Андрей Самсонов: «Стараюсь не циклиться на персонах»

Самый известный саунд-продюсер России о своем новом альбоме, который он писал 10 лет, и совместной работе с «Аквариумом», Марком Алмондом, Земфирой и Людмилой Зыкиной

7 мая в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии Андрей Самсонов представляет свой новый альбом «Incredible», записанный с проектом Laska Omnia. Самый известный саунд-продюсер России, который работал и с «Аквариумом», и с Земфирой, и с Децлом, и с МакSим, писал эту пластинку десять лет. За подробностями COLTA.RU отправилась в петербургскую студию музыканта.

Студию свою Самсонов организовал прямо дома — в просторной квартире, расположенной недалеко от Некрасовского сквера. Квартира разноликая, как творчество хозяина: древние деревянные двери и антикварная мебель контрастируют с комодом, расписанным под британский флаг. За плотно закрытой дверью скрывается комната с компьютером, микрофонами и антресолями, на которых притулились барабаны и комбики. Стены до потолка заставлены дисками, и к значительной их части Андрей приложил руку. Самсонов очень обстоятельно готовит кофе, потом включает свои свежие песни. Все — он готов.

— Опишите альбом «Incredible» — что это?

— То, что на данный момент собралось как альбом рисунков, объединенных одним настроением, порывом.

Я хочу, чтобы мои пластинки могли слушать и 10 лет спустя. Все, что касается злободневности, — удел ремиксов. Меня интересуют мелодика, тексты — я к этому отношусь строго. Во мне достаточно самокритики. Никогда не стремлюсь все выложить, сразу поделиться. Мне интересен момент ожидания общего праздника.

Поэтому альбом писался 10 лет. До последнего момента были правки, мы меняли даже слова. Но все это мои песни, за исключением двух треков с Марком Алмондом, для которых он написал тексты. Песня «Passion and Pain» была первой, которую я написал в своей жизни вообще — в 2001-м. До этого сочинял только инструментальную музыку.

Andrei Samsonov & Laska Omnia — «In Your Hands»

В записи принимало участие множество музыкантов. Барабанщики Руслан Гаджимурадов и Сергей Кивин. Гитаристы Женя Ряховский и Саша «Санчез» Некрасов. Клавишники Саша Махнев и Олег Белов. На басу — Саша Гаврилов и Паша Вовк. Я записывал струнный квартет, приглашал духовиков из филармонического оркестра, сам играл на кларнете в нескольких вещах. Поют на альбоме четыре приглашенных вокалиста.

Основная певица — Manizha, потрясающая вокалистка, мы с ней познакомились два года назад, когда записывали альбом для группы «Ассаи», она там пела несколько сольных партий. У нее прекрасная школа, западная, она ориентируется в текстах, у нее английский склад ума. И она будет основной вокалисткой на концертах проекта.

Второй, естественно, Марк Алмонд. Мы давние друзья, общаемся, переписываемся. Я с ним работал не только на его альбомах, еще был трек с Энтони Хэгарти. Была мысль пригласить и его на концерт, но у него очень плотный график в связи с театром. К слову, песни, которые сейчас вошли в альбом, были опубликованы бонусами в делюкс-издании «Stranger Things».

Марина Селесте — наша подруга из Парижа, певшая с Nouvelle Vague. Доброй души человек, мы с ней случайно познакомились на вечеринке, уже через день она пела в студии. И теперь у нас планы по поводу ее сольного альбома.

И Miusha — моя давняя знакомая и хорошо всем известна, мы работали над ее альбомом «Strings Theory» в России и Англии, который получил хорошие рецензии.

— Знаете, как начнешь изучать ваше портфолио, удивляешься — там фигурируют совершенно разные имена музыкантов, порой несовместимые.

— У меня очень разносторонние вкусы. Я пишу все, от хард-рока и рэпа до джаза и классической музыки. Люблю разные подходы. Сидеть в одной ячейке неинтересно. Мне эта профессия дает возможность расширять свой кругозор. Я себя не сковываю. Я не очень люблю прогрессив-рок — эта вычурность мне чужда.

— Давайте пройдем по алфавитному списку ваших проектов. С «Аквариумом» вы делали альбомы «Пси», «Сестра Хаос» и сингл «Скорбец».

— С начала 2013 года мы сделали две песни, одна из них — «Хавай меня, хавай» — уже в эфире. А сейчас пишем новый их альбом. У нас еще много треков, около 50, которые не опубликованы. Они, конечно, идут своей дорогой, но наши пути порой пересекаются. Первый раз мы встретились на работе над «Пси» в 1999 году. Это был мой первый русский альбом. Летом познакомились, у них было достаточно много заготовок, мы буквально за полтора месяца сложили треки в целостную картинку и поехали в Лондон сводиться на студии Дейва Стюарта, они же давние друзья с Борисом.

— Куда вы тянули «Аквариум»?

— Не было перетягивания каната. Конечно, там были особо близкие мне атмосферные вещи, «Луна, успокой меня» или «Имя моей тоски». Даже «Маша и медведь» — очень настроенческая вещь.

Я только приехал из Лондона. Одна из причин, по которой я уехал туда после Гнесинки по приглашению Королевского музыкального колледжа, — желание учиться музыке XX века: Штокхаузен, Кейдж, Лигети. Это было теневой зоной в российском образовании. А в Лондоне было чуть ли не первостепенным, с первого семестра — сразу и Шёнберг, и Берг наизусть. Я просто купался в этом.

В колледже была студия. И они делали факультативы — бесплатное обучение звукозаписи. Каждому давали цифровой рекордер, микрофон, стойку, мы ходили по концертам, в церкви, клубы, записывали с разных точек, сравнивали результаты. Было очень интересно и романтично. И из этих опытов получился мой первый альбом для лейбла Mute — «Void In». Все благодаря тем годам обучения. Я очень много занимался шумовой музыкой, давал концерты в Англии, Португалии, Италии. И всем эти дышал, когда приехал в Питер. Поэтому до сих пор не стесняюсь подмешивать нойзовые штуки в поп-музыку.

И я был рад, что нахожусь в правильном месте, в Лондоне, где зарождались джангл и трип-хоп, новые стили. Я жил и живу этой музыкальной культурой. Тогда ходил на многие концерты, прекрасно вот помню презентацию «Post» Бьорк и храню билет на концерт The Cure 1992 года. Это все сильно повлияло на мое становление.

— А как вы попали на лейбл Mute?

— У них было раньше трехэтажное здание, на последнем этаже — несколько аппаратных. И я попал туда на сведение одной песни, познакомился с Полом Кендаллом — известным звукорежиссером, мы до сих пор переписываемся, когда Алан Уайлдер (бывший участник Depeche Mode. — Ред.) приезжал с проектом Recoil, выступали вместе в Москве и Питере. Через Пола пластинка и получилась. Многое из моих авторских прав остается за лейблом. Я ведь сотрудничал с телевидением, для BBC делал музыку к фильмам «The Lost Boys» и «Geldof in Africa».

До сих пор не стесняюсь подмешивать нойзовые штуки в поп-музыку.

— В Лондоне стремились с кем-нибудь познакомиться?

— Само складывалось. Вот на стене висит лично купленный билет на концерт Ника Кейва 1993 года. А в сентябре 1997-го я оказался в клубе Soho House на его 40-летии. И в 1999-м мы уже выступали вместе на сцене Royal Festival Hall. Он абсолютный джентльмен. Меня поражают такие люди — они совершенные рок-н-ролльщики, но с внутренним благородством. Каждый раз, когда мы встречаемся, меня потрясает его память, он помнит все в деталях, даже то, что мы обсуждали в прошлый раз. Многим современникам этого не хватает.

— Вы очень много сделали треков с «МультFильмами». Легенда гласит, что вы их дебютный альбом полностью переделали.

— Да, это был интересный опыт. Мы с ними много провели времени на первых порах. И все перелопатили. Изначально мне нужно было альбом свести, но когда мы засели в студии, переписали много партий. Но очень быстро. Там играли Костя Федоров и Евгений Федоров из Tequilajazzz, Сергей Наветный из «Сплина», Алик Потапкин из «Аквариума», Сдвиг из «Мумий Тролля»... Также и музыканты «Пилота» в свое время пришли на сведение, но мы начали вгрызаться в гранит исходников и многое поменяли. Получился альбом «Ч/б».

«МультFильмы» — «Магнитофон»

— Tequilajazzz вы делали «150 миллиардов шагов».

— Фрагментами. Кстати, все студийные пленки тогда потерлись, но у меня до сих пор есть копии на дисках, я их как-то Жене Федорову подарил на день рождения.

Также мы записали с «Текилой» кавер-версию на «Condemnation» для сборника «Депеша для Depeche Mode». Потом там возникли вопросы с авторскими правами, так что первый тираж стал коллекционной редкостью.

— И еще вы делали мастеринг концерта в «Молоке».

— Убийственный концерт. На улице 30-градусная жара, полный зал народу, пот по стенам струится, у Жени гитара вся залита. Но там ничего не переписывалось. Вся аппаратура стояла в гримерке, но запись была закончена без накладок, и получился отличный альбом.

— Давайте про Марка Алмонда: его альбом русских песен «Heart on Snow» — это же великая вещь, самое адекватное отражение русской культуры через гений иностранца.

— В нем было задействовано много источников звука и света, от оркестра Зыкиной до трио «Лойко». От прекрасного Михаила Аптекмана до Аллы Баяновой. Захватывающий процесс. Все организовал Миша Кучеренко, прекраснейший и добрый человек, мой друг. Алмонд приезжал, общался с ним, с Африкой, слово за слово — родился проект. И Миша выступил как исполнительный продюсер, со всеми договорился, занимался логистикой. Все записывалось в России, кроме песни «Gone But Not Forgotten», мы ее частично делали в Лондоне.

— Самый шикарный трек — это «Just One Chance», где Зыкина поет по-английски.

— Она была замечательна совершенно. Людмила Георгиевна с таким достоинством провела запись, звала в кабинет, поила чаем. Мы репетировали с роялем, а она «советской закалки» человек — говорила: «Вы не стесняйтесь, я готова, поправляйте, говорите, будем писать сколько надо». Незвездный человек. Хотя и заслуженно — Дива.

— Получилась встреча двух культур?

— У нас не было задачи делать какое-то комическое шоу. Это «клеймо» — с подачи журналистов. Кто и как только не пытался глумиться — вот, мол, будет сейчас водка-селедка. А это был абсолютно пропитанный любовью к русской культуре альбом. Мостик к той России, которая могла бы быть без Союза. Алмонд ведь не знал коммунизма. И его восприятие русского романса не было омрачено знанием советского периода. Он обращался к романсу без посредников.

— Увидел на вашем сайте обложку альбома «Хлеб» «Ленинграда».

— Ну, я там только занимался инструментальной сюитой в конце. Но был такой трибьют Дюше Романову «Мой друг музыкант», и там я сводил все, от «Алисы» до «Ленинграда», который положил музыку Хендрикса на «Холодное пиво». Только вещи Диброва и «Машины времени» прошли мимо меня. Ко мне тогда обратились вдова Дюши и Артемий Троицкий, с которым мы даже сделали совместную смешную композицию «Я подарил тебе весну». Недавно встретились на юбилее с Бутусовым. Он говорит: «Помню наш трек “Благодарный мертвец”, я 10 лет назад в него не въехал, сейчас вот переслушал, так понравилось!» Люди возвращаются к старому материалу, приятно.

— А кто вас познакомил с Катей Гордон?

— Она сама постучалась ко мне в почту, изложила, что и как. Знаете, я стараюсь не циклиться на персонах. Решили, встретились, посмотрели друг на друга, сделали. Я не живу долгими месяцами ожиданий СОБЫТИЯ. Я всегда в работе с каким-то проектом. Большим или маленьким, саундтреком, мастерингом, сведением...

— Часто отказываете?

— Бывает. Ко мне стучатся в сетях, в почту, мол, послушайте, посоветуйте. Иногда и советовать нечего. Я себя не вижу в роли советчика. Всегда открыт для общения. Если я не чувствую материал — говорю об этом сразу.

— О работе с Земфирой — действительно ли альбом «Жить в твоей голове» претерпел множество изменений?

— Значительное количество материала изменялось. Этот альбом — как комета. Пока ее увидишь, она проходит уже столько слоев, что многое отпадает. Каждая песня была живым экспериментом без каких-либо предварительных концепций. Мы не ставили никаких ограничений. Я записывал и экспериментировал с замечательными инструменталистами из Мариинского театра, темиркановского оркестра. Но в финальной версии альбом получился таким, каким вы слышите его сейчас. Я — как музыкант и человек — очень доволен результатом, звучанием альбома, его внутренней силой. Земфира — великая артистка и мастер. У нас каждая нота стала на вес золота.

— Какие кардинальные перемены были в аранжировках?

— Вот песня «Река» была совершенно другая. Просто — другая песня, только текст от нее остался. Гитарный рифф вообще на последних сессиях возник.

— Сроки поджимали?

— У нас был дедлайн, связанный с началом тура. Но это больше похоже на марафонский бег. Где-то быстрее работаешь, где-то медленнее.

— До этого вы делали с ней альбом «14 недель тишины». Чувствовалось, что это другой человек?

— У меня настолько трепетное и близкое отношение к ней, я не воспринимаю никаких сравнений. Мы — ровесники. Встретились и начали работать нон-стоп. Могли в два часа ночи, в четыре утра созвониться. Все средства были хороши для достижения результата.

— Вы охотно записываете рэп-артистов.

— Да, Ассаи, Каста. Смоки Мо и D.Masta в гости приходят, и слушаем мы не только хип-хоп. Вообще мой первый альбом, который я купил на кассете еще в школе, — «Licence to Ill» Beastie Boys, в 1985 году. С детства люблю Soul2Soul, обожаю Cypress Hill. Это моя фактура.

— Долгий альянс у вас был с группой Yogo!Yogo!

— Я ими занимался как продюсер. Это целый отрезок жизни. Очень интенсивно мы сотрудничали. Был прекрасный материал. Мы делали видео на трек «Я не гей» и сотворили беспрецедентное количество ремиксов — 22. Их альбом у меня лежит на 10—15 DVD, и я не могу вытащить оттуда информацию, может, кто из читателей поможет? У меня не хватает навыков. А там отличные треки были: «Серфер», «Девочка моя».

Yogo!Yogo! — «Surfer Boy»

— Где писали «Хуун-Хуур-Ту»?

— Здесь, в Петербурге, — на студии «ДДТ». Мы очень дружим с Сашей Чепарухиным, который их открыл. Сидели здесь 10 дней. Было много импровизационного материала, как, впрочем, и в случае с дуэтом Zikr. Некоторые вещи игрались по 20 минут, как поток сознания. Из этого формировались треки. Необычный опыт для меня — люди пришли без готового материала! Может, и хорошо, что я не знал, как правильно это делать, руководствовался внутренним метрономом.

— Почему вообще выстрелили именно тувинцы из всей российской мультикультурности?

— В основном они живут в степи. С детства на лошадях. Те же «Хуун-Хуур-Ту» всегда находят месяц, чтобы вернуться домой, пообщаться с природой, им это необходимо, у них ведь все песни про природу. Эта культура никак не связана с геополитическими изменениями, она не представлена в жанре развлекательной музыки, это не лезгинка или гопак. Это своя шаманская медитация.

— Считается, что world music — вещь неоднозначная, поскольку творчество стран «третьего мира» упаковывают в западный формат.

— Я к этому отношусь без предрассудков. Я знаком с организаторами WOMAD, бывал в студии Real World. Я знаю искреннее и абсолютно некоммерческое отношение этих людей к фольклору, музыке. И то, какую благодарность они получают от артистов. Это все благородные поступки.

Кстати, у меня на альбоме есть несколько эпизодов с Мадагаскара, точнее, с крохотного острова Нуси-Бе — рядом с ним. Играют молодые музыканты во дворе, на инструментах, сделанных топором. Вместо баса — банка с бельевыми веревками. 70% населения живет там без электричества. Хочешь музыку — возьми и сыграй. Это их способ времяпрепровождения, отвлечения от повседневных дел: петь, играть, изображать животных, плясать. В поле потрудились, в отеле поубирались — собрались вечером и побарабанили на славу. Я посчитал, пусть хотя бы так их услышат, чем никто и никогда.