Турецкий гамбит Бориса Березовского

В Березовском словно бы сгустились 90-е со всей их подлостью и всем масштабом, величием и гнусностью, силой и ужасом. Он ушел — и это время окончательно ушло в историю, считает АЛЕКСАНДР АРХАНГЕЛЬСКИЙ

С Березовским я не был знаком — и, честно сказать, не стремился; не помню, чтобы хоть раз сказал о нем доброе слово. Но в 2008 году у меня вышел роман «Цена отсечения», в описаниях 90-х фигурировала полувыдуманная сцена с его участием; повстречавшись в Лондоне с милейшим Юлием Дубовым, сотрудником и антиподом Березовского, я передал опальному олигарху свой роман «Цена отсечения» с надписью: «Герою от автора». И думать об этом забыл.

Месяца через два, уже в Москве, раздался телефонный звонок. Звонивший не представился, только глухо сказал: у меня для вас книга. В назначенное время к назначенному месту подъехала машина с затемненными стеклами; через приоткрытое окно неразличимый человек протянул мне запечатанный пакет, и машина немедленно тронулась с места. В пакете оказался том «Березовский против олигархов», изданный где-то в Америке и содержащий протоколы судебной тяжбы с Михаилом Фридманом. И, разумеется, с дарственной надписью.

В этом жесте, как мне кажется, весь Березовский. Инсценировка жизни, превращение любого мельчайшего факта в готовый эпизод для мемуаров. Ясное понимание своей роли в истории — роли игрока и позера, авантюриста со светскими замашками и психолога, не привыкшего отступать от намеченной цели. Словно он не реальный человек, а персонаж им же сочиненного романа. Если жизненный материал противоречит сюжету, тем хуже для материала; жизнь будет сломана под замысел, по ее обломкам пройдет каток, а на забетонированном поле нужные автору люди будут расставлены как шахматные фигуры. Когда Березовского переставали устраивать предложенные правила, он, ни секунды не раздумывая, менял их по ходу игры. Мы начинали партию в шахматы? но давненько не брал я в руки шашек. Мы перешли на шашки? но почему бы не сразиться в расшибалочку?

Такие театрализованные авантюристы появляются обычно на сломе эпох, когда все прежнее уже кончилось, а новое не началось. Или когда пришла пора завоевывать неведомые территории. От конкистадора до Калиостро, от Семена Дежнева до рейдера, от Кука до Алексашки Меншикова. Это вам не расчетливый и аккуратный Ротшильд; это олигарх с большой дороги, который подбирает все, что видит, тут же бросает свое, чтобы по пути успеть схватить чужое. В Березовском словно бы сгустились 90-е со всей их подлостью и всем масштабом, фееричностью и мелким расчетом, величием и гнусностью, силой и ужасом, свободой и готовностью продаться. Он ушел — и это время окончательно ушло в историю.

Когда Березовского переставали устраивать предложенные правила, он, ни секунды не раздумывая, менял их по ходу игры.

Но вот что важно — и вот что печально. Люди типа Березовского бегут все время вверх, без остановки, поскольку под ними крошатся ступени. Добиваясь права вызвать Абрамовича в Королевский суд, лично бегая за ним по Лондону, Березовский был уверен, что это лишь новый трамплин, что он выскочит на новую ступеньку, потому что нижняя уже шатается. Ради этого шанса он был готов на все — даже на саморазоблачение. Можно представить себе, чего ему стоила эта готовность. Он-то мечтал быть героем плутовского романа, жуликоватым, но веселым и обаятельным, а пришлось предстать персонажем уголовной драмы. Однако, видимо, надеялся: кривая вывезет, отсудим деньги, а там успеем все опять переписать. Не получилось. Он не выскочил на новую ступень, а сорвался и стремительно понесся в пропасть.

Жизнь с насмешкой повторила любимый прием Березовского — и поменяла правила по ходу пьесы. Он предложил ей турецкий гамбит, а она провела Абрамовича в дамки. Сюжет, задуманный так хорошо и ловко подправляемый по ходу дела, сам собой пришел к трагической развязке. Если бы Березовский всерьез отнесся к другому роману, написанному его товарищем и коллегой Юлием Дубовым, «Большая пайка», он был бы внутренне готов к печальному исходу. Потому что по-другому авантюрный сюжет не развяжешь. Ни в «Крестном отце», ни в «Однажды в Америке», ни в «Большой пайке», вышитой по биографической канве владельцев «ЛогоВАЗа». Но всерьез он относился только к собственным придумкам. И пропустил сюжетное предупреждение.

Прощаясь, об одних мы говорим: Царствия Небесного. О других: да будет земля ему пухом. О третьих — лучше и не повторять, что говорим. Я лично вслед Березовскому могу сказать одно: Господи, помилуй!