Майкл Джира: «Я как Джеймс Браун»

Лидер Swans о новом альбоме предельной музыки, о том, как добиться шторма звука на концертах и чем это чревато

На юзерпике в скайпе у Майкла Джиры стоит черно-белое фото Сэмюэла Беккета: ежик седых волос, асимметричное лицо, вспаханное морщинами, мудрые глаза, прицельно глядящие прямо в сердце. Великий писатель, интеллектуал, «первый постмодернист», автор зашифрованных текстов выглядит крестьянином, проработавшим всю жизнь в поле, — от его портрета исходит природная мощь и сила, как от векового дуба.

В голосе Майкла Джиры, в его поведении на сцене и музыке группы Swans, созданной в 1982-м и внезапно воскрешенной в 2010-м, чувствуется та же первоосновная энергетика. Ученик арт-колледжа, прошедший через увлечение оккультным, богемным, элитарным и экспериментальным, говорит просто и жмет руку крепко. 59-летний Джира, который любит сейчас сниматься в стетсоне, теперь делает песни Swans так же, как фермеры растят тыкву, и подает себя не как художника, а как мясника. Грядки (или разделочный стол) Майкла Джиры — это затягивающие слушателей в шторм звука концерты группы, один из которых на следующей неделе состоится в Москве.

 
— Вы довольны тем, как пресса приняла альбом «The Seer»?

— Не знаю. Мне кажется, хорошо приняла. По крайней мере, это привлекает на наши концерты новую публику. Я предпочитаю работать над новой музыкой и не задумываться о прошлом.

— Вам она не показалась преувеличенно восторженной и немного не по делу? Странно видеть альбом Swans в пятерке любимых пластинок 2012 года у каждого хипстера — рядом с рэперами Фрэнки Оушеном и Кендриком Ламаром. Кстати, вы знаете, кто это такие?

— Никогда не слышал музыки этих ребят. Вы хотите, чтобы я был предельно честен?

— Ну да.

— МНЕ ВСЕ РАВНО (смеется). Конечно, я музыкант, другой работы у меня нет, и потому каждая рецензия дает мне возможность заниматься любимым делом дальше. Это я ценю. Но рецензии я не читаю. Играть новую музыку — вот все, что мне нужно.

Новый альбом Swans уже почти написан. В текущем туре как минимум половину от времени всего выступления мы исполняем новый, незаписанный материал. С каждым концертным исполнением новый альбом прибавляет как в импровизационной составляющей, так и в энергетической. Он растет, как сгусток воли. Структура песен определена, но она облекается в музыкальную плоть именно на концертах — при столкновении со слушателями. Полагаю, что по окончании этого тура мы запишем новую пластинку.

— Но и старые песни, я имею в виду — с «The Seer», на каждом концерте исполняются по-разному.

— Конечно, мне неинтересно играть в точности как на альбоме. Я же не тренированная обезьянка. В моем восприятии музыка должна оставаться все время новой и живой.

— Новые песни Swans будут такие же, как и старые? Если подбирать эпитеты — долгие, суровые, психоделические, очень громкие…

— (Смеется.) Ну я не думаю о них в таких определениях. Я вообще их не описываю. Я следую за своим воображением и за воображением группы. Я следую за музыкой. Она живет своей жизнью. И мне не важно, в каких словах ее описывают другие, как ее интерпретируют слушатели.

— Как вы импровизируете с группой — вы даете музыкантам какие-то инструкции или каждый действует автономно?

— Мы импровизируем, но не так, как импровизируют джазмены или как рок-музыканты дают соляки. Я — лидер группы, я как Джеймс Браун. Я задаю установки по каждой песне и веду в импровизации за собой остальных членов группы. Каждый вечер мы раздвигаем границы и выходим на какую-то новую территорию. Если говорить метафорами, мы пытаемся найти брод в океане звука, оседлать волну и взлететь на ее гребне.

Мне захотелось достичь в музыке чего-то более тотального, более предельного.

— Почему вы почти не играете старых песен, из поздних восьмидесятых? Они вам больше не нравятся?

— Я бы так не сказал. Опять же, дело в том, что меня не интересует прошлое, мне нужно настоящее. Swans не собирается, как другие группы, переигрывать старые песни из архива, чтобы потрафить публике. Мы хотим уловить магию сегодняшнего момента.

Кстати, мы сейчас исполняем одну старую песню, которая называется «Coward», — с альбома «Greed», выпущенного в 1985-м или 1986-м. Но мы ее играем совершенно не так, как она была записана.

— А почему вы ее предпочли всем остальным своим песням?

— Потому что для меня она самая простейшая — в ней нет мелодии, только ритм, звук и моя вокальная импровизация. У нее открытая структура, которую мы можем изменять во время исполнения как угодно. Для меня она — грязный плотский блюз.

— Мне показалось, что на «The Seer» по сравнению с предыдущими альбомами стало значительно меньше слов.

— Вам не показалось. У меня есть сюжетные песни, где рассказывается какая-то история. Это мелодические песни, более тихие, — с куплетами и припевами, как обычно. И есть большие песни — длинные, которые развиваются и развиваются. Для них трудно подобрать слова, которые бы не мешали музыке. Потому я в них использую всего лишь несколько фраз, которые помогут нарисовать картинку в голове — моей или слушателя. Но эти фразы не обо мне, и я их не пою. Мне кажется, их лучше сравнить с госпелами, в которых повторяющиеся слова молитв являются лишь частью всеобщего духовного стремления, выраженного в звуке.

— Когда я последний раз слушал The Swans на фестивале в Хельсинки, в какие-то моменты в зале было запредельно громко. Вам это никогда не доставляло проблем — не боитесь повредить слух?

— (Степенно сморкается.) Наша громкость не агрессивна и никому не причинит вреда. Я не вижу смысла в том, чтобы быть агрессивным. Гитары не резонируют друг с другом, обертоны не возникают. Мы играем громко не без причины, а для того, чтобы придать звуку почти физические свойства — чтобы его можно было осязать. На сцене мы чувствуем себя как внутри шторма звука. Мы хотим, чтобы на этом шторме нас и публику тащило в небеса.

Что касается моего слуха, то да — чем больше длится тур, тем больше опасность. Я выступаю без берушей. Остальные участники группы их используют, но я не могу — я не чувствую силы музыки, будто слушаешь какое-то радио. Ощущения притупляются, а для меня острота восприятия очень важна как для артиста.

— Как добиться такого шторма звука? Сколько времени у Swans уходит на саундчек?

— (Смеется.) Мы заказываем усилители побольше. На саундчек тратим три-четыре часа. Да, отстройка звука — большая работа, но концерт The Swans — это не один монотонный рев. У нас много динамики в музыке.

— Кстати, вы были довольны звуком на предыдущем концерте в Москве? Публика у нас обычно жалуется на звук.

— Да я не помню. Нормальное вроде было шоу. Столько было концертов после этого — тяжело различить.

— Вы не устали от тура?

— Я всегда устал.

— Почему бы вам не сделать паузу — вам нужны концерты для того, чтобы зарабатывать на жизнь, или для того, чтобы развивать свои музыкальные идеи?

— Ну это как быть мясником. Если ты мясник, ты должен рубить мясо.

— То есть это просто работа?

— Скорее предназначение. Я был рожден, чтобы делать музыку, и я делаю.

— Вы собирали деньги на запись альбома, предлагая фэнам сочинить для них песню за деньги. Как русскому поклоннику Swans получить песню от Майкла Джиры?

— Мы скоро снова будем собирать деньги на запись альбома, так же как мы это делали для «The Seer». На сайте Young God Records появится опция — и любой поклонник сможет получить от меня небольшую песню, спетую под акустическую гитару. Я делаю все, чтобы зарабатывать деньги как музыкант. Могу сыграть на вашей свадьбе.

— Сколько это стоит?

— Очень дорого.

— Вместе с группой?

— Нет, только под гитару. Я, кстати, часто так делаю.

На свадьбе Майкл Джира, наверное, выступил бы вот так:

— Когда на Young God появятся новые артисты?

— Не знаю. С тех пор как я перезапустил Swans, у меня не осталось времени на лейбл. Я словно поступил на круглосуточную работу. Когда уж тут заниматься чужой музыкой.

— Какую музыку любит ваша дочь?

— Дэвида Боуи. Классического. Особенно Зигги Стардаста.

— А как вам его новые песни?

— Я их не слушал. Но он в порядке. Что бы он ни делал, меня устраивает. Я люблю его, как и большинство людей на планете, полагаю. Когда-то я был большим его поклонником.

— Пять или шесть лет назад вы говорили, что и помыслить не можете о том, чтобы возродить Swans.

— Это правда.

— А сейчас группа занимает все ваше время. Почему вы передумали?

— У меня была группа Angels of Light, и в какой-то момент она мне наскучила. Я захотел стать частью всепоглощающего звукового эксперимента, который можно было устроить только на основе Swans. Мне захотелось достичь в музыке чего-то более тотального, более предельного. Да, я говорил, что со Swans покончено навсегда. Но я также говорил, что никогда не умру. Однако я все же умру.

18 марта Swans выступят в клубе Tonight .