Почему ее нет, или О некоторых особенностях литературного обоняния

ЕКАТЕРИНА АСОНОВА об итогах спецпроекта «Baby-НОС» и проблемах современной российской детской литературы

Речь пойдет о детской литературе. Так уж получилось, что ее у нас нет. Примерно как в том анекдоте: … есть, а слова нет! Сейчас как-то особенно модно (в узких, но довольно многочисленных кругах) спорить о том, есть у нас детская литература или она просто не состоялась в нынешних условиях (публикации в самых разных изданиях Марии Скаф, Ирины Лисовой, Дарьи Вильке, Андрея Жвалевского и других). Я честно признаюсь, что в силу профессиональной деформации угла зрения считаю: она, детская и подростковая литература, у нас есть, и она процветает. Но это утверждение верно только в аспекте именно моего рода деятельности: я читаю лекции по детской литературе и считаюсь специалистом по детскому чтению. И в этом прелесть сложившейся ситуации: мне есть о чем рассказывать людям, потому что книги для детей в общественном сознании представлены тремя, от силы пятью именами: Чуковский, Барто, Маршак, Михалков, Гайдар. Самые распространенные отзывы, которые приходится слышать после семинаров, лекций, консультаций: «Боже, а я и не думал, что книжный рынок для детей настолько велик!» и «Откуда вы берете все эти книжки? Их нет в книжных магазинах!». Согласитесь, очень выгодное положение: знать о том, что для многих насущно (про падение интереса к чтению разговор отдельный, ибо наблюдается чаще всего именно обратное), но абсолютно неведомо. Чувствуешь себя фокусником, только из шляпы достаешь не кроликов, а книжки для детей, для подростков, для родителей, для психологов и педагогов. Причем не только новинки: веселее всего доставать из шляпы книги, созданные 10, 20, 50, 100 лет тому назад. И открывать для себя, для слушателей удивительный мир — в буквальном смысле «секретный мир детей в пространстве мира взрослых» (как называется книга психолога Марины Осориной, посвященная антропологии детства): произведения Житкова, Голявкина, Попова, Вольфа, Токмаковой, Успенского, Остера, Козлова, Иванова, Тюхтяевых Ирины и Леонида, Москвиной и многих-многих других.

У сложившейся ситуации есть довольно простое — хоть и неочевидное — объяснение. Дело в том, что присутствие феномена культуры в общественном сознании обеспечивается информационными поводами (событиями, привлекающими внимание), а также наличием тех специалистов, которые способны транслировать знания о детской литературе: как в устных выступлениях, так и в статьях, справочных материалах, монографиях. Задача таких материалов — формировать социальный статус темы детства, темы литературы для детей и проблематики детского чтения. Не могу сказать, что таких специалистов нет. Просто об их деятельности знают еще меньше, чем о самой литературе.

Точно так же у нас «нет» библиотек: то есть никто не сомневается, что в природе они существуют, но очень мало тех, кто знает, что библиотеки делают, зачем нужны в век домашних книжных собраний и интернета. Именно библиотеки во всем мире и есть то пространство, то информационное поле, которое работает на формирование общественного статуса литературы (они являются базами для исследований, в их структурах работают те, кто знает, как предложить детям и взрослым новинки, они составляют рейтинги, организуют премии или номинируют на них). А что мы знаем о деятельности наших библиотек? Не торопитесь отвечать: как говорит мне мой старший ребенок, если ты этого не видишь, это не означает, что этого не делают. Вопрос все тот же: почему мы не видим того, что происходит рядом?

Очень похожая ситуация сложилась и с мнением общества о детском чтении. Расхожими стали высказывания о том, что: 1) дети не читают; 2) электронные технологии скоро вытеснят бумажную книгу. Претензии к детям очень странны — об их круге чтения не знают именно взрослые. Обвинение в том, что дети не читают, очень легко разматывается до «мы не знаем, что могут они читать». Про бумажную книгу — читай на два абзаца выше. Так можно говорить, только если не видеть книг совсем. Но мы уклонились от сути интересующего нас вопроса — от того события, которое, на мой взгляд, иллюстрирует и подтверждает все вышесказанное.

К обсуждению самой идеи проведения премии в области детской литературы вряд ли привлекался кто-то, кто следит за ней.

В этом году литературная премия «НОС» обрела свою детскую версию. И 23 апреля состоялись дебаты, в ходе которых были определены шорт-лист и победитель. Премию получила книга Наринэ Абгарян «Семен Андреич. Летопись в каракулях», в шорт-лист вошли произведения А. Гиваргизова, С. Седова, Д. Сабитовой, Н. Нусиновой, Е. Мурашовой, В. Кунгурцевой, Д. Вильке, И. Наумовой, С. Мосовой.

Инициатива фонда вызывает только радость и одобрение. Потому что премия отвечает верно обозначенной проблеме: номинировать на премию можно и нужно книги последних десяти лет с целью найти «детские произведения, написанные в двадцать первом веке и задающие свою особую траекторию, экспериментирующие с сюжетом, стилем, языком и даже со способом коммуникации с читателем». Найти тот уникальный почерк, которым обладает детская литература сегодня, а значит — продолжить в некотором смысле поиск «новой словесности». Оценивать выбор, рассуждать о том, кого бы я хотела видеть в числе победителей, неинтересно. Интереснее отметить то, насколько точно отразилось в проведении премиальных мероприятий — выдвижении, обсуждении, ожиданиях и разочарованиях — положение детской литературы.

Временное ограничение — последние десять лет, увы, говорит о том, что к обсуждению самой идеи проведения премии в области детской литературы вряд ли привлекался кто-то, кто следит за ней. То есть организаторы исходили из того же постулата: литература для детей есть, но ее вроде как и нет. Поясню: начало, если так можно выразиться, новой эпохи в литературе для детей пришлось на 90-е. Причем авторы, с которых эта эпоха началась лично для меня (а я знаю, что и для многих других), сидели в зале 23 апреля. Их присутствие было своеобразным подтверждением того, что премия очень нужна. А вот для Ирины Прохоровой, по-моему, было странным отсутствие тех писателей, чьи произведения стали фаворитами премии.

Процедура номинирования. Всех не устраивал лонг-лист: в него «не вошли» какие-то важные, по мнению членов жюри и по мнению многих, кто комментировал его в информационном пространстве, тексты и имена. Информация с сайта: на соискание премии «Baby-НОС» может быть выдвинуто произведение, написанное для детей от 5 до 12 лет. Правом выдвижения на премию обладают книжные издательства, средства массовой информации, библиотеки, творческие союзы и объединения, литературные агентства. И вот тут для меня начинается самое интересное!

Чего ждут от премии? Открытия новых имен? Ориентиров и информационных поводов? Насколько я могу судить, номинировать на премию привычнее всего издательствам. Для них это способ продвигать книгу на рынке. Но задача у премии другая! Однако ее никто не заметил. Или не хотел заметить? Это особая и очень важная для детской литературы в ее сегодняшнем положении задача — создать даже не одну, а, может быть, несколько премий (или других способов социального, профессионального одобрения и оценивания), которые помогут войти теме детства в область обсуждаемого, общественного, оцениваемого и ценимого.

Несколько слов о впечатлениях от обсуждения шорт-листа и определения главного номинанта 23 апреля.

Первая моя реакция на происходящее — недоумение по поводу организации премии: почему не пригласили экспертов? В жюри нет никого, кто бы был специалистом по детской книге. Присутствия одной только Анны Тихомировой (организатора и руководителя проекта «Детский книжный автобус “Бампер”» и благотворительного фонда «Культура детства») на сцене в качестве эксперта явно недостаточно. Слушать жюри иногда было просто неудобно: так неубедительно звучали их слова. Стыдно было за фактические ошибки. Почему фонд проигнорировал тех, кто мог бы оценить не только номинированные тексты, но и их место в литературном процессе? Но скоро первое впечатление и связанные с ним возмущение и недоумение сменились совершенно другими мыслями. И их я адресую уже не фонду, не членам жюри. А скорее самой себе. Равнодушие и пассивность экспертного сообщества — это и есть ответ на вопросы по поводу странностей и несообразностей лонг-листа. Кто мешал нам, читающим детские книги не только для удовольствия, но еще и по долгу службы, номинировать нужные произведения? Если я понимаю, что есть тексты Марины Москвиной, Ирины и Леонида Тюхтяевых, Андрея Усачева, созданные ранее, но отвечающие концепции премии, то, наверное, стоит об этом сказать. Как думаете? Фонд «Культура детства» и детский книжный автобус «Бампер» по мере сил подключились к номинированию книг. У нас даже получился собственный список, который был представлен в брошюре «Baby-НОСа». В составлении этого списка я принимала участие как партнер и фонда, и «Бампера». Но все-таки это не совсем то, что можно было бы сделать, воспринимай я сама (и многие другие мои коллеги) это мероприятие иначе.

Возвращаясь к самому главному: есть в России детская литература или нет ее, вторична она или оригинальна и отличается собственной интонацией, вписывается ли в современные читательские практики — и могла ли проводимая впервые премия ответить на эти вопросы и повлиять на них? Получается, что это зависит не только от Фонда Михаила Прохорова, Ирины Прохоровой и даже не только от оргкомитета и жюри.