Завороженный

ВАСИЛИЙ КОРЕЦКИЙ — о мягком и безболезненном выходе из «Транса» Дэнни Бойла

Чтобы вернуть карточный долг, молодой сотрудник аукционного дома Саймон (Джеймс Макэвой) похищает для компании международных авантюристов (группа крупных мужчин без свойств, возглавляемая немного карикатурным французским экспатом, которого играет Кассель) картину Гойи «Ведьмы в воздухе». Полотно, однако, не доходит до заказчика: по дороге Саймона сбивает красный автомобиль, до дома он добирается уже в беспамятстве — и без картины. Вежливые и терпеливые сообщники отправляют провинившегося к гипнотерапевту (Розарио Доусон), чтобы та ввела Саймона в транс и восстановила картину злосчастного дня. Разумеется, на сеансе пациент говорит слишком много — и хваткая гипнотизерша становится компаньоном похитителей, а гипнотический транс — рабочей повседневностью Саймона. Да и не только его.

Переписанный из телефильма 12-летней давности — явно не без влияния Хичкока и нолановского «Начала», — «Транс» кажется продолжением галлюцинаторно-глянцевой эстетики «Миллионера из трущоб» (английские критики также отмечают необычно теплую, любовную репрезентацию Бойлом города Лондона, очевидно, что для них «Транс» — что-то вроде фильма «Жара», только со знаком плюс). Это и вправду не кусок жизни, а кусок леденца — онейроидная вселенная, в которую то и дело погружается главный герой, кажется хроникой нереального в остроте своих деталей лета 90-х, сплавом оргстекла, горячего асфальта и вечного заката.

Собственно, это странная атмосфера фантазии-воспоминания, которая чем дальше, тем шире разливается, заполняя собой и эпизоды «реальной» реальности (та же, в силу постоянного использования одних и тех же артефактов-крючков, одних и тех же жестов и паттернов по обе стороны зеркала, к финалу уже ничем не отличается от сновидения). Постоянно перетасовывая мотивы, причины, следствия, улики и предположения, выстраивая все новые и новые каузальные связи между предметами сценарного инвентаря, фильм прорастает в настоящую шизореальность, подвешивая не столько героев (которые прочерчены и оживлены ровно настолько, насколько вообще могут быть прочерчены и оживлены персонажи сновидения), сколько зрителя в той зыбкой неге между грезой и пробуждением, когда воспоминания предыдущего дня текут и пузырятся жутковатой паранойей — или, наоборот, мнимым исполнением заветных желаний.

«Транс» дает чистое, непритязательное кинематографическое удовольствие, ощущение транса, после которого нам всем велено встать «свежими и отдохнувшими». И, разумеется, лишенными памяти о самом сеансе: спустя неделю после просмотра в ней остаются лишь ярко-оранжевый кафель в квартире Доусон, ее гладко выбритый лобок (сюжетообразующая, между прочим, деталь) да суггестивно переливающаяся неоновыми огнями восьмерка транспортной развязки, которую Бойл использует то ли как отточие, то ли как якорь. В принципе, не такой уж и малый остаток для фильма про то, что все, что мы привыкли считать жизнью, — это дурной сон, сглаз, ведьмовской происк.