Generation «Я»

В Думу внесен проект о запрете слабоалкогольных коктейлей. Если его примут — уйдет в прошлое молодежная культура «Яги». ОРХАН МУСТАФАЕВ рассказывает о ее героях

У занесенных снегом могил на окраине заполярного города — ветер, серость и пустота. Тишину кладбища попеременно прерывают хруст ботинок и трехэтажный мат утопающего в сугробах человека. Чем глубже сугроб, тем громче мат и выше рука с пакетом — так обычно держат знамя. В пакете водка (помянуть друга) и «Яга» (показать, отчего умер товарищ).

— Выпивали каждый по пятнадцать банок вот этой херни — энергетики, коктейли там, туда-сюда, «Ягуары» всякие, — рассказывает мне двадцатидвухлетний Саша Новиков. Я приехал сюда делать сюжет для программы «Центральное телевидение».

Если бы Пелевин написал о рожденных в девяностые, то беспечальное юное поколение из «Generation “П”», которое выбрало «Пепси», следуя исторической правде, наверняка предпочло бы синей банке черную с надписью «Ягуар». Вместо буквы «П» в названии романа должно было бы красоваться «Я» — по первой букве любимого алкодринка молодежи нулевых. А вместо Вавилена Татарского героем нового потерянного поколения мог бы стать Саша Новиков — бывший работник кладбища в городе Апатиты, он же звезда Ютьюба.

— В интернете, короче, всякие видосы со мной выкладывали, — рассказывает Саша. — Как я купался в октябре в холодном бассейне на заброшенном заводе, как другана своего закапывал на кладбище живого.

Главный хит — Новиков шагает в окно пятого этажа и остается жив, перед этим выпив несколько банок «Яги» и заполировав их водкой. Так что теперь Саша известен на весь интернет не хуже других уроженцев Апатитов — Андрея Малахова, Максима Кононенко и диджея Грува.

— Ну вот кто-то снимает фильмы там, то-се. А я вот взял и прыгнул, хоть и пьяный был, конечно. И страшно было, да, там на видео видно. Но зато как бы прославился. Телки пишут: блин, говорит, я твоя фанатка, как я хочу там туда-сюда… Ну, как бы, ну… приятно! — рассказывает мне Саша.

Этот прыжок — на первый взгляд, бессмысленный — для местной пьющей молодежи стал прыжком в вечность. Апатитские пацаны, сами того не ведая, оставили после себя след — пусть и виртуальный. Потому что в городе, где кинотеатр — чуть ли не единственное развлечение, банка слабоалкогольного коктейля становится и билетом в кино, и походом на спектакль, и поездкой на курорт (столько удовольствий — и всё за 50 рублей), и даже социальным лифтом. Хотя у большинства в Апатитах более приземленные желания: верх мечтаний для здешнего поколения «Яги» — попасть на кладбище. Для начала — рабочим. Зарплата — около семидесяти тысяч рублей.

Вот и Саше Новикову несколько месяцев везло — он работал могильщиком и получал бешеные деньги, пока его не выгнали за пьянство. Теперь, стоя у могилы своего друга, он говорит о несправедливости мира:

— Всякое говно — оно живет — и долго живет! Там мозг, короче, компостирует. А вот нормальные люди умирают молодыми почему-то.

«Не знаю, сколько нам осталось прожить. Ну, немного, думаю. Лет пять. Такими темпами-то убиваемся».

Саша протягивает мне пластиковый стакан с водкой. Отказаться нельзя — обидится. Пьем. Так у Саши уже полгода, без банки «Яги»: теперь только водка, только хардкор. Потому что шесть месяцев назад Саше поставили диагноз «токсический гепатит».

— Я из-за коктейлей посадил свою печень. Это адское пойло, от которого умирают люди. Просто купить водки, купить лимонада, разбавить и выпить — это будет намного лучше, чем пить вот эту херню. Так что я за закон. Поддерживаю депутатов.

Ближе к вечеру мы идем в гости к Сашиной подруге — там намечается небольшая тусовка. В темном, обшарпанном подъезде надпись: «Русский значит трезвый». Когда-то ее вывел на стене сам Саша, который теперь живет, не просыхая.

На столе крохотной кухни в небольшой однушке — бутылка водки, «Ягуар» и скромная закуска. После нескольких тостов из серии «за нас, хороших» беседа, как обычно, мутирует в более общие рассуждения обо всем поколении и о целой стране.

— Конченое у нас общество, — говорит подруга Саши Аня. — Ну, не знаю, сколько нам осталось прожить. Ну, немного, думаю. Лет пять, может. Такими темпами-то убиваемся.

На вопрос, зачем убиваться, если можно жить, внятного ответа мне не дают. Саша говорит, что ему просто нравится пить. Аня — что плохая наследственность. Молодой парень, слесарь по имени Колян, говорит мне, что не видит другого выхода в жизни. Тем более при такой власти.

— Ну это же цирк, блин, какой-то цирк. Когда президенты меняются друг с другом, ну, ребят, вам не кажется, что это какой-то бред, на хер? И еще вот что меня волнует: Путин, он же как бы… Помимо Путина, естественно, есть люди, которые эти гайки и закручивают. Мне интересно: кто эти люди?

Сильно позже, когда Саша уже уснет, его подруга расскажет мне, что вообще-то она мечтала стать художницей.

— Мне пророчили какое-то великое, большое будущее. А потом все вышло как вышло. Я ни о чем не жалею. И если со мной что-то случится, наверное, это будет к лучшему. А что касается Саши, то он же пьет каждый день, ему 22 года, с 13 лет. Что это за человек? Какое у него будет потомство?

Саша и Аня предлагают мне отправиться на заброшенный радиозавод — это частое место их тусовок. В ожидании друзей мы сидим в подъезде у Новикова. Я тоже решил спросить его про перспективы. Неужели он не хочет семью, детей? Ведь с таким образом жизни будущего нет.

— Ну да, хочу, конечно. К двадцати пяти годам я брошу…
— А почему к двадцати пяти?
— Ну а че, пока рано детей мне.
— Но ведь можешь не дожить.
— Ну могу, да… Просто пойми: это реально, блядь, мое — бухать. Это моя фишка, короче. Это моя стихия! Я больше ничего не умею! Я ничему не научился! И меня никто не научил! Я тем более не знаю, на хер, что мне делать! Я люблю пить, да.

Потом, когда мы уже выключили камеру, Саша сам спросил у еще трезвой девочки Маши — любительницы «Ягуара» со стажем: «А зачем ты пьешь “Ягу”? Чтобы рожать шнягу? Вдруг залетишь?»

— Ничего,— ответила Маша. — Аборт у нас бесплатный.

Пока мы сидим в подъезде, внизу слышатся шаги. Через несколько секунд на лестнице появляется мама Саши. Я вижу, что оба смущены. Мама, ничего не сказав, проходит мимо сына, сидящего на ступенях.

— Мама! Мама!!
— Чего тебе? — откликается она этажом выше.
— Ты любишь меня?!

Ответа нет. Саша сидит еще минуту — с полузакрытыми глазами, уставившийся в одну точку грязной, изрисованной стены подъезда. Чуть позже приходят друзья, и мы отправляемся на заброшенный завод.

«Это реально мое — бухать».

Пробираемся с трудом — зимой попасть туда можно только по трубам. Тут главное — не свалиться в огромные сугробы. При первой же попытке Саша первый раз падает в снег.

А когда мы уже идем обратно, Саша заплетающимся языком говорит мне: «Вот такая, братан, у нас жизнь. Ты это, еще приезжай — побухаем вместе». А потом падает в снег во второй раз. И кажется — уже не встанет.

Эта история о потерянном поколении «Яги» меня тоже касается. В городе, где я вырос, — это Железнодорожный Московской области — знаменитый слабоалкогольный коктейль появился в 2003-м и сразу же стал хитом. Начиная с 8-го класса им — а заодно пивом, водкой и другими радостями разгульной уличной жизни — баловалась почти вся наша дворовая компания.

Перед поступлением в университет я перестал с ними общаться. Мне казалось, если продолжить с ними тусоваться дальше, назад дороги уже не будет. А умирать молодым совсем не хотелось.

Через несколько лет, накануне диплома, я узнал, что один мой пьющий однокашник задохнулся в гараже от угарного газа. Другой, из параллельного класса, частенько тусивший с нами, за год до этого повесился. Третьего посадили за воровство.

Когда я встречаю кого-то из той, прошлой жизни, я чувствую неловкость. Вот стою я такой не курящий, особо не пьющий, а на меня смотрят пропитые или укуренные мутные глаза, в которых то ли укор, то ли непонимание. А ведь когда-то он был моим другом, мы вместе гуляли, играли, обсуждали одноклассниц. И когда-то в школе он подавал большие надежды.

Теперь он почти всегда под чем-то. И вряд ли это «Ягуар».

Примут новый закон о запрете слабоалкогольных коктейлей в алюминиевых банках или нет — по большому счету, все равно: вряд ли это изменит жизнь моих ровесников или тех, кто чуть младше. Мое потерянное поколение, похоже, навсегда затерялось на задворках истории — и ничего с этим не сделаешь. Может, следующее будет лучше.

Также по теме:
Моя «Яга». Вещдоки