Нелюбовь

«Cosi fan tutte» Михаэля Ханеке в мадридском Teatro Real

Конечно, девушки с самого начала знают все. По-другому современные режиссеры, берущиеся за эту историю любовного пари в «Так поступают все» Моцарта, уже и не ставят. По этому принципу в Зальцбурге чета Херманн в начале 2000-х сочинила остроумнейший спектакль, в котором прекрасно сошлись дебет с кредитом, но появилась свежесть восприятия — смотришь знакомую до дрожи оперу и не знаешь, чем кончится.

Ханеке пошел еще дальше. У него все знают, что все знают, что все знают. На элегантнейшей и очень дорогой костюмной вечеринке на итальянской вилле гости блещут дотошными аутентичными кринолинами и париками. Хозяйка в костюме Пьеро непринужденно встречает VIP'ей, хозяин, одетый как аристократ XVIII века, беседует с двумя молодыми людьми в деловых костюмах. Хозяин банкета — это моцартовский Дон Альфонсо, а неловкая миниатюрная и всклокоченная блондинка в белом балахоне с намеком на костюм Лулу — Деспина: у Моцарта — служанка, у Ханеке — жена.

Эти двое все еще любят друг друга, но между ними пропасть из взаимных измен, алчности и цинизма, а также социального и возрастного неравенства (она явно из горничных, официанток, массажисток или просто «чаек» у элитной барной стойки, а он — из «старых денег»). Четыре молодых человека для Деспины и Альфонсо лишь шахматные проекции их собственных любовных иллюзий и разочарований. Их реплики в сторону четверки про то, как поступают все, — «репетиция на третьем лице» и всегда адресованы лишь супругу.

Предмет пари в этой схеме для молодых людей упрощается донельзя — надо просто соблазнить свою же невесту прямо здесь, на вечеринке, но сделать это, непременно «исчезнув», а затем нацепив на себя условную албанскую личину.

В итоге у Ханеке уже первые два великих ансамбля — прощальный квинтет «Di scrivirmi ogni giorno» и трио вдогонку уходящей лодке «Soave sia il vento» становятся настоящей драмой двух преданных девушек, которые понимают, что если уж их женихи ввязались в эту грязноватую игру, то все эти циничные и богатые люди наверняка сделают с ними все, что задумали, ради доказательства изначально присущей женскому роду порочности.

Ханеке начинает свой спектакль там, где Моцарт заканчивает. Моцартовские финалы в трилогии на либретто Да Понте — это всегда адский хеппи-энд, пир во время чумы и полная эмоциональная разруха на фоне мажорной и бравурной коды. Ударная сила этой, заново сочиненной Ханеке, экспозиции напоминает первые 20 минут «Гамлета» Томаса Остермайера, которые своей пронзительной глубиной обещают совсем не тот спектакль, что разворачивается далее.

Жаль, что узел, так прочно и неожиданно завязанный Ханеке в первых сценах, постепенно развязывается, словно шнурок на ботинке. В центральной части спектакля все еще интересно следить за девушками, которые в отместку решают разменять женихов в этой игре на соблазнение. Интересно наблюдать, как на переднем плане в модернистской гостиной разворачиваются нарочито консервативные и натужно комические мизансцены традиционной постановки оперы Моцарта, а из глубины (там, где среди аркад, балюстрад и кипарисов фланируют гости в старинных костюмах) на все это сквозь стекло взирают два суперсовременных циника. И этот взгляд не дает зрителю ни на секунду поверить, что комикование молодежи у рампы может и правда закончиться чем-то веселым.

Ужасно жаль, что четверка влюбленных, их иллюзии, страсти и прочие мотивы поступать так, как поступают все, Ханеке почти не интересуют. Подробно он занимается только «старым браком» Деспины и Альфонсо, с каждой следующей сценой все небрежнее обозначая сюжетные повороты перекрестной измены. В Teatro Real, где на ярусах есть неудобные места, специально установлены большие плазменные экраны. Туда транслируют довольно добросовестно снимаемый в прямом эфире спектакль. И чем дальше Ханеке забирается в гряду длинных моцартовских арий-монологов, тем интереснее смотреть не на сцену, а на плазму, поскольку там есть крупные планы — сильные, выразительные, объясняющие, что смотреть чаще всего надо не на поющего, а на подсматривающего.

Ближе к финалу индифферентность Михаэля Ханеке к вопросам, почему все же эти молодые люди соблазняют, соблазняются, женятся раз, потом гневно разоблачают измены, потом крест-накрест женятся два, превращается в снежный ком из алогизмов. И этот ком скатывается в самый банальный и галантный финал со сцепленными и расцепленными ручками, хотя вначале казалось, что кто-нибудь кого-нибудь непременно убьет.

Не уверен, что в данном конкретном случае имеет смысл говорить о музыкальной составляющей спектакля. Публике было предъявлено, что называется, актерское пение, удивительно, впрочем, корректное по отношению к нотам, стилю, трелям и апподжиатурам благодаря стараниям Сильвена Камбрелена, чей оркестр звучал очень осмысленно, но не слишком ярко. Исключение составил разве что Гульельмо в блестящем исполнении Андреаса Вольфа.

Куда любопытнее, что формула Питера Брука, поставившего свою версию «Кармен» Бизе с драматическими актерами еще в 80-х, стала активно применяться уже и на профессиональной оперной сцене. В некотором роде мне было все равно, как пели у Ханеке Керстин Авемо (Деспина) и Уильям Шиммел (Альфонсо), поскольку их выбор на роль был прицельно точен, а актерские работы стали явлением выдающимся. Жаль лишь, что, как и в «Белой ленте», Михаэль Ханеке так и не дорассказал свою детективную историю до конца!