«Менеджер» vs. «девочка»

ЕВГЕНИЯ АБРАМОВА исследует условия труда творческих работников в Москве

 
Исследование «Труд работниц институций современного искусства в Москве: “менеджер” vs. “девочка”» является продолжением проекта «Условия труда творческих работников», который, в свою очередь, был осуществлен в рамках работы Первомайского конгресса творческих работников, а также других коллективных и индивидуальных инициатив.

В проекте «Условия труда…» рассматривался вопрос, касающийся установления границ публичности, когда в круг фигур, наделенных правом высказывания, вошли так называемые творческие работники (художники, кураторы, критики) или их работодатели и заказчики. В то же время было отмечено, что вне публичной сферы находятся те, кто располагается на одной из низших ступеней в сложившейся институциональной иерархии, — сотрудницы институций современного искусства, занимающиеся организацией публичных мероприятий, которых в частных разговорах называют «девочками». Их условия труда редко обсуждаются публично и мало кого интересуют, кроме них самих, их работодателей и заказчиков. В то же время именно они выполняют бóльшую часть работы по подготовке выставок, образовательных и издательских программ.

В рамках этого проекта были поставлены две задачи: услышать голоса тех, кто отсутствует в публичной сфере, и рассказать сотрудницам институций о проблеме нестабильной занятости (прекаритете), деятельности Первомайского конгресса творческих работников и о пособии «Труд творческих работников: правовые аспекты», подготовленном Центром социально-трудовых прав совместно с творческими работниками в 2012 году. Для решения этих задач вопросы интервью были сформулированы таким образом, чтобы совместно разобраться в сложившихся условиях труда и попытаться увидеть, какими они могли бы быть, как их улучшить.

В итоге было проведено шесть интервью с работницами государственных (музеи, выставочные центры) и частных (фонды и галереи) институций в Москве. Критерием отбора стали работа на момент интервью в институциях, занимающихся современным искусством, организация выставок в рамках рабочих обязанностей и отсутствие подчиненных. Кроме того, были исключены те, кто определенно занимал должности куратора и PR-менеджера.

Поиск респондентов осуществлялся только через коллег. На сайтах институций информацию о сотрудниках найти непросто: либо она там не представлена, либо невозможно понять, кто и чем занимается. Кроме того, не все сотрудники посещают публичные мероприятия, не все зарегистрированы в социальных сетях.

В ходе поисков было отправлено 12 обращений. Четыре из них остались без ответа, в одном случае было сказано, что тема условий труда неинтересна и для интервью нет времени, в другом случае — что в институции нет сотрудников, подходящих по критериям.

Интервью проводились в марте—апреле 2013 года в кафе или на рабочих местах и длились от 40 минут до полутора часов. Вопросы интервью касались образования, работы в институциях (договор, зарплата, налоги, социальные гарантии, рабочее время и круг обязанностей), профессионального развития и рабочей этики.

Обеспечение безопасности респондентов было первоочередной задачей при проведении интервью, потому что никто не должен терять работу из-за участия в этом исследовании. Поэтому при обсуждении условий публикации для всех стало очевидно, что анонимность необходима. И даже те, кто сначала был готов к упоминаниям своего имени и места работы в итоговом тексте, потом отказались от этого намерения. В то же время из расшифровок интервью респондентами было удалено лишь несколько деталей, напрямую указывающих на место работы, но в целом большая часть ответов осталась без изменений.

Вместе с тем нужно признать, что выбор анонимности продиктован сложившимися в публичной сфере правилами высказываний и в целом выглядит как конформистский. Потому что анонимность, с одной стороны, свидетельствует об отсутствии привычного языка для описания в общем-то обыденных для всех условий труда, с другой стороны — о недостатке у исследователя и респондентов ресурсов для участия в разработке и поддержании такого языка. Хотя такая работа ведется феминистками, левыми активистами и общественными организациями, занимающимися защитой трудовых прав.

Позиция исследователя в ходе реализации проекта изменилась. Первоначально исследование планировалось и начиналось как коллективная работа, в которой участвовали мужчины и женщины, но в итоге его основная (самая трудоемкая) и заключительная части были сделаны только женщинами. Респондентами тоже выступили только женщины. Поэтому, если на начальном этапе внимание было сосредоточено преимущественно на общих вопросах, связанных с условиями труда в институциях современного искусства, то к окончанию на первый план вышли проблемы, касающиеся дискриминации труда женщин.

 
Труд работниц институций современного искусства в Москве

«Не знаю, как это назвать — “менеджер”, наверное»

В институциях современного искусства и среди самих сотрудниц не сформировалось общепринятое обозначение той должности, которую они занимают. Должность может называться «менеджер», «сотрудник выставочного отдела», «координатор галереи», «ассистент», «администратор, секретарь, хозяйка», «младший научный сотрудник». Как объяснила одна из сотрудниц на примере галереи, «в русском языке, по сути, отсутствует терминологический словарь, который каким-то образом обозначал бы специализации в галерейном бизнесе. В английском можно использовать gallery people, gallery stuff — и это нормально, это не канцеляризм. Если вы будете говорить по-русски “обратитесь к персоналу галереи” — это очень странно звучит, и так же странно звучит “менеджер галереи”, “обратитесь к нашим менеджерам”».

Отсутствие общепринятого обозначения для таких должностей является свидетельством, на наш взгляд, нескольких проблем. Работа на этой должности не признается в качестве профессии, то есть того, что может быть стандартизировано как набор знаний и навыков и чему можно обучить или научиться. Для такой работы трудно определить круг обязанностей, установить время для их выполнения, а также достойный размер оплаты. Соответственно такая работа имеет низкий общественный статус, а вместе с этим низкую оплату труда, неограниченные обязанности, близкий к круглосуточному график работы и короткую карьерную лестницу. И такую работу выполняют преимущественно молодые женщины, чьи профессиональные позиции определяются в значительной степени гендерными стереотипами.

 
«Я хотела получить опыт в этой сфере»

Все сотрудницы институций, занимающиеся организационной работой, — специалисты с высшим образованием. Четыре окончили отделение истории искусства исторического факультета МГУ, одна — филологический факультет одного из региональных университетов, и только одна работает по специальности — «менеджмент». Тем не менее большинство сотрудниц не используют знания, полученные в вузах. Существующие в университетах обязательные курсы по организации выставочной деятельности не соотносятся с реальной практикой работы институций современного искусства. В свою очередь, новые образовательные программы в других учебных заведениях (например, «Менеджмент в сфере культуры» Московской высшей школы социально-экономических наук) не являются достаточно привлекательными для получения там профессионального образования. Никто из работниц не рассматривает перспективу повышения профессиональной квалификации как второго высшего образования в области менеджмента культурных проектов.

Поэтому институции зачастую выполняют работу высших учебных заведений или специализированных курсов — обучают сотрудников на практике, в ходе работы. Причем обучение включает в себя как приобретение организационных навыков, так и знаний в области истории современного искусства, российского и зарубежного.

«Когда работаешь так, как работаем мы, никогда не можешь сказать, что это не моя обязанность».

Так, для сотрудницы одной из галерей устройство на такую работу означает, что она «научится писать тексты». Другая знакомится с историей российского современного искусства: галерея, в которой она работает, «участвовала во всем важном, что произошло в 1990-е, и это очень круто». Сотрудница государственной институции ожидает «пополнения своих знаний и получения какого-то опыта». «И все это, — по ее словам, — оправдалось». «В процессе узнаешь многих интересных людей, с которыми в будущем, возможно, тоже [будет] интересно работать, что-то осуществлять», — говорит сотрудница фонда.

Но в ситуации, когда институция берет на себя функции обучения, она также диктует и условия труда: наличие или отсутствие договора, перечень трудовых обязанностей, размер и способы оплаты, график работы, уплату налогов. То есть «менеджер» — это, как правило, исполнитель, чья задача — следовать указаниям работодателя, и это никак не сотрудник-профессионал, сотрудник-коллега, вместе с работодателем, коллегами и публикой участвующий в развитии институции, совместно определяющий ее политику и получающий за свою работу адекватное вознаграждение.

Таким образом, получив высшее образование в гуманитарной сфере, выпускницы устраиваются на работу «менеджерами» и приобретают статус низкоквалифицированных и низкооплачиваемых «девочек» с неопределенным кругом рабочих обязанностей, ненормированным графиком и отсутствием социальных гарантий.

 
«Никогда не можешь сказать, что это не моя обязанность»

Парадоксальным образом при допущении, что у сотрудниц отсутствуют профессиональные знания и навыки, институции и работодатели ожидают от них познаний и умений в самых широких областях: от написания текстов концепций и пресс-релизов до уборки помещений.

Так, при ответе на вопрос: «Что входит в ваши трудовые обязанности?» — сотрудницы отвечают: «Всё». К этому «всё» в случае с галереями относятся «формирование выставочного плана, контроль монтажей и демонтажей выставок, организация транспортировок, формирование заявок на международные ярмарки и поездки на них, продажи работ, бронирование гостиниц», а также «создание афиш и пригласительных, их рассылка, переговоры с художниками, уборка помещений». В случае с фондами это «всё, начиная от планирования проекта и заканчивая его продакшном», в том числе написание «различных договоров и бумаг, составление смет». В свою очередь, в государственной институции сотрудницы осуществляют «координацию на всех уровнях: от отслеживания документации и договоренности с художниками до составления текстов пресс-релизов и написания концепции». Как сказала одна из них, «если создается проект, то от гвоздя до гвоздя».

Сами сотрудницы полагают, что их обязанности невозможно стандартизировать и прописать в договоре в том случае, если таковой заключается. Уже обозначенные в договоре обязанности достаточно абстрактны и не соответствуют текущему положению дел. По словам работницы одного из фондов, «у многих сотрудников в сфере [организации] выставок круг обязанностей очень трудно чем-то ограничить, потому что, когда работаешь так, как работаем мы, никогда не можешь сказать, что это не моя обязанность. То есть ты должен делать то, что нужно для выставки».

Тем не менее сотрудницы четко отделяют то, что относится к их профессиональным обязанностям, от того, что, как они считают, они делать не обязаны. Так, сотрудница одной из галерей сказала, что ей приходится для работодателя-мужчины искать «бытовые мелочи», например, «где можно купить какое-то лекарство или посмотреть пробки [на дорогах]». По словам сотрудниц фондов, одна из них убиралась «на [выставочной] площадке перед открытием, потому что уборщица исчезла, а открытие через час» или «иногда тебе нужно встретить кого-то в аэропорту и познакомить с художником, отвезти его в мастерскую». Также одна из них ездит в магазин за кофе, «когда он закончился во всем офисе». И выполняет «дружеские просьбы» коллег по работе — «распечатать что-нибудь, когда кто-то не успевает. Для кого-нибудь что-нибудь написать, перевести с английского на русский или с русского на английский, позвонить по телефону за кого-то и помочь собрать документы на визу».

«Я не отслеживаю свою финансовую историю просто потому, что я ее не понимаю».

По словам сотрудницы государственной институции, она не обязана это делать, но ей приходится составлять и исправлять договоры, хотя она не имеет необходимых юридических знаний для этого. «За последние полгода мне пришлось составить много документации, формулировки все мои, и я на это тратила очень много времени», — говорит она. Также она выполняет функции курьера, оформляет дизайн афиш и этикеток, организует и проводит фотосъемку, переводит тексты. При этом часть этих непредусмотренных дел входит в обязанности других сотрудников институции — например, дизайнера. «Потому что там существует система служебных записок, и дизайнер не будет ничего делать, пока до него не дойдет какая-то бумага, а дело срочное, поэтому приходится делать», — объясняет она.

При этом все сотрудницы представляют себя ответственными за то, чтобы события состоялись и прошли так, как планировались, то есть наилучшим образом. И прикладывают к этому усилия, исходя из того, что «если ты этого не сделаешь, то выставка может не сложиться».

Однако те, кто работает в государственных институциях, признают, что другие сотрудники не относятся к работе схожим образом. «Странно, нам как координаторам приходится делать что-то просто как суперменам, в то время как люди, у которых какие-то конкретные обязанности и ты можешь их о чем-то попросить, тебе скажут: “Это не входит в мои обязанности, я не буду это делать”. Они как-то знают больше себе цену. У нас такого нет», — говорит одна из сотрудниц.

 
«С утра до самого вечера продолжаются какие-то звонки, письма»

Неограниченный круг рабочих обязанностей с неизбежностью предполагает бесконечный рабочий день. Однако в описаниях работниц сосуществуют две модели организации времени человеческой жизни. Первая — это восьмичасовой рабочий день и культурный досуг, вторая — когда свободное время и время работы не разделяются, но подчиняются тотальной логике профессионального интереса.

Так, по словам сотрудницы одной из государственных институций, «мы же творческие работники, то есть наше свободное время, с одной стороны, — это работа, с другой — это твое свободное время, потому что это твои интересы. И все тут настолько переплетается, что нельзя сказать, что ты делаешь что-то для организации или ты делаешь это для себя. Тебе это интересно, ты увлечен, вовлечен, и это очень сильно сплетается с твоей личной жизнью».

Тогда, если трудно различить работу и досуг, а объем обязанностей очень большой и не ограничивается ни отраслью, ни работодателем, ни самой работницей, рабочий график также с трудом поддается контролю. Тем не менее именно прежняя модель с 8-часовым рабочим днем, зафиксированная в том числе в трудовых договорах работниц, охраняет их от круглосуточной работы на износ.

Все сотрудницы работают сверхурочно, включая выходные дни и ночные смены. «Минимум четыре раза [в неделю] точно» задерживается на работе одна из координаторов государственной институции, «практически каждый день» — сотрудница одного из фондов. «Накануне проекта можно задерживаться каждый день, а так два-три раза в неделю все-таки приходится. Ровно в семь уйти не всегда возможно», — говорит координатор частного фонда.

Без выходных или с одним выходным работает сотрудница галереи, и у нее «с утра до самого вечера продолжаются какие-то звонки, письма». Однако не у всех работниц галерей такой график. Одна из них может уйти пораньше «пару раз в неделю», если представляется такая возможность, другая может заняться личными делами на работе. По ее словам, «надо понимать, что в свободное время, то есть когда нет монтажа или срочных дел, я делаю много чего личного на работе. Скажем, учеба или какая-то внешняя работа, хотя это редко случается, и поэтому это мои проблемы, как я планирую день. И иногда я там остаюсь позже, потому что я что-то не делала днем и надо это доделать».

Сверхурочная работа в институциях не учитывается и не оплачивается, но иногда работодатель может ее компенсировать дополнительными выходными днями или премией по окончании проекта.

Но если время работы и свободное время — это время профессионала, который организует досуг других, то возникает некоторое затруднение с тем, чем тогда заниматься этому профессионалу на отдыхе. И координаторы выставок ходят на выставки, слушают лекции по искусству, посещают театр, учат иностранные языки, путешествуют и просто спят.

Тем не менее им все-таки удается отдыхать, когда они используют отпуск, положенный им по Трудовому кодексу. Хотя для сотрудницы одного из фондов даже это превратилось в специальный навык: «Я научилась отдыхать во время отпуска. Бывало так, что дела не отпускали, но сейчас я стараюсь их от себя максимально отодвинуть усилием воли», — говорит она.

 
«Главное, на что мне не хватает, — это самостоятельная жизнь в Москве»

Как оплачивается работа менеджера с неустановленными обязанностями и ненормированным графиком? Позволяет ли такая работа приобрести не только профессиональные знания и навыки, но и финансовую самостоятельность молодым женщинам? Соотношение зарплаты и расходов работниц институций современного искусства показывает, что «менеджер проектов» в основном относится к низкооплачиваемым должностям, что означает получение помощи в семье и вынуждает искать дополнительные источники доходов.

Размер зарплаты сотрудниц зависит от типа институции и финансовых возможностей работодателя (владельца). Меньше всех получают сотрудницы государственных институций. Размер их зарплаты определяется тарифной сеткой, базовая зарплата (оклад) составляет семь тысяч рублей, но выплачиваются надбавки и премии (в том числе 13-я зарплата). Однако объем дополнительных выплат заранее неизвестен, выплачиваются они нерегулярно и зависят от прихоти работодателя. В итоге так называемый младший научный сотрудник в государственной институции получает 20 тысяч рублей. Как объясняет одна из сотрудниц, «я не отслеживаю свою финансовую историю просто потому, что я ее не понимаю, не понимаю, от чего это зависит. Иногда ты, правда, много работаешь, но ты ничего не получаешь».

При отсутствии договора работодатель лишает работниц социальных гарантий не только в настоящем времени, но и в будущем, какими бы мизерными в денежном эквиваленте они ни были.

Частные галереи платят примерно столько же, но бывает, что и больше — до 25 тысяч рублей без перспективы повышения и 20 тысяч рублей во время испытательного срока. Но в отличие от государственных институций эта сумма — фиксированная и объявляется сотрудницам перед началом работы. Возможны и премии, критерии выплаты и размер которых целиком зависят от работодателя. При этом директор галереи, имеющий тот же набор обязанностей, что и координатор, может получать от 50 до 80 тысяч рублей.

По сравнению с государственными институциями и частными галереями сотрудницы частных фондов получают самую высокую зарплату — от 40 до 60 тысяч рублей. Выплачивают и премии, равные ½ или размеру зарплаты, но критерии их выплат также неочевидны. Вместе с тем сотрудницы фондов ожидают повышения зарплаты со временем, но при условии, что для этого они должны будут работать еще больше и лучше.

При этом все институции — и частные, и государственные — выплачивают зарплаты вовремя. Ни одной из сотрудниц не задерживали зарплату вне зависимости от того, заключали ли с ними официальный договор. (Данные по выплатам зарплаты относятся к разной продолжительности работы сотрудниц в той или иной институции. Дольше всех работает сотрудница одной из государственных институций — 1 год и 9 месяцев. Меньше всех — 6 месяцев — сотрудница одной из галерей.)

Наличие или отсутствие договора также отчасти зависит от типа институции и финансовых возможностей работодателя (владельца). Так, бессрочный трудовой договор заключен с четырьмя сотрудницами из шести: это один из фондов, одна из галерей и одна из госинституций. Без договора работает только сотрудница другой галереи, но, по ее словам, «мы к этому [заключению трудового договора] идем, в данной ситуации вопрос еще не решен окончательно». Сотрудница еще одной галереи отказалась отвечать на вопрос о наличии или отсутствии договора и пояснила, что не знает, имеет ли право говорить об этом, не посоветовавшись с работодателем.

Наличие трудового договора означает, что работодатели в четырех случаях из шести платят налог на доходы физических лиц, делают отчисления в Пенсионный фонд и Фонд социального страхования и таким образом выполняют свои социальные обязательства перед работниками. При отсутствии договора работодатель лишает работниц социальных гарантий не только в настоящем времени, но и в будущем, какими бы мизерными в денежном эквиваленте они ни были.

Для самих работниц вопросы выплаты налогов и отчислений не имеют приоритетного значения. Тем не менее вопросы о будущей пенсии вызывают тревогу. По словам сотрудниц двух галерей, одна из которых работает без трудового договора, они стараются не думать о пенсии, «потому что это страшно». «Я думаю об этом примерно раз в полгода и горько плачу», — добавляет одна из них. И поясняет, что все ее доходы на предыдущих местах работы были «черными», хотя на предыдущем месте работы ей «говорили про “белую” зарплату в течение пяти лет. Но мне было глубоко начихать, потому что я абсолютно не верю в это государство, абсолютно не верю в пенсию». Но и для тех, кто работает по договору, перспективы будут такими же, как и у их бабушек, говорят они, поэтому «что я работаю, что не работаю — там небольшая разница», добавляет сотрудница одной из галерей.

Что касается текущих расходов, то здесь это расходы молодых женщин от 25 до 30 лет, пять из которых не замужем, шесть не имеют детей и ни у одной из них нет родственников на иждивении. Им хватает средств на покупку еды и одежды, и большинство из них арендуют жилье в Москве (четыре из шести). Это составляет наибольшую статью расходов, а в случае зарплаты в 25 тысяч рублей, по словам одной из работниц, ей «не хватает в принципе на жизнь».

Поэтому большинство работниц (четыре из шести) находятся в разной степени финансовой зависимости от родителей и только две обладают финансовой самостоятельностью, которая в одном случае возможна благодаря относительно высокой зарплате (от 50 тысяч рублей), в другом случае — благодаря сбережениям. Но и при помощи родственников сотрудница одной из госинституций должна «умудряться сделать что-то на стороне», чтобы заработать: «Писать тексты, проводить мастер-классы с детьми по рисованию, делать дизайн афиши или еще что-то сверстать, делать переводы». Также она выступает посредником в реализации произведений знакомых художников, и ей «от этого перепадает какой-то процент». Но это все разовые, случайные подработки с оплатой наличными. «Главное, на что мне не хватает, — это самостоятельная жизнь в Москве», — объясняет сотрудница одного из фондов.

 
«Только женщина может справиться с такой кучей организационной работы»

С какими представлениями о женщинах имеют дело сами женщины, работая на должностях менеджеров в области современного искусства? Здесь перед нами разворачивается патриархальная модель, в которой молодой женщине отводится подчиненная роль как на работе, так и в семье.

«Как правило, женщины более контактны, заботливы, аккуратны и приятны», и они «создают уют», говорит одна из работниц. Другая предполагает, что женщины обладают «большей покладистостью и исполнительностью». «Только женщина может справиться с такой кучей организационной работы», — говорит третья.

«Не все женщины, но очень многие в будущем видят себя женами и матерями и не считают, что будут работать всю жизнь в этом музее. То есть они воспринимают это как временную работу в том смысле, что дальше о них будет заботиться муж и содержать их», — добавляет другая. Кроме того, как замечает еще одна работница, «с одной стороны, есть стереотипы работодателя, согласно которым мужчинам платят больше, чем женщинам. С другой — начальству проще работать с помощниками-девушками».

«Это довольно кропотливая работа, связанная со стрессовыми ситуациями. Человек в более старшем возрасте хотел бы что-то более спокойное. Потом, в этой работе есть ответственность, но в ней мало пространства для инициативы или есть пространство для инициативы, но мало пространства для самореализации или самоутверждения, которое становится необходимым после сорока», — заключает одна из работниц.

«Я думаю об этом примерно раз в полгода и горько плачу».

В целом работницы замечают профессиональную сегрегацию (неравномерное распределение групп работников по отрасли) в области современного искусства. По их словам, в гуманитарной сфере в целом учатся и работают в основном женщины, и такое преобладание они помнят еще со времен учебы в университете. В сфере современного искусства, по их мнению, женщины преимущественно занимаются «обслуживанием», в то время как мужчины являются либо руководителями, либо художниками, либо техническими работниками.

Тем не менее, рассуждая о собственном профессиональном развитии, работницы исходят из модели гендерного равенства, где женщины трудятся наравне с мужчинами и отсутствует профессиональная сегрегация. «Тут все зависит от человека в первую очередь», — говорит одна из них. Но добавляет, что при отсутствии поддержки со стороны семьи она стала бы искать более перспективную работу с точки зрения заработка.

Три другие работницы уверены, что профессиональный рост зависит только от их личной активности, а не от гендерного статуса: они должны проявлять больше личной инициативы и брать на себя больше ответственности. При этом обе не планируют становиться кураторами. «У меня просто нет творческих амбиций, я не собираюсь становиться куратором и не думаю, что моя работа — старт для творческого развития. Но при этом это может быть старт для перехода к управлению какими-то более сложными структурами, более сложными, масштабными проектами», — объясняет одна из них.

Еще две работницы планируют стать кураторами и тем самым обрести большую самостоятельность в принятии решений, чем сейчас, когда они работают менеджерами. Однако для одной из них это в то же самое время означает, что она приобретет больший опыт и вместе с ним профессиональный статус мужчины-куратора, под руководством которого она сейчас работает как помощница.

И еще одна работница полагается на помощь и поддержку работодателя через два года работы на должности администратора галереи: она рассчитывает, что либо найдет более высокооплачиваемую работу, либо перейдет в фонд с более широким кругом обязанностей.

«Девочка» — это та, чей профессионализм никогда не будет признан.

В то же время одна из работниц полагает, что «в области искусства практически нет такого понятия, как карьерная лестница». «Я уже довольно давно живу с мыслью, что сейчас скорее доступно развитие в горизонтальной плоскости, чем непосредственно карьерный рост», — говорит другая. Также, по ее словам, переход на новую работу не всегда означает повышение зарплаты и даже когда становишься директором галереи, круг обязанностей остается прежним. Третья работница планирует написать кандидатскую диссертацию, но, по ее словам, «такая ужасная история с работой, [из-за которой] просто не успеваешь заниматься наукой».

Таким образом, в ряде случаев мы имеем дело с проблемой так называемого липкого пола, если использовать метафоры, связанные с трудом женщин и ставшие теоретическими терминами. Здесь мы придерживаемся подхода, в котором этот термин обозначает ограничения профессиональной мобильности женщин на разных уровнях, в то время как «стеклянный потолок» указывает только на ограничения на высшем уровне (топ-менеджмент, высшие государственные должности и т.д.). Проблема «липкого пола» включает низкую оплату труда, низкий профессиональный и общественный статус рабочего места и рабочих обязанностей, короткую карьерную лестницу. Должности «менеджеров» в институциях современного искусства в значительной степени отвечают перечисленным характеристикам. В концентрированном виде это находит выражение в обращении «девочки», которое часто используется по отношению к работницам, занимающим начальные позиции в институциональной иерархии.

 
«Ты обещала дать нам девочку»

«Девочка» — это знак подчинения, угнетения, эксплуатации, унижения. Вечный ребенок, не-взрослый, зависимый, поступивший в распоряжение другого. Любая женщина может быть названа «девочкой» — так к женщинам обращаются те, кто занимает более высокое положение в гендерных, институциональных и профессиональных иерархиях. «Девочка» — это та, чей профессионализм никогда не будет признан.

Несмотря на то что напрямую работницы институций редко слышат в свой адрес подобное обращение, тем не менее оно общепринято в неформальном общении. Другие имена, которые они вспомнили в этой связи, — это «деточка» и «Золушка». «Это говорит мне директор-мужчина, который старше меня [по возрасту] и выше меня по должности. Это его постоянное обращение. И это его отношение ко мне: я маленькая, наивная, эмоциональная», — поясняет одна из сотрудниц, которую называют «деточкой».

«Золушкой» называли другую сотрудницу. Так ее труд во время монтажа выставки оценивала куратор-женщина, которая также сочла, что «самые мелкие люди в арт-бизнесе всегда святые», когда сотрудница вызвалась приехать на следующий день на работу к восьми утра с другого конца города. «В принципе, она не сказала ничего, что идет вразрез с истиной, но это был первый раз за эти месяцы, когда мне показалось, что я [сейчас] зареву», — вспоминает она.

«Ты обещала дать нам девочку, чтобы она провела нас по ярмарке», — слышит одна из сотрудниц обращение клиента к ее работодателю. «Я этого не замечаю, потому что это не моя проблема», — объясняет она свою реакцию в этой связи. Однако так было не всегда. По ее словам, «раньше мы [с коллегами] с этим боролись. Мы говорили, что мы не “девочки”, а “сотрудники галереи”». И это имело «обескураживающий» эффект. «Когда-то нас это волновало, а сейчас меня лично нет», — говорит она.

«Издевательством не со зла» называет сотрудница обращение «Золушка» и добавляет, что в той ситуации ей оказала поддержку работодатель, сделав замечание куратору. «Мне бы хотелось, чтобы [обращения “деточка”] не было, а было бы [общение] только на равных. Но что поделать? Я даже себе и не представляю, как это можно сказать “не называйте меня так”?» — описывает свое положение сотрудница.

В то же время не во всех случаях обращение «девочка» имеет только негативное значение. Так называют друг друга между собой на работе сотрудницы одного из фондов. И еще одна сотрудница ни разу не сталкивалась с таким обращением и, по ее словам, не обращала внимания на эту проблему.

 
Заключение

Несмотря на то что, согласно исследованию, условия труда сотрудниц институций по ряду позиций более стабильны по сравнению с положением художников, кураторов или критиков, занятых в краткосрочных проектах, тем не менее трудовые отношения, в которые вступают творческие работники, односторонне определяются работодателем. Творческие работники сегодня не только не влияют на условия своего найма, но и не обладают на первый взгляд так называемой переговорной силой для нормализации условий своего труда.

Тем не менее в случае с работницами именно они выполняют всю подготовительную работу к выставкам, образовательным и издательским программам в институциях. Именно они обладают широкими знаниями в самых разных областях, включая узкоспециальные, и изобретательно их применяют. От них зависит, состоится ли то или иное культурное событие в Москве.

И это тот ресурс, который можно использовать для пересмотра условий труда хотя бы в части ограничения круга обязанностей и сокращения сверхурочного рабочего времени. Такие инициативы можно было бы обсуждать, выдвигать и требовать их выполнения с опорой на хоть немногочисленные и разрозненные, но все-таки работающие группы феминисток и левых активистов при поддержке общественных организаций, отстаивающих трудовые права.

 
Автор благодарит всех, кто помогал советом и рекомендациями: Диляру Валееву, Сергея Гуськова, Валентина Дьяконова, Екатерину Лазареву, Глеба Напреенко, Надю Плунгян