Давид Тухманов: «Проблема во мне самом»

Классик советской поп-музыки о том, как он первым в Союзе стал записывать студийные альбомы, как проходил худсоветы, и о том, чем ему нравилось диско

 
Композитор Давид Тухманов — ровесник Джона Леннона, как и многие из своего поколения, попавший под влияние музыки The Beatles. Альбом Тухманова «По волне моей памяти» выполнил в Советском Союзе ту же роль, что в мире досталась битловскому «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band». Благодаря этой пластинке миллионы людей узнали, что студийный альбом может быть самостоятельным, концептуальным произведением и на какие чудеса способна современная звукозапись. «По волне моей памяти», вышедший в 1976-м, по максимуму использовал доступные на тот момент технические возможности главного лейбла СССР — фирмы «Мелодия», которые в чем-то были велики, а в чем-то смехотворны.

До «По волне моей памяти», намертво врезавшегося в память многих советских меломанов, Давид Тухманов записал и выпустил на «Мелодии» еще два полноформатных альбома экспериментальной по тем временам поп-музыки, записанных с эстрадными оркестрами и молодыми вокалистами, певшими в новой, вольной манере, — «Как прекрасен мир» (1972) и «Эта веселая планета» (1974).

Сейчас Давид Федорович полностью отошел от эстрадной музыки, редко появляется на публике и в прессе: последний раз — три года назад, по случаю своего 70-летия. ДЕНИСУ БОЯРИНОВУ повезло дозвониться до классика и подробно обсудить обстоятельства, в которых писались эти альбомы исторического значения.

 
— В книге «Намедни» Леонида Парфенова написано, что ваш первый сингл с песней «Эти глаза напротив» вышел в 1968 году — а это значит, что в этом году ему исполняется 45 лет.

— Скорее всего это был 70-й год. Там не указано на этой пластиночке?

— В дискографиях значится, что она выходила в 1970-м, а саму пластинку я в руках не держал.

— А у меня она сохранилась. Я могу взглянуть — правда, я сейчас не дома. Но позже могу уточнить. Если там вообще стоит год выпуска, не всегда ставили…

Да, это был мой первый сингл, а пластинка была сначала гибкая. Тогда существовала целая индустрия гибких пластинок — это были очень оперативные издания, которые быстро выходили и могли конкурировать с радиоэфиром.

— В той же книге Парфенов выдвинул версию, что на этой пластинке первые две песни о любви, которые стали большими хитами, были специально уравновешены патриотической песней «Россия» в исполнении Татьяны Сашко. Это так или нет?

— Все именно так и было. Помните такие сборники — «Песни радио и кино», которые выходили много лет? Там печатались самые модные хиты того времени и песни о Ленине, о Родине, о партии. Это считалось в порядке вещей. А я, кстати, очень рад, что песня «Россия» тоже вышла на этом сингле. Из патриотических песен, достаточно популярных и известных, она, по-моему, была очень удачная.

— Насколько было трудно в то время композитору издать на «Мелодии» первую пластинку?

— В редакции неохотно принимали вещи молодых авторов, тем более до 1973 года я не был членом Союза композиторов — это был отрицательный фактор и для худсовета фирмы «Мелодия», и в редакциях радио, и на телевидении. Вообще в ту пору возрастной ценз был весьма завышенным. В 1970 году мне уже было 30 лет, а я все еще ходил в молодых, понимаете? Это была особенность того времени — негласное правило, что человек, не достигший определенного возраста, все-таки немного второго сорта. За рубежом люди в 20 лет и даже раньше начинали выступать на сцене и писать музыку.

— Какую музыку вы сами слушали в ту пору?

— Я интересовался The Beatles и другими группами того времени. Позже я очень увлекался арт-роком — такими группами, как Genesis и Jethro Tull. Ну а возвращаясь к фирме «Мелодия», я с удовольствием хотел бы сказать, что вспоминаю о том времени с легкой ностальгической любовью. Потому что люди, которые работали в редакциях и в самой студии, — инженеры и те, кто занимался самим процессом, — очень со многими я встречался, у меня всегда был со всеми хороший контакт. Я очень благодарен этим людям и фирме «Мелодия», потому что для меня это была большая помощь в моей творческой жизни.

В 1970 году мне уже было 30 лет, а я все еще ходил в молодых, понимаете?

— «Эти глаза напротив» стала большим советским шлягером, при этом в каком-то интервью вы говорили, что у вас были проблемы из-за этой песни.

— Проблемы были у многих авторов — просто из-за того, что песня популярна. Ну, скажем, в «Советской культуре» появилась очередная большая статья о песнях-однодневках, которые бездумные и несерьезные, и как это можно, и почему их «Мелодия» выпускает большими тиражами? Но фирма «Мелодия» выпускала большими тиражами пластинки, ориентируясь просто-напросто на спрос. То, что продавалось, — то и выпускалось большими тиражами. В отличие от радийного эфира, транслировавшего с утра до ночи песни, которые никем не покупались. Фирма «Мелодия», несмотря на советское время, отчасти уже занималась коммерцией. Тогда даже слово «фирма» было иностранное, понимаете? То есть это уже само по себе было большим новшеством для того времени.

А я, кстати, один из первых, кто в Советском Союзе начал выпускать альбомы. Основная масса аудиопродукции тогда представляла собой сборники разных песен одного автора стихов или одного исполнителя. Мой самый первый диск, выпущенный «Мелодией», по-моему, в 1972 году, был «Как прекрасен мир», где уже были яркие черты альбома — то есть повторяющиеся темы, переходящие из одной песни в другую, некая тематическая связь. В более полной мере я осуществил свою задумку на диске «По волне моей памяти». На тот момент только форма аудиозаписи помогла мне воплотить мои звуковые и композиционные идеи. Потому что был огромный дефицит аппаратуры и оборудования, да и вообще практика концертной жизни была не приспособлена для исполнения такого рода произведений, как «По волне моей памяти», не говоря уже о том, что по радио оно вообще никогда не звучало и не могло звучать.

— Очень важный момент, что на альбоме «Как прекрасен мир» у вас поют молодые вокалисты, которые впоследствии станут известными в рок-культуре, — Леонид Бергер и Александр Градский.

— Да-да. Мейнстрим тогдашнего времени был совершенно другой, и по радио просто не могли звучать певцы, которые пели в такой манере. Тогда считалось, что певец обязательно должен обладать большими вокальными данными, похожими на оперные или приближающимися к этому. Петь поставленным голосом, без всякого микрофона, как в оперном театре. А микрофоны нужны были только для того, чтобы можно было для радио передачу записать. Это был переходный период от пения без микрофона, без всякой аппаратуры, от акустической музыки к музыке электронной, с электронным оборудованием. А в 1980—1990-е гг. мы пришли к абсолютно синтетической музыке, тогда у меня за долгие годы снова возникло желание заниматься акустической музыкой.

Леонид Бергер — «Танцевальный час на солнце»

— Как вы познакомились с Александром Градским?

— Мы искали именно таких певцов — новых, неизвестных, интересных. Новые голоса. Тогда стали появляться группы молодежные, которые выступали по клубам или в каких-то неизвестных местах. Мы ездили, искали, слушали, отбирали. Градского я услышал случайно. Ну не совсем случайно — меня пригласили послушать, но могли и не пригласить. Когда я услышал его голос, был под таким впечатлением, что решил во что бы то ни стало с ним работать.

Александр Градский — «Джоконда»

— «Как прекрасен мир» — это масштабная вещь, записанная с эстрадным оркестром, с ВИА, с большим количеством вокалистов. Каким образом финансировалась запись пластинки? «Мелодия» давала деньги?

— Да, конечно же. Авторы не вкладывали своих средств — не было никаких продюсеров. Наверное, продюсером можно было считать государство. Оплата студии, оркестр и прочее, конечно, осуществлялись фирмой «Мелодия». Это не могло быть никак по-другому.

Нина Бродская — «Сан Саныч»

— Сколько времени записывался «Как прекрасен мир»?

— Там были четырехчасовые смены. За смену мы иногда успевали сделать две песни, иногда полпесни, иногда четверть. Зависело от сложности работы. Кроме того, мы часто пользовались методом наложения, когда все исполнялось не одновременно — оркестр отдельно подготавливался, певец отдельно. В то время это было технически возможно только на фирме «Мелодия». Надо сказать, что в плане качества записи «Мелодия» была на очень хорошем уровне. Там стояло только иностранное оборудование, потому что советские заводы не выпускали 16-дорожечных и 24-дорожечных магнитофонов. Это все была немецкая техника.

На «Мелодии» хорошо записывались и оркестровая музыка, и акустическая, и работы, связанные с электроникой и синтезаторами.

— Кстати, у вас в «Как прекрасен мир» уже звучат синтезаторы.

— Да, я впервые там их стал использовать. Тогда появились самые первые — аналоговые. Они были одноголосными. И если мне хотелось сделать больше голосов, то приходилось использовать все тот же метод наложения.

— Это были «Муги»?

— Да, типа «Мугов». Также, помню, был Roland — один из первых. Синтезаторы у меня были свои. Кто-то начал привозить из-за границы инструменты в конце 1960-х — и у нас появились первые синтезаторы. Я помню, Юра Антонов купил себе такой и я. Стоило это тогда больших денег, но ради творчества мы тратили. А в студии «Мелодии» стоял дорогой, тяжелый хаммонд-орган.

— Насколько было сложно провести свою задумку через худсовет фирмы «Мелодия»?

— Худсовет был, как и полагалось в любом советском учреждении. Тем не менее как-то все-таки получалось. Наверное, худсовет смотрел чуть шире, был менее идеологизированный, более либеральный. Во всяком случае, очень многие вещи, которые по радио не звучали, на худсовете проходили и выпускались фирмой «Мелодия».

— В воспоминаниях Юрия Энтина, работавшего редактором на фирме «Мелодия», я прочитал, что вы якобы были загадочным композитором, который от всех скрывался и посылал на худсоветы свою жену Татьяну Сашко.

— Непонятно, откуда взялись такие рассказы. Я сам приходил на худсовет и играл на рояле, показывал те произведения, которые предполагалось выпускать и записывать в студии. Без этого просто было нельзя обойтись.

Давид Тухманов, 1977

— А как выглядело представление «По волне моей памяти»? Это же сложная студийная запись — экспериментальная для того времени.

— Если я написал, например, камерный романс для рояля и голоса, то все понятно — приходит человек, играет на рояле, сам немножко напевает или приглашает какого-то певца. В случае с «По волне моей памяти» было, конечно, сложнее — саунд не покажешь, можно показать только композицию, сам музыкальный материал. Но я все-таки пришел на худсовет и сыграл несколько номеров на рояле — что-то спел, изобразил. Наверное, было понятно, что это такое.

— Насколько вышедшая версия «По волне…» соответствовала вашей изначальной задумке?

— Знаете, никаких больших изменений у той записи, которую мы сделали, не было. Единственное — я приготовил еще одну композицию для диска «По волне моей памяти» на стихи китайского классика Средних веков Ду Фу. Стихотворение называется «Ночью в лодке». Тогда отношения с Китаем были плохими — были какие-то конфликты. И на всякий случай эту песню решили не записывать, чтобы не потерять диск целиком.

— Александр Шварц, автор обложки этого альбома, которая тоже вошла в историю, говорил, что первоначальный дизайн отклонили, а финальным он недоволен.

— Вы сейчас мне напомнили, а ведь действительно с дизайном было очень много тревог, проблем и неприятностей. Сначала был предложен вариант, который в редакции не пропустили. Там были художники — целый отдел художественного оформления. Забраковали. И этот-то прошел с трудом.

Многое еще зависело от технических возможностей. Я не разбираюсь в полиграфии, но вот мы говорили: «А нельзя так сделать?» — «Нет, нельзя, потому что нет того или нет другого». Такой краски или такой бумаги. Большинство обложек выпускалось на той же бумаге, полукартонной, что и упаковки для сахара-рафинада. На ней печатали непонятную картинку — фотографию леса, речки, поля или моря — и сверху печатали имя исполнителя, название и т.д. Очень большое сопротивление было попыткам сделать оригинальную обложку. А хотелось именно чего-то такого, что было бы похоже на продукцию, которую выпускают во всем мире.

— Насколько я знаю, процесс у «Мелодии» был организован таким образом, что первый тираж пластинки был минимальным.

— Да, именно так. Был минимальный тираж, а потом весь процесс шел почти автоматически. Если первый тираж продавался быстро, то на завод поступал заказ на следующий, минуя худсовет и редакцию. Когда диски распродавались быстро, то тиражи печатались оперативно — столько, сколько нужно. Поэтому тиражи дисков часто достигали миллионов.

Проблемы были просто из-за того, что песня популярна.

— То есть вы не знаете, каким суммарным тиражом разошелся «По волне…»?

— Нет, я не знаю. На гонорарах это отражалось весьма относительно, потому что в связи с высокими тиражами авторам или исполнителям устанавливались такие тарифы, где было много-много нулей впереди, потом запятая, потом какие-то копейки.

— По некоторым слухам, первый тираж «По волне моей памяти» не дошел до магазинов «Мелодии», а полностью осел на черном рынке.

— Этого я не знаю. Я помню, что первый тираж был небольшой и, когда он попал в магазин, его сразу расхватали. А потом стали допечатывать. Вот и все. Кстати, его часто допечатывали совсем не в том оформлении, в каком он вышел оригинально. Иногда совсем без оформления, иногда — слабое подобие с точки зрения бумаги и полиграфии. Они выходили то такой, то другой, непохожие. Лично у меня сохранился десяток экземпляров самого первого выпуска, и это уже, можно сказать, раритет.

— А почему после «По волне моей памяти» вы фактически закрыли тему концептуальной рок-пластинки? Вам стало неинтересно?

— Дело в том, что мне были всегда интересны эксперименты. Потом у меня был эксперимент с группой «Москва» — фирмой «Мелодия» был выпущен диск «НЛО». Он не имел такого большого успеха, но многие его помнят. Этот диск по-своему тоже входит в историю. Это было уже в 80-е годы.

Потом у меня была группа «Электроклуб». Это такая дансинг-группа, в первый состав которой входили Ирина Аллегрова и Игорь Тальков. А во второй — Виктор Салтыков.

— Удивительно, что вы делали танцевальную музыку и писали диско-композиции — один из немногих советских композиторов, которые себе это позволяли; при этом начинали с The Beatles и арт-рока.

— Проблема во мне самом, если считать это проблемой. Потому что я профессиональный композитор — у меня композиторское образование. Кроме того, я не исполнитель. То есть я могу петь свои песни и иногда выхожу на сцену во время авторских вечеров. Но это побочное — я не исполнитель. Мне было интересно работать с разными людьми — разными характерами, разными манерами. Было такое время, когда мне был интересен любой жанр поп-музыки — и дансинг, и рок. Когда я вошел в солидный возраст, я совсем перестал интересоваться и поп-музыкой, и эстрадой. Стал писать классику и в результате написал оперу «Царица».

— И все же — почему диско? В 1980-е вам даже удавалось совмещать диско и патриотическую тематику — я говорю о песнях «Олимпиада-80» и «Ненаглядная сторона».

— Мне в ту пору очень понравилось диско. Мне казалось, что этот стиль очень демократичный. Рок не обращается ко всем людям — это все равно пусть огромный, пусть миллионный, но клуб. А диско-музыка могла быть более простой и доступной, более близкой людям.

— Чем вы сейчас заняты?

— Если Бог даст силы, энергию и здоровье, то я через какое-то время сочиню еще одну оперу.