Переходный период

АННА ГОЛУБЕВА — о том, что надо помнить, если идешь работать в государственное СМИ

Взятие телеграфа — информационных агентств. Большой подъем, большие перспективы, паек и соцпакет. С одного бока туда вливаются госдотации, с другого — тонкой, но упорной струйкой — беглецы из частных медиа. Дело сопровождается глухим ворчанием частных медиа и комментариями в соцсетях; на днях обсуждалось выступление Виктора Лошака, который упрекал уходящих: «Все они неплохо зарабатывали в “Коммерсанте”, но предложено им было в разы больше, чего никто и не скрывал. И опять же никто не устоял. При этом наивно рассуждать о свободе взглядов и творчества, когда уходишь из “Коммерсанта” в государственное агентство».

Это многих задело. Странно, в самом деле, рассматривать процесс под таким углом — мотивы и обстоятельства у всех разные, некоторые ушли не зачем, а почему, уж не потому ли, что, при всем уважении, прогнило что-то в вашем королевстве? И вообще, профи идут туда, где им светит интересный проект, азарт и челлендж, а деньги во вторую очередь, да и не такие там деньги. Ушедшие, освоившись на новом месте, телеграфируют: ну цитадель, но точно не Мордор, никто тут не заставляет целовать туфлю кардинала и вешать на стену портрет императора. Стены, кстати, недавно покрасили, очень приятный цвет. И вообще — новое оборудование, дружелюбная атмосфера, и тут уже полно наших.

Можно представить, что в этих приятных стенах рано или поздно окажутся все наши и вообще все, что плохо лежит на поляне письменных медиа; а что там сейчас хорошо лежит? Кто из-за самоцензуры, которая в королевстве и у мелких собственников сейчас суровее, чем на ВГТРК, кто — на интересный проект, ну и соцпакет, в конце концов, тоже аргумент. Если в итоге на поляне заваляется какая ценная бумажка, кто надо приберет.

Вот так же в начале нулевых, еще до телеграфа, брали телевидение. Только громче, если считать разгон НТВ: соцсетей тогда не было, событие обсуждалось в прямом эфире. После разгона федеральный эфир укрепили материально, туда потянулись люди из придушенного частного, остальное прибрал кто надо — правильные частники. Десять лет в отрасли создавались медиахолдинги — процесс, экономически весьма целесообразный, у нас целесообразен вдвойне: холдинг удобнее контролировать и самому владельцу, и тем, кто контролирует владельца. Процесс практически завершен, телересурсы собраны в кучки, все аккуратно, никакого отдельного мусора.

По ветхому линолеуму казенных телеканалов еще шаркали тапочками бабушки-коменданты, в столовках пахло детским садом, в ходу были алюминиевые ложки и надписанный масляной краской чан «ДЛЯ ОБЪЕДКОВ».

Считалось, что на этом сердце и успокоится, верховные власти печатью интересоваться не станут — там много мелких букв и мало читателей, массы предпочитают картинки. А эти пускай кучкуются на своем пятачке, можно гостям показывать, и, если корму не подсыпать, они сильно не плодятся. Потом кому-то сверху на глаза попалась картинка со знакомым, покрупнее написанным, словом из трех букв. Слово было тревожное. Пригляделись — на пятачке все-таки расплодились и размножились — и пищат, пора рассаживать. Тем более есть интересные экземпляры.

Перетаскивание лучших экземпляров в госмедиа вызвано, конечно, не желанием обескровить независимый пятачок, заткнуть слишком пискливых пайком и накрыть сверху соцпакетом. Они нужны для дела — осваивать новое оборудование, налаживать выпуск современной, быстрорастворимой лапши в дизайнерской упаковке.

Вы телевизор видели? Ну вот, из этого тоже ничего особенного не получится. Линии запустят, упаковки сделают симпатичные, но государственная лапша все равно будет клеклая и не будет держаться на ушах. Непонятно, в чем дело: то ли сырье изначально негодное, то ли правы бизнес-психологи и высокие зарплаты в самом деле мало связаны с трудовым азартом. Может, дело просто в невысокой эффективности государственной экономики.

Есть мнение, что эффективный частник будет пострашнее. Взгляд, конечно, очень варварский и левый, но местами верный — только не у нас в медиа. У нас частник тоже неэффективен — даже лучшие из медиавладельцев, способные отличить торговлю журналом от торговли металлом. Слишком мало у них было времени на учебу. Едва успев прикупить журнал, они попали в зону тройной турбулентности — смена вех в мировых медиа, смена вех в мировой экономике, смена вех в нашей политике. Никто, будь он семи пядей во лбу, толком не понимает, как при такой тряске удержать журнал, металл и личный самолет. Когда жонглировать тремя предметами становится невозможно, первым падает журнал.

Поднявшись и отряхнувшись, журналисты подаются туда, где прочные стены и тряска не так ощущается. Там уже много наших. Никто не заставляет целовать туфлю и вешать портрет. Можно отдышаться и сказать себе, что ты тут ненадолго, только пересидеть.

Есть мнение, что эффективный частник будет пострашнее. Взгляд, конечно, очень варварский и левый, но местами верный — только не у нас в медиа.

Я это к чему. Когда лет десять назад такие же потерпевшие подтянулись на государственное телевидение, там тоже никто не заставлял целовать или вешать. Тогда и портретов еще не было. И слово «государственное» отдавало не сатрапией, а сиростью и убогостью. По ветхому линолеуму казенных телеканалов еще шаркали тапочками бабушки-коменданты, в столовках пахло детским садом, в ходу были алюминиевые ложки и надписанный масляной краской чан «ДЛЯ ОБЪЕДКОВ». Местные оператор с осветителем в разгар съемки заявляли, что у них начинается обеденный перерыв, местные режиссеры не садились на линейки без монтажеров, а новые режиссеры, умевшие сами править нелинейкой, выглядели как опасные трюкачи, нарушители техники безопасности. Дирекция искренне не понимала, для чего арендовать стедикам и зачем оплачивать мобильники, когда можно обойтись пейджерами. Контраст после частного телесектора был разительный. Повышенные зарплаты компенсировали все это только отчасти. Но был еще азарт и челлендж — превратить эту казенную приютскую тоску во что-то смотрибельное.

С ростом смотрибельности, заменой линолеума ламинатом и переходом на стальные приборы что-то постепенно менялось в воздухе. Вот уже покрасили коридор, входят в комнату — не беспокойтесь, мы только стены покрасим. Очень приятный подобрали цвет. Да нет, какой портрет, что вы? Просто вот тут зачитайте, пожалуйста, пару строчек. Совершенно нейтральные строчки, вот: «Широкий простор для мечты и для жизни». Ничего такого, да, стихи. Там еще душевные есть слова, вот, например, вслушайтесь: «Одна ты на свете! Одна ты такая, хранимая Богом родная земля!» — да вы прочтите, прочтите вслух. Ну да, наш общий, в конце концов, национальный гимн. Ведь ничего, а? Звучит ведь? Попробуйте на музыку — звучит? А что это вы вяло поете? Давайте бодрее, бодрее, громче и хором. Хором! Всем петь! Кто не поет? А ну тяни носок! Выше! Выше! И — равнение на портрет!

Нет, по-разному бывает. Зависит от рода службы. Маршировать не всем обязательно. Строевую подготовку вводят постепенно и тоже не для всех. Некоторым можно не петь, а только рот открывать, но это только если попадаешь в кадр. Это вообще огромное хозяйство, не все же заняты строем и песней. Туфлю вообще мало кому доводится видеть — обряд целования исполняет главнокомандующий на главной летучке во дворце по четвергам.

Но как-то все отчетливее доносятся поцелуйные звуки и хоровое пение. Это, вообще говоря, нервирует — ну, сам факт, что поют твои сослуживцы, даже если тебе по роду службы не обязательно. А главнокомандующий целует туфлю и от твоего имени, в общем, тоже. Короче, выясняется, что ты в строю, хотя идея была только пересидеть.

И это последний шанс бежать. А лучше раньше. Кому я это говорю? Ну, себе, наверное. Я же не уверена, что если передо мной замаячат интересный проект, челлендж и соцпакет, я их отрину. Главное — вовремя смыться. Если там не будет портрета и гвоздя для портрета — увижу стену и вспомню.