобелевской премии». Неужели и в этом, «лингвистическом», отношении Суджич оказывается — согласно недвусмысленной амбиции своего заглавия — состоятелен?

К сожалению, нет. Поверхностные (обложечные) отсылки к модной проблематике «материалистического равноправия» играют в рыночном позиционировании его книжки ту же роль, что, по убеждению Суджича, призван играть в условиях рыночной экономики дизайн: «[он] используется для формирования представлений о том, как следует понимать вещи» (с. 58). Речь тут идет, конечно, о миропонимании; если угодно, о дизайне как идеологическом оружии (значение слова «вещи» в этом месте вновь следует толковать расширительно). Используют дизайн, понятно, не вещи, а люди (используя для этого вещи), чтобы манипулировать людьми. Дизайн, вторгаясь в нашу эмоционально-аффективную сферу, превращает вещь в афродизиак или транквилизатор, который человек неизменно проглатывает.

Так как вещи ради них самих автору, как мы увидели, не нужны, становится понятно, отчего в книге так педалируется квазилингвистическая терминология: дизайн — это язык людей, работающий на обеспечение стойкости выгодных устройству рынка иллюзий. «Лексикон», «вокабуляр», «сигнал», «риторика», «прочтение» — страницы книги изобилуют этими терминами. Фетишизация Суджичем доступных дизайну функций языка особенно красноречиво выражается в местах, посвященных типографским шрифтам: «<…> если для того, чтобы “расшифровать” почерк человека, нужен графолог, дизайн типографского шрифта на сознательном или подсознательном уровне устанавливает связь со всеми — даже с теми, кто не знает языка, на котором написан текст. <…> Форма буквы передает смыслы, выходящие за рамки конкретного содержания слов» (с. 45). Тут стоит добавить, что согласно дальнейшему изложению автора передаваемые формой шрифта смыслы выходят за рамки содержания только тех конкретных слов, которые этим шрифтом в данном конкретном случае набраны, а так вполне себе могут быть облечены в какие-то еще нужные дизайнеру слова (т.н. коннотаты) — и более того: «Начертание и форма букв передают все характеристики акцента. В буквальном смысле» (там же).

Здесь мы допущены на кухню «буржуазного» мифотворчества, где создаются те мифы, демистификацией которых занимался в середине прошлого века Ролан Барт: с ним Суджич бесстыдно стремится встать на одну доску в качестве «тщательного аналитика дизайна» (с. 14), на самом деле являясь его агентом. В самом деле, как отреагировал бы Барт на такое вот утверждение: «Характер моды определяется как миром одежды, так и феноменом перемен, который она воплощает. Мода касается нашей манеры одеваться и смыслов, которые несет в себе одежда. Но еще она связана с тем, что мы запрограммированы природой на постоянные изменения» (с. 174)? Суджич последовательно натурализует эффекты, производимые маркетинговыми манипуляциями, т.е. производит работу, ровно обратную бартовской. (Особенно забавным в этом свете выглядит любовный анализ дизайна банкнот основных мировых валют — тот случай, когда истинные чувства к объекту исследования вопреки стараниям не утаить.)

Не стану подробно останавливаться на том, каким иезуитским образом Деян Суджич решает дискуссионный, в принципе, вопрос о том, как соотносятся искусство и дизайн. Вкратце можно сказать, что ради использования «алхимической», как он ее называет, способности искусства «валоризировать неценное» (для краткости используем термин Гройса) Суджич идет на отмену явочным порядком той революции в определении самого понятия «искусство», которая произошла с наступлением «эпохи его технической воспроизводимости». (Совершенно не обращая внимания на то, что именно равная возможность тиражирования и есть на самом деле мостик от дизайна к искусству: репродукции работ Дюшана и Уорхола нужны на этих страницах исключительно для отвода глаз.)

Культовая функция возвращается искусству в книге для того только, чтобы мы все научились у Суджича путем алхимических превращений ловчее и выше задирать цены на производимый нами продукт.

Деян Суджич. Язык вещей. — М.: Strelka Press, 2013
Перевод с англ. М. Коробочкина