Чтобы читатель поработал

Проза февраля. Толстые журналы и сетевые издания в обзоре ДЕНИСА ЛАРИОНОВА

 
«Обращение в слух»

В некотором роде центральным событием отчетного периода (по ведомству «проза») является публикация в январском и февральском номерах «Нового мира» романа Антона Понизовского «Обращение в слух». Данную публикацию сопровождали критические материалы: первый из них, в некоей «Избе-читальне для православных», принадлежит Виталию Каплану, а второй, в «Афише», — Льву Данилкину. Из этих материалов мы узнаем, что автор имеет долгий опыт работы на телевидении, его роман посвящен «загадке русской души» и материал для него собирался довольно хитрым способом: «…зимой 2010 года сняли так называемый торговый павильон (пластмассовая комната) на втором этаже одного из крытых рынков: повесили занавески, поставили кресло, стол, торшер — и в эту комнатку приходили рыночные продавцы и покупатели, а Антон и Татьяна записывали интервью. Всех предупреждали, что рассказ записывается и будет использован, — но буквально через две-три минуты скованность исчезала. Обычное интервью продолжалось час-полтора».

Кратко обозначу сюжет. Группа россиян, находящихся в Швейцарии, прослушивает записи монологов разных частных лиц, так или иначе пострадавших при Советской власти или позднее, в 1990—2000-х. Социальная несправедливость, разного рода унижения, репрессии и многое-многое другое. При этом слушатели — студент, пожилая чета и девушка, ищущая «смысл жизни», — выносят различные суждения по поводу той или иной человеческой жизни. Прослушивание перемежается диалогами о судьбах России; некоторые из них уже имели место в ряде классических сочинений. Например, в романах Ф.М. Достоевского, которого поминает Виталий Каплан, выделяя идейность и полифоничность «Обращения в слух».

Надо сказать, что мы имеем дело с довольно дилетантским текстом: как по исполнению, так и по «глубокой мысли», которую приветствуют рецензенты. Текст плох даже в логике идейной скудости и «языковой шершавости», поощряющихся в том секторе прозы, который обслуживают Каплан и Данилкин. Присутствующие в романе характеры откровенно угловаты, а об используемой им речи можно сказать только одно: ну не говорят так живые люди! Особенно «обидно» за главного героя, Федю, в котором противоречия намечены (занимающийся наукой сын нуворишей, отказывающийся возвращаться в РФ, так как после развода родителей никому не нужен), но никоим образом не доведены до ума. Вследствие чего он превращается в очередного «русского мальчика» из методического пособия. То же самое происходит и с другими персонажами.

Монологи, записанные на Москворецком рынке, представляют собой скорее плохую литературную обработку устной речи, а не попытку передать ее в целости и сохранности (если такое вообще возможно). Автор-слушатель отнимает у рассказчика последнее, что у него есть: живую — пусть и социально детерминированную — речь. А потом его ходульные персонажи принимаются сравнивать опыт живых людей по идейным лекалам из плохо усвоенного курса по русской литературе:

— Зачем Бог позволяет людям страдать?
— Бога нет.
— …То, значит, страдания русских — это, по сути, и есть «слезинка ребенка», и не слезинка, а целое море, поток! Зачем, по-вашему?
— Некорректный вопрос, по-моему…

 
Юбилеи

За отчетный период сразу три известных автора отметили юбилей.

Во-первых, Людмила Улицкая, поздравляя которую, «Литературная газета» не преминула добавить некоторое количество дилетантской чепухи, замаскированной под нечто аналитическое: «Книги Людмилы Улицкой, безусловно, вписаны в парадигму постмодернизма, но в ту его своеобразную нишу, которую принято именовать соц-артом. А еще она любит, чтобы читатель поработал вместе с ней, иногда — за нее, дорисовывая образы и получая в итоге собственную трактовку того или иного романа. Нам кажется, что Улицкой пора отходить от беспроигрышных коммерческих проектов, рассчитанных на покупателей, которые привыкли к ее стилю и манере и не хотят никаких изменений».

Вайль и Генис — четвероногий друг русской словесности.

Во-вторых, Александр Генис. «Новая газета» по такому случаю публикует некоторое количество миниатюр Гениса, сочиненных в разные годы, Среди них, например, такая: «Я охладел к интернету, когда убедился, что электронное общение живо напоминает столичную тусовку: множество малознакомых людей встречаются друг с другом без надежды и желания познакомиться ближе. Разница лишь в том, что в Сети не наливают. …Чем дольше я живу в ХХI веке, тем больше мне хочется обратно — в какое-нибудь доиндустриальное столетие, когда разговор считался королем развлечений, когда каждое предложение было законченным, мысль — извилистой, период — длинным, юмор — подспудным, слова — своими, внимание — безраздельным, слух — острым, когда искренность не оправдывала невежества и паутину ткали ассоциации, а не электроны… Чтобы прервать эту исповедь луддита, скажу откровенно: уйдя из интернета, я в него вернулся, когда тот стал русским. <...> С тех пор я, как, подозреваю, и все авторы, регулярно совершаю, набрав свою фамилию, “эго-трип” по родной Сети, чтобы узнать о себе всю правду. Не всегда она ею бывает, тем более — лестной, но иногда интернет все-таки оплачивает затраченные на него усилия. Так, я вырвал из него щемящий комплимент: <...> “Вайль и Генис — четвероногий друг русской словесности”».

В-третьих, Эдуард Лимонов. На сайте «Русской жизни» опубликованы мемуарные тексты Ольги Матич, Алексея Цветкова-ст. и Александра Шаталова. Два первых посвящены 1970—1980-м годам и рассказывают об эмигрантской жизни Лимонова, тогда как текст Шаталова говорит о самом начале девяностых, совпавшем с началом политической карьеры Лимонова. Об актуальной же его работе можно сделать вывод из интервью, данного Lenta.ru.

 
Поправка плюс

Поправка. В февральском обзоре нами не была упомянута статья филолога Сергея Оробия «История одного ученичества» , опубликованная в 118-м номере «Нового литературного обозрения». В ней рассматривается «преемственность двух всемирно известных писателей», обнаруживающая «новые черты благодаря другому автору, живущему позднее». Два всемирно известных автора — это Владимир Набоков и Саша Соколов, а «живущий позднее» — Михаил Шишкин, «который не только синтезирует, но и переосмысляет в своем творчестве опыт предшественников».

Раннему (до «Школы…») творчеству Саши Соколова посвящен занятный текст Сергея Дивакова в «Вопросах литературы». Диваков рассматривает материал, до этого, кажется, не принимавшийся в расчет исследователями творчества Соколова.

 
Пелевин

…Между тем в скором времени обещают роман Виктора Пелевина под названием «Бэтман Аполло», а на сайте РИА Новости публикуют крошечный отрывок из него. На первый взгляд он кажется интересным, стопроцентно пелевинским (а как иначе?), составленным из разного рода «изобретений велосипеда» (как правило — из сегмента современной философии), помноженных на интонацию циничного сказочника: «Дело в том, что самая его сердцевина, ядро, само его “я” — тоже является лингвистически обусловленным симулякром. Его нет нигде, кроме как в отражающих слова зеркалах сознания. А там оно появляется точно так же, как нарисованное облако, озеро или башня, — с той только разницей, что вместо вырезанных из бумаги силуэтов к глазу незаметно подносят укрепленную на иголочке букву “Я”».

 
Критика

Елена Горшкова на страницах «Нового мира» рецензирует роман Екатерины Завершневой «Высотка», а в журнале «Октябрь» Юрий Угольников так заканчивает небольшой критический текст, посвященный «Описанию города» Дмитрия Данилова: «“Описание города” не лучшая вещь Данилова, но ведь и далеко не худшая, и пусть все эти нудные “такие-то” районы, гипермаркеты, названные в честь геометрических фигур, и прочие словесные нагромождения вас не смущают. Если вам не чуждо мироощущение Дмитрия Данилова, если вы способны оценить этот будничный дзен захолустья, автобусно-железнодорожные медитации спальных районов; если вы, как и автор, способны раствориться в обыденности, слиться с этим, пусть и неказистым, неправильным, абсурдным, пространством, ощутить это пространство родным — при таком условии у вас, конечно, хватит смелости пробраться сквозь сооруженные Даниловым словесные нагромождения».

 
Малая проза и около

Из текстов, опубликованных за отчетный период, необходимо выделить небольшой (у него и побольше есть) рассказ Валерия Кислова «Расклад»: «И почему-то вдруг представляешь себе, что на самом деле всегда таким был и есть. И что всегда парил и порхал, как теперь, только не смотрел сверху, а смотрел как-то в упор и не видел. А теперь смотришь вниз и видишь все довольно отчетливо, хотя там, где-то далеко внизу, картинка расплывается на глазах: новая приличная хорошая машина с реальным двухнулевым номером, а из нее что-то медленно вываливается, грузно падает, хрипя и сипя. Это что-то — вроде бы еще знакомое, смутно еще свое, но уже почти мутно чужое: большое, бритое наголо, красное на черном в золотых… И все кажется таким странным, пока глаза не различают в лобовом стекле хорошей новой машины три нехорошие дырочки, и тут все становится страшным».

Если Кислов к прочтению обязателен, также можно ознакомиться с подборками «Финское солнце» Ильдара Абузярова в «Октябре» и «Место силы» Ильи Оганджанова в «Сибирских огнях».