Лучше бы Фил

ДЕНИС РУЗАЕВ о «Филе Спекторе» — новом фильме Дэвида Мэмета, снятом для HBO в жанре литературного суда

Кажется, еще никогда Аль Пачино не выглядел так плохо. Фантасмагорические мешки под глазами. Сатиновый халат висит на плечах. Руки то и дело сбиваются на барабанную дрожь. Но главное, конечно, парик. Точнее, парики — в «Филе Спекторе», истории суда над великим продюсером, в доме которого в 2003-м была застрелена актриса Лана Кларксон, заслуженный артист успевает сменить их несколько штук. Это зрелище одновременно ужасающее и комичное — и уж точно незабываемое.

Дэвид Мэмет все понимает — и почти полфильма держит это по-своему прекрасное чудовище за кадром. Проводником в лабиринт Спектора, затворника и социопата, когда-то написавшего «Be My Baby» и продюсировавшего «Let It Be», а теперь превратившегося в богом забытого богатого извращенца, служит подключившаяся к делу перед самыми слушаниями адвокат Линда Баден (Хелен Миррен с феерическими накладными ногтями и тоже в парике). Линда скептически настроена, хочет в отпуск — лечить пневмонию и всю завязку расхаживает по кадру, повторяя «он убил девчонку» и попутно доказывая на примере офисной молодежи, что никто не помнит про сорокапятки. А потом едет в спекторовское поместье — и хозяин выходит из тени со словами: «За этим белым роялем Леннон написал “Imagine”. А здесь за три дня до смерти лежал обдолбанным Бобби Кеннеди». Сравнивает себя с Лоуренсом Аравийским, меряет платки, плюется мудростями.

То, что следует за этим, формально вписывается в рамки жанра судебной драмы — с долгими сценами репетиций выступления перед присяжными и подробным обсуждением баллистических нюансов (вкратце — инцидент был похож на самоубийство). Линда будет носиться по коридорам со стеклянной моделью человеческого черепа, постепенно убеждать себя — и еще более пессимистичных коллег — в невиновности клиента и все сильнее кашлять (оставлять пневмонию недолеченной опасно!). Мэмет — словно в назидание наполняющейся верой героине — нарочно избегает сцен собственно из зала суда, чтобы в финале ввести в него Пачино с седым афро на голове, одним абсурдистским крупным планом доказывая всю тщетность стараний адвокатов.

Вера (в несовместимость гения и злодейства, в отсутствие предрассудков у двенадцати случайных людей, в высшую справедливость, а таким образом и в Бога) — ключевой здесь момент. Мэмет, гениальный драматург и методичный, хладнокровный режиссер, прекрасно осознает, что судебная драма невозможна, когда на скамье подсудимых у тебя не человек, а полумифическое существо с прической комиксного злодея. Реальность этого существа проблему только усугубляет — но Мэмета, к счастью, и интересует не настоящий Фил Спектор, а его идея, представление о Филе Спекторе. И «Фил Спектор», кино тяжеловесное, порой даже неуклюжее, но пропитанное странным, не сюжетом задаваемым напряжением, повествует не столько об уголовном суде (фильм постоянно намекает на возможную невиновность героя, но это не столько призыв к пересмотру дела, сколько художественный прием), сколько о суде во всех смыслах высшем.

Тут должен бы прозвучать классический вопрос о судьях — и ответ на него у Мэмета есть, причем такой, что не придраться. Его действительно мало волнует, убивал ли на самом деле Спектор Лану Кларксон. Речь здесь скорее идет именно что о суде над мифом, над стереотипным образом гражданина Спектора, посмевшего удалиться от влюбленного в его песни человечества в свой Ксанаду и пестовать там свои причуды и психозы (примерно так же судили Печорина с Онегиным советские школьники). Итог и этого суда для Мэмета, впрочем, не особенно важен — его интересует сама возможность такого процесса. Так ни разу и не показывая присяжных, он дает понять, что единственным подлинным судьей здесь может быть только зритель. И при этом напоминает: выставляя на скамью подсудимых собственный миф, нам стоит судить его, учитывая историю всех проявлений этого мифа. За кадром играет «Spanish Harlem».